-- Вот вам родители говорили, что нельзя пить сырую воду? – начала Ирка с нудного морализаторства. – Наверное, всем говорят, только мало кто родителей слушается, правда? Была у нас во дворе девчонка, совсем безмозглая, вечно грязная ходила и в рот тянула всякую дрянь, хотя ей уже было лет десять. То камешек пососёт, то листья какие-то помусолит. Мама говорила, она умственно неполноценная. Лизкой её звали. Мы с ней всё равно играли, хоть и дразнили, но она не обижалась никогда. Бестолковая была, конечно, потому что родители алкаши, но вообще нормальная – играла честно, бегала быстро, не стукачила. Как-то раз мы пошли с ребятами к речке, а она у нас сами знаете, какая, в неё сто лет всякие химикаты сливают, ну и кто-то её подбил из этой речки попить. Она и попила, даже не поморщилась, только сказала, мол, вода странного вкуса, чем-то непонятным отдаёт. Да на эту воду смотреть страшно было, не то что пить. Но с Лизкой вроде как ничего не сделалось от этой воды, даже не пронесло по её словам, она и на следующий день гуляла во дворе. И следующую неделю. Мы ещё тогда подумали – наверное в этой воде даже микробы не выживают. Но только потом, примерно месяц спустя с Лизкой всё же странные вещи стали твориться.
Началось всё с того, что она стала как бы зависать. Бежит, бежит, вдруг – раз – и встанет, как вкопанная на одном месте, как будто её выключили, или наоборот, как будто она прислушивается к чему-то. Но это ладно, потом она всё реже выходить на улицу стала, а если выходила, то по стеночке дома пробиралась куда-то к мусоркам и там рылась. Ни с кем не играла и разговаривать даже перестала почти.
Однажды у нас мясо стухло, мама меня отправила выкинуть. Я к помойке подхожу, а Лизка вдруг как сиганёт на меня из-за ящика, ещё грязнее, чем обычно. Только раньше Лизка тощая была, а тут поправилась сильно. На помойных харчах, видно. Ну я на рефлексе в неё пакет с мясом швыранула, а она его поймала и как давай его зубами рвать прямо вместе с пакетом. Меня чуть не вырвало,  я бегом домой понеслась и наотрез отказалась мусор выносить.
Во дворе все решили, что Лизка чокнулась, что, наверное, её папаша с мамашей так измордовали, что последние шарики выбили – они часто Лизку били, если она им водку не правильную покупала или сдачу замыливала.
А потом Лизка и вообще перестала на улице появляться. И родителей её не видно стало. Зато на первом этаже, где они жили, начал запашок такой мерзкий распространяться. И с каждым днём он всё сильнее становился. Дышать невозможно, сперва к ним соседи долбились, только всё бесполезно – никто не открыл. Пробурчали из-за двери что-то невнятное и всё. Сначала все думали – в запой эти ушли, потом поняли, что Лизка при запое родительском в два раза чаще в магазин бегать должна. Тут уже слухи поползли, что родители по пьяной лавке дочку укокошили и что она теперь гниёт прямо перед ними, пока они пьют. А запах всё хуже и хуже, как будто там не один человек умер, а целое братское захоронение.
В итоге вызвали милицию. Дверь вскрыли. Меня там не было, а брат старший мой – был. Он рассказывал, что когда дверь вскрыли, такая вонь ужасная встала, что милицейские уже эмчеэсников с противогазами вызвали, испугались, что какое-то химическое оружие работает.
И вот что они в той квартире увидели: вся мебель в зал стянута, поломана, всё в тряпье и в мусоре, да в таком, который как нарочно по помойкам собирали – отборная гниль, продуктовая, тряпки грязные. На этом всём лежат два трупа, полуобъеденные – родители Лизкины. И как будто трупы эти такое гнездо образовывали – потому что в них повсюду дырки были наковыряны, а в дырках этих – длинные яйца лежали гроздями. Некоторые яйца вскрылись – а оттуда куча глистов вылезло и в трупы скорее. А Лизки нигде не было видно, только стоило первому эмчеэснику ближе, чем надо подойти к трупам, как на него Лизка сиганула – совсем чокнулась, покусала его, где достала. Как она там только не задохнулась.
В общем, Лизку в дурку увезли, там с ней припадок случился – что ей только не вкалывали, только к ночи она умерла уже. А потом на вскрытии, когда череп вскрыли, нашли там огромный клубок живых червей, который полмозга занимал. Видно, это черви-мутанты из нашей речки были, она ими заразилась, когда попила, а они к ней в мозг попали и давай ею управлять – она и родителей своих, наверное, убила, чтобы червям было что есть и куда яйца откладывать. Так что не пейте вы, ребята, сырую воду, а то будет с вами как с Лизкой.

Сашке страшно не было, но противно – действительно чуть не до рвоты. Вот дура же Ирка такие истории рассказывать тошнотные.
— Дементьеву, что ли? — вдруг спросил Женя. — Лиза Дементьева?
— Д-да, — споткнувшись, ответила Ирка.
— Тогда она, — подтвердил Женя. — Про неё же в газетах писали районных. Про червей и про убийство.
Сашка диковато посмотрела на Женю. Даже если это было простое подыгрывание, звучало это как-то... нехорошо. Она была уверена, что этот рассказ Ирка выдумала, и даже порадовалась, что рассказы свернули со слишком правдоподобного русла. И тут, благодаря Женькиной фразе они вернулись в неё опять.
После этого рассказа Маринка встала и пулей вылетела из палаты. Блевать, надо думать.
Сашка бы посмеялась, но после Иркиного рассказа и ей расхотелось и есть, и даже пить. А Ирка, как ни в чём не бывало, стала пить свой остывший чай и есть оставшийся хлеб. Сашка была почти уверена, что Ирка специально эту историю рассказала.
Женя передал фонарь от Ирки Сашке, пропуская свою очередь. Сашка даже немного расстроилась. Она решила на этот раз рассказать хорошую историю, чтобы реабилитироваться за провал прошлого круга, но из-за того, что Женя отказался рассказывать, не успела как следует додумать её.
Но всё-таки фонарик приняла и начала:

Эмили,  А я вот сама чуть не блеванула, пока писала.

Но оно не чужеродное и сидит там, где нада! XD

Не. моя как-то чотка разделяла паразита и киндера 

Женя передал фонарь от Ирки Сашке, пропуская свою очередь. Сашка даже немного расстроилась. Она решила на этот раз рассказать хорошую историю, чтобы реабилитироваться за провал прошлого круга, но из-за того, что Женя отказался рассказывать, не успела как следует додумать её.
Но всё-таки фонарик приняла и начала:
-- Третий и последний круг открыт!
Сашка не знала, как это происходит у остальных, но сама она никогда не заготавливала истории заранее – они рождались сами, целиком, как вспышка. Рассказывая, она добавляла какие-то детали на ходу, так что иногда рассказ получался совсем не о том, о чём, казалось, был изначально в её воображении. Вот и сейчас она сделала короткую паузу, в ожидании озарения. Не повториться бы! Её не волновало, что слушателей почти не осталось – главное тут был Женя.
– Всяко, когда вас первый раз посылали в лагерь, вы ехать не хотели, да? – Сашка посмотрела на Ирку и Женьку в поисках подтверждения. – Всякие ужасы себе представляли, что в лагере злые воспитки и вожатые, что дети, которые там уже были – издеваются над младшими, ну а может и ещё что похуже. И родителям, поди заявляли, что не хотите ехать, а они вам говорили, что в плохое место вас бы не отправили. Было такое?
Ирка пожала плечами, Женька кивнул, чуть улыбнувшись. Сашка этим удовлетворилась:
– Потом-то, конечно, оказывалось, что в лагере в принципе нормально. Только на самом деле не всегда. Под каждым городом есть специальный лагерь, куда детей отправляют не просто так, чтобы они там отдохнули или родителям отдыхать не мешали, а чтобы, короче... Чтобы их больше не было. Знаете, наверное, что не все родители своих детей любят, ну там пока дети маленькие, миленькие, ещё туда-сюда, а вот когда становятся подростками – тут уже прям ненависть может начаться. А в детский дом просто так не сдашь, не берут. Ну и для таких родителей специальные лагеря и открыли – родители платят кучу денег, отправляют туда своего ребёнка, а обратно он уже не возвращается. У этих лагерей везде подвязки есть, в милиции там, короче, в поликлиниках, в школах – этих детей никто не хватится, их как будто никогда и не было на свете. Только друзья помнят, но а что они могут?
У меня в такой лагерь подругу отправили. Она оттуда сбежать смогла и мне много чего понарассказывала, потом к дальней родне уехала в другой город. Она всем рассказывала, но её никто не верил.
Короче, у нас это лагерь «Космонавт», слышали поди, какой он навороченный, и как туда сложно попасть? В общем, родители моей подруги, Аньки, всегда хотели мальчика, только Анька у них единственным ребёнком была, никак у них второй не получался. А когда Аньке тринадцать стукнуло, мать её забеременела, ну и родила мальчика. Брата Анькиного. Анька говорила, родителей от неё после этого как отрезало. Да и она сама жару давала, устраивала им весёлую жизнь. Братца своего чуть в ванной не утопила, под машину норвила его пихнуть на улице... Короче, в прошлом году родители её в «Космонавт» и отправили.
Сам-то лагерь небольшой, всего на два барака – по отряду в каждом, и на двадцать человек. Ну сначала ей даже нравилось – народ нормальный собрался, кормёжка – отпад, как в ресторане, палаты двухместные с сортиром, душ в каждой палате. Бассейн, теннисный корт, режима почти никакого. А потом народ начал пропадать. Перекличку в этом лагере никто не делал, только соседей начали недосчитываться. Утром просыпаешься, а соседняя кровать пустая, ну и с запиской – меня родители забрали, пока. Или там – я в соседний домик переехала. Или в соседний лагерь. Вроде бы всё нормально, но после десятой такой записки любой бы параноиком стал. Пара парней хотела сбежать, за территорию лагеря без проблем выпускали. Один вернулся, еле живой – говорит, по периметру люди с винтовками стоят, стреляют на поражение. В общем, этого раненного в лазарет положили, якобы родителей дожидаться.
Ближе к концу смены, когда их меньше половины осталось, до Аньки очередь дошла и вот как – заходит она в душ, и тут пол раскрывается вниз куда-то. Хорошо Анька альпинизмом пять лет занималась, успела среагировать и за душевую шторку уцепиться – смотрит, под полом скат металлический гладкий, вниз ведёт. Дверь из душа подёргала – не открывается, ну она как была – в одном халате давай кое-как по этому скату вниз спускаться. Старалась не скатываться, говорила, очень трудно это было, но получилось.
Скат этот дофига длинный был и скользкий, на много метров под землю вёл. Доползла она до самого низа, а скат этот заканчивался в небольшой комнате – ничего в ней не было, кроме каталки с ремнями и груды халатов в углу. Халаты – лагерные, душевые. Из комнаты этой дверь вела. Не заперта оказалась. Ну чего делать, Анька через эту дверь вышла и пошла тихонько по коридору. Говорила, холодно там было, как в морге, пол металлический, а она ещё босиком – зато шагов не слышно, а она сразу слышала, кто где ходит – как будто не так и много людей там было, где-то ходили, переговаривались. Коридор потом разветвляться начал, Анька решила всё время налево сворачивать, как в лабиринте. Самое стрёмное, что там прятаться некуда было – стены сплошные и всё, свет как в больнице – лампы такие специальные, дневного освещения, только в коридорах они очень слабо светили.
Короче, сворачивала она, сворачивала налево, ну и свернула из коридора в большое такое помещение с металлическими ящиками. Там ещё холоднее было. А помещение тупиковое было, зашла она туда – слышит, шаги, кто-то по коридору идёт, ну она давай ящики дёргать, один открылся – там труп лежит. Морг это был, короче. А труп-то – девчонка из их отряда. Ну она не стала времени терять на обмороки и вопли, быстро нашла свободный ящик и туда залезла. Перележала, пока кто-то шарился по этому моргу, потом сама вылезла, пооткрывала другие ящики – нашла почти всех пропавших. Только у её соседки почему-то глаза зашиты были. Она по другим пошарила – у всех разные шрамы на теле, как будто их не вскрывали, а что-то вырезали. В общем, Анька сообразила, что их тут на органы пускают, ну и дунула оттуда скорее, надеялась, что выход таки найдётся и что особой охраны тут нет – явно не рассчитано, что кто-то лишний тут живым ходить будет. А на трупах даже ни колечка не оставили, ни цепочки, Анька хотела прихватить как доказательство что-нибудь. Но те гады позаботились обо всём. Ещё она сначала думала прикинуться трупом, чтобы её эти сами вывезли из подземелья, но потом до неё дошло, что трупы, скорее всего кремируют. Так что рисковать не стала. Короче, вырулила она из этой подземной анатомички – там правда охраны почти не было, от кого охранять-то? Вся охрана в лесу. Вышла за территорией лагеря, в лес, сначала там несколько дней пряталась, за охранниками следила, чтобы выбраться. В общем, улучила момент и всё-таки прорвалась. Добралась до дороги, попутку поймала и домой приехала. Рожи у родителей те ещё были. Но она молодец, даже не стала пробовать им что-то предъявить или доказать, вещи собрала, денег у них взяла и – сначала по подругам жила, а потом в Красноярск к тёткиной семье умотала. Но мы особо контакт не поддерживаем, так что не знаю, как там она.
– Не добралась она до тётки, – спокойно сказала Ирка.
Сашка так и подпрыгнула на месте:
– Ты-то откуда знаешь? – процедила она.
– Мы с ней в одну секцию ходили, – небрежно ответила Ирка. – Я-то как раз стараюсь с людьми контакты не терять, так что писала ей несколько раз, пока мне её тётка не ответила – сказала, не доехала до них Анька, что с ней – неизвестно.
– Да, от таких так просто не уходят, – подтвердил близнец. – Точняк её на вокзале подхватили и распотрошили, как надо. Предки точняк настучали.

Сашка молча передала фонарик близнецу, хотя её разозлило вмешательство Ирки. Всё она врала, не знала она Аньку, просто решила подгадить Сашке. И этот мелкий ещё вякает, подпевала! Женька, к Сашкиному огорчению, вмешиваться не стал.

М... это останется в неявной форме.

Каэшна, блядь, моё, я ж на Крапивине выросла  Тока он всю крипоту в рубашке засрал. Это вам не Кинг. И даже не Бредбери.

Это ж Крапивин!