Работа №1:

Перед рассветом.

Он так и не успел до темноты. А казалось - пройти каких-то десять километров. Ну, может, двенадцать. Паша отказывался верить, что уже не видит, куда идет, и старательно таращил глаза. Иногда ему казалось, что темень чуть светлее там, где проходит дорога и значительно чернее по краям. Но вот под ногой не оказалось тверди, и он кубарем полетел в мокрую от росы траву.
- Да что б тебя!
Внезапно его охватило отчаяние: ныла подвернувшаяся нога и, самое главное, он потерял направление. Куда теперь идти?  Да еще, как назло, ночь выдалась безлунной. Безветрие, и плотное одеяло облаков где-то высоко над головой.
"Может, покричать?"
Но Паша, сразу отмел эту мысль. Нет, кричать он не будет. Нет, нет, нет...  Во-первых, до села еще далеко. Навскидку, километра три-четыре через перелесок. Кто там будет прислушиваться?  Во-вторых - гордость. Да, обычная гордость: ну как же! Пашка-следопыт, на Эверест год назад ездил, лазал, а в родном селе так оконфузился, заплутал.  Эх!
Он нащупал в кармане рубашки зажигалку. Псевдо-плазменная, фирма!  Но её синее пламя света не добавляло и могло осветить равзе что пальцы Паши.
"Нет, это не годится", - вздохнул он. Убрав зажигалку обратно в карман, Паша заставил себя успокоится и собраться. "Для начала надо выбраться на дорогу", -  поставил он себе задачу номер один. Став на четвереньки и шаря перед собой ладонями, он пополз вперед. Ему повезло, очень скоро траву сменила щебенка, и Паша оказался на грунтовке.
"Отлично! - былая уверенность потихоньку возвращалась. - Теперь, куда идти... "
Увы, август выдался жарким и сухим. Дорога, обычно слегка подкисшая от дождей, сейчас была каменной, и свежих следов, указывающих направление, найти не удавалось.
"В конце концов, - рассуждал Паша, - все равно, куда идти. Приду в село, либо вернусь к ребятам в лагерь. Ну и пусть обсмеют, зато не ночевать в поле..."
Внезапно перед мысленным взором промелькнуло тело погибшего альпиниста. На Эвересте много таких. В ярких синтетических куртках, они лежат, словно предупреждающие знаки. Мементо мори. Помни о смерти...
Пашу передернуло. Он встал с карачек и двинулся в черноту. Но не прошел и пяти шагов, как  старый друг кювет распростер свои объятия.
- Б#№;%ть! - заорал Паша, снова падая в траву.     
В этот раз он приземлился удачно, лишь измазал ладони. И снова на четвереньках выбрался на дорогу.
"Нужна палка! - пришло решение проблемы. - Перед собой шарить... А то, как слепой..."
Вдруг он отчетливо услышал легкую поступь: кто-то бодро шагал по дороге. Паша на миг затаился, потом хотел закричать, но в последний момент зажал себе рот:
"А кто может идти по дороге в кромешной темноте и без фонаря?"
От этой мысли его бросило в пот. Тем временем шаги приближались.
- Ау? - осторожно позвал Паша, когда прохожий, как ему показалось, поравнялся с ним.
Шаги замерли.
- Я здесь, - донеслось совсем рядом. Судя по голосу, говорила женщина.
- А я здесь, - хмыкнул Паша. - Вы, случайно, не в Авдотькино идете?
Темнота какое-то время молчала, и он испугался, что голос и шаги были лишь его воображением.
- Да... в Ав-доть-ки-но, - растягивая название, отозвалась незнакомка.
- Здорово, - кисло улыбаясь самому себе промямлил Паша. - А у вас, случайно, нет фонарика или...
- Есть вот это, - перебила незнакомка.
Его руки коснулся какой-то предмет. Он взял его, пытаясь на ощупь  понять, что это.
- Све-ча, - пояснили из темноты. - Я могу проводить в это ваше... Ав-доть-ки-но. Или зажигайте свечу.   
- Или? - изумился Паша. - А почему нельзя идти с зажженной свечой вместе?   
И снова тишина вместо ответа.
Нашарив в кармане рубашки зажигалку, он чиркнул колесиком, вызывая крохотный огонек. Осторожно поднес фитиль свечи. Пламя, как будто того и ждало, вытянулось и заколыхалось, освещая скудный пятачок дороги под ногами.
- Где вы? - позвал Паша, осторожно отводя руку со свечой в сторону. - Вы так и не ответили...
- Нель-зя,- донеслось уже издалека. - Потому что, зажигая свечу, освещаешь не только свой путь, но и других. Прощай!
Паша пожал плечами:
- До свидания, - пробормотал он. - Может, еще свидимся.
***
Свеча освещала дорогу чуть лучше, чем зажигалка, но идти с ней было совсем не удобно. Паша вздохнул и сел на землю. Глядя на мерцающий огонек, пляшущий на кончике фитиля, он погрузился в воспоминания.
Свечи хватило ровно до рассвета. Едва небо стало чуть светлее, желтый огонек погас в восковой лужице. Паша медленно поднялся на ноги, с трудом распрямляя затекшие конечности. Идти до деревни ему оставалось около часа...

Работа №2:

Дура
Бум-бум. Анна Андреевна поворочалась в жаркой кровати. Электронные часы зелеными угловатыми цифрами высвечивали половину четвёртого ночи. Бум! Сон ушёл, но осталась дрёма, остатки дневных разговоров крутились в голове туманом.
...От Лизки из седьмой квартиры муж ушёл. Осталась одна с сопляком на руках, дура. Анна Андреевна знала, что так закончится, Лизка такой ходила гулять со своим сынулей, краше на паперти стоят -- дулька вместо причёски, штаны какие-то дырявые, морда помятая… Дура как есть. Конечно Петька сбежал, а кто б не сбежал? Вот она, Анна, со своим Мишенькой до самой его смерти прожила, с неё картины писать можно было в любой момент. А уж как в доме всегда чисто было, какие она ему котлеты готовила… А какой у них Витька умник был… Не то что у этой дуры. У неё и сын до сих пор в подгузнике ходит. Анна Андреевна увидела как наяву пластмассовую большую машину, на которой восседал Лизкин сынок-карапуз (из-под шортиков позорный памперс видно), а вот и сама вялая Лизка с гнездом на голове, которая рассеянно бросает “Здрасьте” Анне Андреевне, статный Петька в костюме, со смесью гадливости и жалости смотрит на жену… Бум-бум! Анна Андреевна снова вынырнула из дремоты, повернулась на спину, почмокала губами. Не встать ли, не попить воды? Но заленилась подниматься, тревожить больные колени…
У Варвары с пятого этажа сантехники пенсию унесли, да ещё шкатулку с золотом, которое ей от матери осталось. Ох и дура она, ох и дура. Это ж надо было золото в квартире хранить! Вот Анна Андреевна всё сразу в банк относит и пенсию и все золото от Витьки… Тут она опять повернулась на бок. А кто ж чужих людей в квартиру зовёт? Сантехники. Вот тебе и сантехники, а потому что попросить некого, мужиков в доме нет. Мужа сгноила, дура проклятая, зачах он с ней, лет десять как помер. Анны Андреевны-то Мишенька только три года назад почил… А Варвара ещё и дочь родила, идиотка. Какой прок-то с девки? Ох дура-дура… И снова замелькали под закрытыми веками картинки - сухие руки Варвары, мелко трясущиеся над её вечной синей юбкой, ходит туда и сюда, бесполезно своими лезет в комод, где давно ничего нет… “Как же… Как же…” Бум! Бум! Бум! Анна Андреевна вздрагивает и открывает глаза. Часы мерцают на четырёх утра. Анна Андреевна зевает и смотрит в окно, там пока темень, только у самого горизонта начинает зеленеть небо.
Отворачивается от окна, скидывает простынь к ногам. Душно. Андреич с первого этажа раком заболел, скоро сковырнётся. Как узнал, всё плакал. Ох и дурак. И жена его дура. Надо было журналы читать про здоровье. Вот Анна Андреевна за всю жизнь ничем не болела, тяжелее насморка. А что колени болят, так это от старости. Мишенька вот только с сердцем… Так тоже дурень, зачем волновался зря? Вот Анна Андреевна ни о чём не волнуется. Дура она что ли, волноваться? Бум!
Всё-таки встала, медленно. Всунула ноги в тапки, поднялась не без труда. Пошла на кухню. Бум! Мимо входной двери. “Знает он, что ли, гадёныш, что я встала? Чует что ли?” Даже не вздрогнула, дошла до кухни, попила водички, перевела дух. Пошла обратно. Бум! Не удержалась, остановилась. Так слышно, что он там орёт, соседи, твари, небось, давно слушают. И шушукаются потом за спиной.
- Мама! Мам! Денег дай! Дай денег, ссссссука!
- Витька, пшёл вон, - кричит Анна Андреевна, прислонив лицо к двери. - Пшёл вон, дурак, милицию вызову!
Маааааам! - переходит он едва не на визг. - Маааам, умираю, дай, ну. Последний раз, они меня убьют. Мама. Мама. Мама.
Бум. Бум. Бум.
Анна Андреевна отходит от двери и снимает трубку с настенного телефона (Мишенька ещё в восьмидесятые расстарался, достал).
Алло, милиция, это Смирнова, Репина сто… Полиция… Ко мне в дверь ломятся… Не опять а выезжайте!
(специально громко говорить).
Стук затихает, Витька прислушивается. Когда она вешает трубку, удары с новой силой обрушиваются на дверь.
- Сука! Сука! Дай денег! Денег дай! Убью суку! Квартиру продам, сука!
Анна Андреевна вдруг случайно натыкается взглядом на зеркало в прихожей, и смотрит на бледную растрёпанную старуху в ночной рубашке, вздрагивающую от каждого нового удара и вопля.
“Дура, -- шепчет она зеркалу. -- Дура. Дура. Дура”.

Внеконкурсы от Билли:

Река в бескрайнее небо

Листва на сырых ветках скрутилась в хрустящие трубочки, но гореть не хотела. Весь костер был похож на фабрику-чум по выработке высококачественного дыма. Белесый, густой, он поднимался над поляной и потом, вытягиваясь в тонкую струю, вальяжно уходил в черноту августовского неба. Гога, десятилетний пацан, смотрел на дымоизвержение и ждал колдовства. По его мнению оно вот-вот должно было случиться и тогда... Что именно тогда, он не знал, но полагал, что откроются какие-то тайные двери, и знания, бурлящими потоками, поглотят с головой, только держись!
Но минута уплывала за минутой, молочный дым неторопливо переливался с сумерками, стрекотали сверчки, и колдовства не было. Гога нахмурился и сердито посмотрел сквозь очки на свою спутницу. Эль сидела, скрестив ноги по-турецки и положив на них расслабленные запястья. Её лицо выражало абсолютную безмятежность: глаза закрыты, дыхание ровное, такое, что ему бы позавидовал любой йог. Гога поджал губы - похоже, кое-кто уже плывет в бурлящих потоках, а он все еще на берегу! Несправедливость, с которой Гога мириться не будет. В конце концов, это его рассказ, он в нём главный!
- Костер не горит, - пробубнил он, - а должен полыхать и бросать тени!
Эль медленно открыла глаза и сфокусировала взгляд на рассерженном лице Гоги:
- Ой-ля, много ты понимать эн ла брухерия(в колдовстве), - фыркнула она.
Но Гога был непреклонен:
- Костер должен гореть, поляна должна быть в окружении дубов, - сердитой скороговоркой тарахтел он, - и из-за них выходят тени, которые...
- Ш-ш-ш-ш! - Эль прикрыла веки и устремила указательные пальцы вверх. - Эль силенсио, пор фавор... (тишины, пожалуйста)
Гога замолчал, напряженно прислушиваясь, но вскоре снова пошел в атаку:
- И чего? Я ничего не слышу!
- Пф-ф-ф-ф!
По людоедскому выражению Эль можно было сделать однозначный вывод, что кое-кто её достал. И этот кое-кто был автор фанфика про колдовство в лесу с её участием, то есть Гога.
- Хей, ту, йихо! (ах, ты, мелочь!)- выпалила разбойница, машинально кладя руки на рукояти кольтов, мирно покоившихся у неё в кобурах на поясе. - Что ты хотеть? Ты хотя бы знать, что должно произойти-ить?
Еще совсем недавно Гога бы испугался. Да и любой другой, даже взрослый человек,  чувствовал себя неуютно, осознавая, что еще мгновение, и пара блестящих "миротворцев" уставятся своими черными дулами. Но сейчас Гога отлично знал, что он здесь главный, и отчаянная бандитка может грозить и выгибать левую бровь сколько ей влезет, и ничего ему не будет. Он останется в целости и сохранности, только потому что он автор этого сочинения.
- Эступидо ниньо,(глупый ребенок) - проворчала Эль, похоже, тоже понимая, что размахивать револьверами не время и не перед кем, - ты хоть знать, что есть настоящий колдовство?
Взгляд Гоги обрел заинтересованность,  мальчишка подался вперед:
- Не-ет,  расскажешь?
Эль снова положила руки на колени и полуприкрыла веки. Вид её стал чрезвычайно довольным и, одновременно, снисходительным:
- Я даж не могу знать, мочь ты понять или ньет? - насмешливо протараторила она, внимательно следя за Гогой из-под опущенных ресниц.
- Я смочь! - горячо закивал мальчишка. - Очень смочь!
- Есть четыр-рье стихий, - начала Эль, - воздух, твердь, небо и вода... Мы здесь их соединять. Ла огера(костер) объединять твердь и небо, сам он есть - эль фуэго(огонь), а дым, он комо агуас(вода)... течь-ёт вверх...
Гога внимательно смотрел на неё  Вокруг уже изрядно стемнело, и фигура Эль едва угадывалась, возникая из темноты отдельными контурами. Зато дымящий костер, время от времени потрескивающий и пощелкивающий, оформился и стал более заметен.
Молочный дым, одновременно белый и черный, уходил в бездонное звездное небо и, казалось, впадал в Млечный Путь. Внезапно августовский небосклон обрушился на Гогу, раскрывая перед оторопевшим мальчуганом глубины и пространства вселенной.
Созвездия, много, раздвигаясь, открывают за собой еще, потом -  еще,  дальше в черноту, наполненную холодными огоньками звезд,  еще глубже...  Белые, голубые, красные, желтые - такие крохотные и, одновременно, огромные! Гога смотрел на это великолепие, не в силах отвести глаза:
- Но самый важенный момент, - откуда-то издалека доносился сладкий голосок Эль, - это то, что брухерья есть в нас самих. Просто нуженно сосредоточить и ...
Она протянула руку к костру, и на кончике её указательного пальца вспыхнул крохотный огонек самого настоящего пламени. Мгновение, и тлеющие листья вспыхнули, окатив нестерпимым жаром все вокруг. Гога охнул и отскочил от костра. Как все изменилось! Яркое пламя с жадностью пожирало подсохшие ветви, причудливые тени прыгали вокруг костровища. Теперь Эль была видна совершенно отчетливо, но она уже не пыталась погрузиться в транс. Повесив на палочке кусок ржаного хлеба, она с легкой сосредоточенностью пыталась подсушить его на бьющемся в агонии пламени. Мир сжался до размеров поляны, освещаемой костром. Небо, еще минуту назад безграничное и звездное, стало черным дерматиновым покрывалом. Гога невольно вжал голову в плечи.
- Видеть? - подмигнула ему Эль. - Все, как ты хотеть - большой огонь, тень-и лос арболес, черноте-ень... Колдовство!
Гога растянул губы в вежливой улыбке, мысленно возвращаясь в прошлое, где в сумерках тлеющий костер был дорогой, текущей от земли до бескрайнего неба, наполненного огромными маленькими звездами...
- Которые есть очень дорого стоить, - грустно вздохнула Эль и, разломив кусок зажаренного хлеба пополам, аппетитно захрустела своей половинкой.

Рассвет последнего дня

Тонкие пальцы нетвердо касаются струн, заставляя их негромко звенеть под трескучий аккомпанемент костра. Жадное пламя лижет сучья, выхватывая из темноты мрачные лица Марио Алонсо,  Чучо Барбадилло. Чуть дальше  - торчат босые ноги Чава Сантьяго, мир его праху. Никогда он не отличался терпением, а наглости было даже через край - решил, что он быстрее самого Дьявола.
Но все так или иначе встает на свои места: сеньорита терзает гитару, Чава остывает с рассеченным кадыком, душой устремившись в лучший мир. Занятно, Дьявол, изощренный в даровании смерти, совершенно не умеет играть.
Луис Бенито, самый пожилой из сидящих у костра, прятал в уголках рта снисходительную улыбку. Эль Дьяболика, хмуря черные брови, пыталась наиграть  "Водяную ведьму". Это действо, казалось, полностью захватило Черную Фурию: перед каждым аккордом она проверяла пальцы, зажимая на ладах струны, беззвучно шевелила губами, повторяя слова песни. Но Бенито, внимательно следивший за ней, довольно часто ловил на себе короткие оценивающие взгляды - Дьявол был безобиден только внешне. Любая попытка перехитрить судьбу - и твои ноги будут торчать рядом с ногами Чавы.
  Оставшиеся в живых подельники дремали. Время от времени они просыпались и подбрасывали в костер запасенные ветви. Поляну, где они расположились на ночлег, с одной стороны скрывал от посторонних глаз густой терн, а с другой, как раз где проходили пути железной дороги, возвышался холм. Именно из-за него завтра они атакуют поезд. Куш большой, но и охранников - человек двадцать, не считая пассажиров. А кто сейчас ездит без оружия? И нет никакой разницы между дырой, которую в тебе проделает наемник, и дырой от револьвера простого путешественника, защищающего свою жизнь.
Луис вздохнул, устремив взгляд на костер: дрова горели жарко, оставляя в пепле таинственно мерцающие угли. Эль прекратила игру:
- Что? - отрывисто бросила она. - Так все плохо?
Бенито удивленно поднял на неё глаза:
- Сеньорита играет очень... Старательно, - подобрал он слово. - Не пропускает ничего.
Похоже, его ответ устроил Черную Фурию, она снова вернулась к струнам, но взяв пару аккордов, бросила игру и пытливо уставилась на Бенито:
- Старик,  ты ведь не веришь, что завтра мы остановим поезд?
- На все воля провидения, - пожал плечами Луис, - я всего лишь орудие в его руках...
Эль кивнула и протянула ему гитару:
- Сыграй ты, - распорядилась она, - а я послушаю...
С замиранием сердца Луис принял в руки инструмент. Что играть? Он провел по деке ладонью... Сколько лет прошло с тех пор, когда он последний раз играл? Пять? Десять? Это было на празднике мертвых, да... Собралась большая компания, все были навеселе, хотелось петь...
- Ну, что же ты?
Бенито помотал головой:
- Прошу прощения, но я не умею...
Кто- то из подельников, кажется, это был Чучо, скрипуче рассмеялся, но тут же затих под пронзительным взглядом Эль.
- Старик, - обратилась она к Луису, - ты умеешь, но тебе мешает... Что?
Бенито молчал. Он прекрасно знал ответ, но боялся его сказать. Шутка ли сказать Дьяволу, что душа не желает музыки, а играть без души -выйдет немногим лучше, чем только что выходило у него?
- Ты молчишь? Не хочешь говорить?
Осторожно, словно гитара была из стекла, а струны из золота, Луис прикоснулся к ним. Эль внимательно следила за его руками. Пальцы Бенито привычно легли на лады...
- Сеньорита, - решился он на вопрос, - вы собираете души. Наши души... А есть ли у вас собственная?
По внезапно наступившей тишине, которую даже трескучий костер не смог нарушить, Луис понял, что сейчас его отправят к праотцам. Он закрыл глаза и начал вспоминать слова молитвы. Но смерть не приходила; прошла секунда, другая, и тишина отступила.
- Глупый старик, - засмеялась Эль, - ты решил, что я не умею играть, потому что у меня нет души?
Она поднялась и, шагнув к Луису, отобрала гитару:
- Добавь веток в огонь! Скоро рассвет, не люблю утреннюю сырость.
Усевшись на прежнее место, Эль сосредоточенно расставила на ладах пальцы, зажимая первый аккорд:
- Всему можно научиться, - заметила Дьяболика, встречаясь взглядом с Бенито, - и играть, и стрелять...
- И жить без души? - пробормотал он, сваливая в огонь охапку дров.
Костер, обрадовавшись новой пище, затрещал и защелкал, взметая в темно-синее небо языки желтого пламени.
- Забирая чужие, это не так уж и сложно, - так же тихо ответила Эль,- в любом деле нужны усердие и практика.
  Тонкие пальцы снова тронули струны, заставляя их негромко зазвенеть. Луис смотрел в костер, и ему казалось, что пламя заодно с музыкой. Медленно светлело, начинался рассвет последнего дня.

Отредактировано Олег (2018-09-21 21:33:34)

Туся, и ты здесь)) Ладно, свистну)

*оглядывается, принюхивается, скребёт лапкой разные поверхности*

Может, скоро уже будет работа написана, а?
*спрашивает будущее у звёзд, гадает на ромашке, ищет пятилистный клевер*

*он спросил у ясеня, он спросил у облака, он поднял лапку на тополь спросил у тополя...*

А не было сказано, когда эти два будут выделены под написание?) Или это имеется в виду два часа дня, но тогда тот же вопрос, когда этот день наступит
*ждёт, как два Хатико*