Сашка решила не отставать от Лёшки, Женьки и Виталика и максимально приблизить историю к реальной жизни. Как будто пересказать то, что на самом деле было:

— Короче, была у меня подруга, старше меня на пару лет. Ну, и одно время она увлекалась готическим роком. Готкой стала, короче. А её бабка была православанутая; как узнала, что Ленка теперь ходит вся в чёрном и иногда с антихристской символикой на косухе, сразу заголосила, родителям весь мозг проела и Ленке тоже. Не знаю, на что они там договорились. Ленка, когда мне это рассказывала, ржала, как конь, потому что реально считала бабку прибабахнутой. Короче, привезли они по настоянию бабки к ней в комнату зеркало. Старое такое, в нём и отражение не увидеть, если только совсем близко не подойти. Я это зеркало видела. Бррррр, как в хоррорах прямо.
Ну, а потом началось.
Сначала Ленка пришла в школу не как обычно, в чёрном прикиде с наведёнными тушью глазами и белым лицом, а в дебильном платьице с оборками. Народ решил, что она прикалываеся, репетирует наряд на Хэллоуин. А она ещё такая вежливая пришла, тихая, — здрасьте-пожалуйста, улыбочки. Ну, меня пот прошиб, я решила, всё, подменыш — зеркальное отражение её заменило. Ну, то есть я реально так и подумала. А кто всю историю знал и зеркало видел, тоже так подумал бы, верняк.
А когда мы уж на последнем уроке сидели, она в меня запиской кинула. А там только и было написано: «Помоги». Ну, я поняла, что это всё-таки она, только как помочь ей, понятия не имела. А потом она в школу перестала ходить, на звонки не отвечала. А через несколько дней её мама сама мне позвонила — оказывается, Ленка сбежала из дома. Ну, а я её не видела, так что помочь не смогла, не знала, где она. 
А ещё через несколько дней Ленка меня поймала по пути из школы, затащила на стройку. Там она кантовалась пока. Сама худая, дрожит вся. Ну, я сбегала там в магазин, купила жрачки, принесла ей. Она, как волк, накинулась. Тогда и рассказала мне про это зеркало.
Сначала Ленка к нему старалась не подходить, а потом привыкла, подошла прыщ выдавить, смотрит, а отражение-то её движения не повторяет. Стоит и улыбается. И тут Ленка чувствует, что она сама улыбаться начинает. Как будто это она — отражение. Она от зеркала шарахнулась и больше к нему не подходила, только к вечеру ею уже все отражения могли управлять, любые, хоть из стакана чая. Утром они заставили её одеться так, как она тогда в школу пришла, улыбаться, как дебилка, и не разговаривать. Она еле смогла ту записку написать. Ночью отражения видно не было, так что её немного отпускало. Вот она и сбежала ночью из дома, живёт на стройке, домой идти боится, даже в магазин боится идти, из лужи пьёт по ночам, когда там отражения нет.
Я просто не знала, что и сказать, и сделать. Уговорила её к себе домой перебраться, сказала, у нас всего одно зеркало в шкафу, даже в ванной нет. Всё руки не доходят у отца купить после переезда.
Ну, она и пошла ко мне. Только мама нас заложила моя, хотя я ей всё объяснила нормально.
Когда родители её забирали, она так орала…
Я больше с ней не разговаривала, только знаю, что сначала она все зеркала в доме перебила, а через месяц в дурку попала. И там вены себе вскрыла. И я всё представляла, как её в палате оставили чашку с водой, а отражение ей подмигнуло, достало из кармана бритву и давай себе вены кромсать. И Ленке пришлось подчиниться. Это ведь она стала отражением.
Вот такая история.

Но Сашкина история, по её ощущениям, успеха не вызвала. Народ явно ждал, когда откроется второй круг. Вот это ей не нравилось ещё с первых встреч. Когда народ немного освоился, и перестал стесняться рассказывать истории, корона Сашки изрядно пошатнулась, потому что, как оказалось, многие знают и умеют рассказывать истории куда круче, чем она сама. Женя говорил, что это чепуха, она выдумывает, и что рассказчику всегда свой рассказ кажется хуже других. Но Сашка точно знала, что если её рассказы и не хуже, то не намного лучше, чем у остальных. И всё-таки Орден — это было здорово. Само ощущение тайны, причастности к чему-то общему и особому... Женя рядом. Она неслышно вздохнула и объявила.

— Круг первой ночи седьмой замкнут, да начнётся круг второй.
И она передала фонарь Нинке. Сашке показалось, что та едва не выхватила фонарь из её рук.
Нинка начала:

ну, жаргонизм там, да, наверное, правильнее православонутая.

Это конец девяностых. Я понимаю, что внешних примет нет в тексте, но я-то пишу по ним.

Это же новые истории Почти все, только канва старая. Я заменяю чужие истории на свои.

С пчёлками ебля - миод. Норм 

И это прекрасно!

Такого опыта я не имею (с)

Ты знаешь, как!

Эмили
я выстрелю отпрысками

-- Я первый раз увидела похороны, когда мне было пять лет. Во дворе у нас одни пенсионеры живут, и в какой-то момент они все начали умирать. Время пришло, как мне мама говорила, старенькие все. Мы маленькие с моим соседом Витькой, во дворе играем, а от какого-нибудь подъезда гроб несут и оркестр похоронный марш играет, куча народа и цветы следом бросают. Мы первое время всегда на эти похороны бегали, и цветы собирали. Только однажды Витькина бабка заметила, чем мы занимаемся, отходила нас прутом и ещё добавила, что если наступить на цветок за покойником, то твой близкий человек через три дня умрёт. После этого мы с Витькой наоборот от похорон домой убегали. А потом совсем старые старики переумирали, а новые, типа Витькиной бабушки, ещё не начали, и похороны как-то подзабылись.
Нинка замолчала, как будто вспоминала что-то. И на что-то решалась. У Сашки появилось неприятное ощущение, как будто Нинка сейчас расскажет что-то слишком личное – про себя, какую-нибудь гадость, после которой Сашка расхочет с ней дружить. Или отколет что-нибудь такое... Стыдное. Ещё Сашка заметила, как напрягся Виталик от упоминания незнакомого Витьки. Но Сашка знала, что ревновать ему не стоит.
– Когда нам было с Витькой уже по тринадцать лет, – продолжила Нинка, – он мне часто жаловался, что бабка его совсем спятила, начала доставать. А у них двухкомнатная квартира, бабка у него в комнате жила, сколько он себя помнил. Житья ему не давала, хоть и старенькая, а драться лезла, лупила его, обзывала уродом хромым. У Витьки... одним словом, у него дцп был. С ним кроме меня никто не дружил. А мне он нравился, он умный был и добрый. Все мальчишки злые и глупые, а он с самого детства добрый был.
Примерно в это время умерла, кажется, последняя старушка из соседнего подъезда. Из старичков только Витькина бабка осталась. Вечером иду я из школы, а Витька в сумерках у подъезда топчется. Меня не заметил. Подхожу, а он топчет гвоздичку похоронную, ему трудно на неё ногами попасть, но он топчет, топчет, старательно так. А у самого слёзы по щекам льются.
Я говорю:
– Вить, ты чего?
Он даже вздрогнул. На меня не смотрит:
– Хочу, – говорит, – чтобы бабушка умерла.
А сам опять плачет. Я его к нам в гости увела, чаем отпоила, отвлекла, уроки вместе сделали, хоть в разных классах учились, он вообще на домашнем обучении был.
А через три дня умерла его бабушка. И в тот же день у него самого приступ какой-то случился, после которого он вообще ходить перестал, раньше-то на костылях ходил, а тут в инвалидную коляску пересел. И поговорить с ним я никак не могла, он к себе не пускал и к телефону не подходил. Я за него очень переживала. Мы даже на похоронах его бабки не поговорили. Я домой вернулась и много-много в дневнике писала про это, и про Витьку вообще и про себя. И так и уснула с дневником. Просыпаюсь, а мама сидит с моим дневником и читает... Не знаю, зачем она это сделала... А там много таких вещей было, которых никому нельзя было показывать. Я не хотела. Вообще-то у меня мама нормальная. (тут Нинка сдавленно всхлипнула). Но я на неё разозлилась ужасно, накричала и убежала на улицу.
Стою, реву, злюсь на маму. А тут ещё эти гвоздики с похорон Витькиной бабки. Я взяла и со зла наступила на одну гвоздичку. Только сразу испугалась, даже слёзы высохли. Бабка-то Витькина умерла после того, как он гвоздики потоптал. А тут из подъезда Витьку его отец на прогулку вывозит. Они вечером и утром всегда гуляли... Как с собакой. Я предложила с Витькой погулять, так он обрадовался. Да и Витька обрадовался. Я ему всё рассказала, про дневник и про маму и про гвоздику. Он побледнел и говорит:
– Я знаю, что делать, не бойся, всё нормально с мамой будет.
А я не то чтобы в это верила... Что она всё-таки умрёт. Но всё равно неспокойно было. В общем, когда мы вернулись, Витька меня спросил, на какую я гвоздику наступила, подобрал её и в карман спрятал.
– Не бойся, – говорит опять. – Я всё сделаю.
Не знаю, откуда Витька всё это взял, может, его бабка успела научить. Если б я знала, чем это закончится... Потом я домой вернулась. Помирилась с мамой, но мне всё казалось, что она как-то бледно выглядит.
А утром мама заболела. Мы с папой чуть с ума не сошли – у неё голова начала сильно болеть, так что тошнило всё время, она даже встать не могла. Вечером пришлось скорую вызывать, и маму увезли. Вот тогда мне по-настоящему страшно стало. Я Витьке позвонила, он тоже грустный такой был, сказал, чтобы я не переживала и что такое может быть, что мама обязательно поправится. Утешил меня, в общем. Я второй день как на иголках провела, а на третий день... На третий день мама не умерла, но и не поправилась. Только я всё равно уже полегче вздохнула. А вечером к нам Витькин отец пришёл, говорит:
– Витя умер, похороны послезавтра, приходите.
И ушёл, даже не плакал, ничего, как будто сам умер. Тогда до меня дошло, что Витька этот сглаз с цветами на себя как-то принял, чтобы моя мама не умерла. Потому что он свою бабку как бы убил, наверное, решил так вину искупить. А может просто так. Просто хороший был.

И Нинка сделала то, чего Сашка больше всего боялась – она расплакалась. Никто не двинулся с места, чтобы её утешить. Никто ничего не сказал.

Сашка знала и Витьку Бурцева и его бабку, они с родителями и братом ходили на похороны. И мать у Нинки действительно сильно болела и до сих пор на самом деле толком не вылечилась.
Нинку они с Женей выбрали в Орден Ужасов первой.

***
На следующее утро после того, как они с Женей нашли тетрадку, сразу после физкультуры оба смылись в укромное место за футбольным полем, чтобы дочитать оставшееся.

— Офигеть, — выговорила Сашка, оторвавшись от последней страницы. — Это они что, реально? Прям всё так и было? Или это прикол?

— Едва ли, — покачал головой Женя. — Но было бы круто попробовать некоторые вещи, правда?

— Не знаю, — протянула Сашка и задумалась. Завтрак они пропустили, и до первых спортивных занятий было ещё много времени. И репутация парочки за ними наверняка теперь закрепилась прочно, что Сашке льстило без всякой меры. Но сейчас её мысли были заняты другим. В тетрадке подробно описывались сначала разнообразные лагерные приметы и гадания, лагерные игры, лагерные тайники, а потом — призывы. 

И каких только призывов там не было: и те, о которых Сашка слышала ещё в детском саду, и те, о которых понятия не имела, и те, о которых подумать бы не смогла. Да не просто в форме рецептов, а как настоящие описания экспериментов. Тут были и вызовы гнома-матерщинника, и пиковой дамы, и старушки-колотушки. Подробно описывался процесс призыва, эффект, внешность и поведение призванного, его исчезновение (ведь большинство призываемых вредило призывающим в конце). Неизвестные экспериментаторы хотели попробовать, смогут ли они справиться с серебристым карликом, русалкой, мусорником, если те попытаются задушить призывающего. Большая часть опытов завершалась успешно, и только гном-матерщинник, каким он ни был крохотным, задушил какую-то неизвестную им Катю, и никто не смог его остановить. Этот ужасный опыт был описан с потрясающим хладнокровием. А некоторые призванные исполняли желания, оставались в вечном рабстве у призывающего. Это тоже было записано в тетради. Последним был описан так называемый «Королевский призыв», который должен был вызвать Королеву Желаний. Он был самым сложным, Сашка о нём никогда не слышала.
— Слушай, — начала она. — А ты там когда сам в последний раз был? Вот бы время установить, когда это писали.
Женя развёл руками.

— Года два назад, наверное. Мог просто не заметить же. Это могло быть и в мою последнюю смену, год назад... Но я об этом ничего не знаю. И чтобы у нас люди пропадали, я не помню.
Сашка с шумом втянула в себя воздух.
— Чухня какая, — подвела она итог.
— Если и чухня, всё равно круто, — искренне сказал Женя. — Но мы, наверное, не наберём семь рассказчиков.
— Там сказано, что достаточно трёх, — буркнула Сашка, незаметно втягиваясь в решение. — Остальные четверо могут просто слушать. У меня Нинка точно знает кучу историй, нужно её позвать.
— Ира из второй палаты тоже знает парочку, — добавил Женя. Сашка помрачнела, стараясь не выдавать себя. Вот как, значит, он и с Иркой близко знаком.
— Ладно, — прервала его Сашка. — Соберём если всех до конца недели, будем делать эту... Королеву Желаний.
Они собрали.

***

Лёшка, перебивая сам себя и спотыкаясь, как будто боялся, что не успеет рассказать, начал: