Итак, в финал вышло два текста (пятый слился). Голосование до 21.06
[1]
Паук превращается в сову
Она подошла ко мне между второй и третьей парой, – искушенная старшекурсница к застенчивому первачку, – каллиграфически медленно поправила прядь волос и обожгла ухо первой услышанной непристойностью в моей жизни: «Я хочу оттрахать тебя на кладбище». Сказала так и ушла. А я завис буквально на минутку, на каких-то шестьдесят секунд выпал из бытия.
Она поглядывала на меня, выжидая, покусывала губы. Болтала с подружками, кивала, даже улыбалась кому-то, но глаз не спускала с остолбеневшего студента-первокурсника.
Я не подошёл. Ведь надо было подойти, уточнить, не знаю – переспросить, правильно ли понял, договориться. Но я этого не сделал.
Мы встретились случайно через двадцать лет. Я узнал ее сразу, хоть и не было той пряди волос, да и глаза не горели, как прежде. Узнал не по идеально выточенной походке, плавным, изящным движениям головы, а скорее всего, потому что ждал этой встречи.
Думаю, и она меня узнала. Мы сели в одну маршрутку, конечная остановка которой была ближе всего к кладбищу. Наши взгляды иногда пересекались: для остальных - ветер, мимолетная рябь по воде, а для меня – репей, болото. Я тонул, иногда вырывался на мгновенье, чтобы вздохнуть поглубже, и снова - в топь, с головой. Легкая улыбка, и, хотя глаза ее были устремлены в окошко, я видел тоже, что и она: тот день в политехе, себя со стороны. Она вышла первой и уверенным шагом, будто делала это каждый вечер после работы, направилась в сторону леса. Я закурил сигарету, не выпуская ее силуэт из виду, подождал пару минут, посмотрел зачем-то на часы, будто хотел увидеть свое отражение в стекле, и последовал за ней.
Легкое бежевое пальто, алая вязаная шапочка на бок, сапоги на высоком каблуке – я догонял: из сумочки торчит зонтик, руки в перчатках, на плече прицепившийся листик.
Она вошла на территорию кладбища, тонущего в парковой зоне, я держался на расстоянии пары могил. Деревья тоскливо поскрипывали, где-то в глубине звала кукушка, пахло сыростью. Нос протестующее засопел, вспомнив недавно перенесенный насморк.
Она остановилась возле могилы с гранитным надгробием, подождала меня и отстраненно произнесла:
- Это наш сосед. Дядя Паша. Мы любили детьми подшутить над ним, а он все звал нас червячками. Всю войну прошел.
Я посмотрел на плиту: выцветшее фото добродушного старичка в офицерской фуражке, свежие цветы, початая бутылка крепкого пива.
Никакой монолог не входил в планы того, что я ожидал. Возможно, после. «Почему не подошел тогда? Почему решился сейчас?»… Пустые, но такие тяжелые вопросы с двадцатилетней выдержкой. Я был настроен на решительные действия.
А она взглянула вверх, будто искала что-то в переплетающихся кронах деревьев. Ее голос звучал хрипловато и с едва уловимыми нотками грусти:
- В этот год дождливая осень. Это хорошо.
Хорошо? Это еще с чего? Вопрос напрашивался, и я, стряхнув пелену сексуального напряжения, задал его:
- Почему?
- Я биолог, - пояснила она, впервые с момента выхода на остановке посмотрев в мою сторону. – Провожу исследования. Такая погода способствует наблюдению за объектами.
Произнесенное казалось таким простым, обыденным, что не вызвало во мне ни капли интереса.
Она присела на лавочку, предложив взглядом сделать мне тоже самое. Я чуть помедлил, но согласился, стараясь выбрать подходящую дистанцию: пока оставалось совершенно не ясным, как вести себя и как поведет себя она.
- Вас не тревожат мертвые? – Этот вопрос вызвал во мне именно то, что и содержал: тревогу.
- Мертвые? Тревожат?– не знаю, зачем уточнил, явно же не ослышался.
- Да. Не достают расспросами о том, почему им мало внимания уделяли при жизни?
Я промолчал, чувствуя себя сбитым с толку и одновременно заторможенным, будто спрашивают о чем-то обычном, а я совершенно не в теме.
Но она ничуть не смутилась, даже пояснила:
- Когда люди хоронят друзей или родственников, часто сожалеют о том, что проводили с ними мало времени при жизни. Вы сожалеете?
Внезапный порыв ветра заставил тяжело зашуметь желтую листву в вышине и съежиться от озноба. Я вспомнил, как хоронил родителей в один и тот же майский день, но с разницей в год. Друга – после пары недель комы из-за аварии. Одиночество пробирало до костей. Да, пожалуй, я сожалел, в чем и признался.
- А вы?
- Я пока что никого еще не хоронила. Дядя Паша не в счет. Он был с контузией - не от мира сего. Хотя иногда скучаю по его чудачествам. Простите…
Она снова повернулась ко мне и заглянула в самое нутро: до того пронзительно черные были у нее глаза, и закончила фразу:
- … Как вас зовут?
- Алексей. – Я улыбнулся: действительно, странно, что только сейчас мы решили представиться друг другу.
- Анна.
Аня, Анечка… Я проговаривал ее имя про себя, словно осторожно пережевывал, пробуя на вкус. И оно мне понравилось.
- Алексей, не желаете продолжить наше знакомство за ужином у меня дома?
Это… весьма… неожиданно? По телу разлилось приятное тепло. Она встала. Я тоже. Подхватила меня под руку и повела к выходу, хотя я еще не ответил. Да и была ли необходимость в ответе? Я был ведомым, и мне это определенно доставляло удовольствие.
- Расскажите пока о себе, - попросила Аня, крепче сжимая мою руку, когда обходила лужу.
Да что рассказывать… Плыву по течению – так вроде говорят о той жизни, которой я располагаю. Вот сегодня решил круто свернуть (этого я вслух, конечно, не озвучил), да и то как-то кривовато выходит. Хотя еще не вечер… Работал в школе, в магазине, пару лет в службе занятости в сугубо женском коллективе, сейчас даю частные уроки игры на гитаре и готовлю ребят к экзаменам по математике. Был женат, но через три года жена призналась в измене и ушла. Детей нет. Вот как-то так…
- А ты?... – я запнулся, не припомнив, переходили ли мы на «ты».
- Я… ой, наша маршрутка подъезжает! Бежим?
Мы побежали. И даже сидя в «газельке» напротив Ани, мне казалось, что я продолжаю бежать. Рассматриваю ее и бегу: вдоль изящной брови, вокруг едва заметной родинки, заглядываю в огромный купол глаза, восхищаюсь бархатистостью ресниц. Меня нельзя было сдуть, как пылинку, или смахнуть словно предательскую слезу, украдкой поправляя прядь волос. Да, вот оно, то самое движение – правильное до кончика каждого пальца, выточенное для образца.
На одной из остановок Аня выдернула меня из дремоты наваждения, показав кивком головы, что пора выходить.
Мы зашли в продуктовый, она набрала корзинку, а я настоял на том, что заплачу сам, взял у нее тяжелую сумку и снова оказался окольцован настойчивой хваткой и приятно принужден к продолжению пути в квартиру к красивой, почти незнакомой женщине.
Но на пороге меня ожидал новый, выбивающий из колеи эпизод в виде мужика в теплой клетчатой рубахе с завернутыми рукавами и джинсовых шортах.
- Это мой муж Саша, - представила Анна и показала на меня. – Это Алексей. Саш, помоги ему разобрать сумку.
- Без проблем! - Мужик очень приветливо улыбнулся, схватил у меня пакет и посторонился, пропуская гостя.
Это потом я был смущен возникшей ситуацией, но в тот миг меня накрыло ощущение дежавю: вот уже второй раз за день я, решившись на нетипичный поступок, оказался у разбитого корыта. В этот момент нужно было извиниться, развернуться и просто уйти, но почему-то такая мысль даже не посетила мою обескураженную голову. Вместо побега я разулся, прошел с Александром на кухню, и вот что интересно: меня обволакивало почти физическое ощущение, будто с каждой секундой я все глубже влипаю в неприятности. Но вот опасности я при том не чувствовал. Невидимые паутинные нити, омут, раскрытый капкан, но… то, что было по ту сторону, стократно перевешивало сомнительную приманку, заманивая мое человеческое любопытство.
Александр о чем-то весело щебетал, показывая, что и куда положить. Я его совсем не слушал, краем глаза наблюдая за переодевающейся в спальне Аней. Может быть, она и не заметила, но перед тем, как снять блузку, дверь все же прикрыла.
Поспешные сборы на стол, мимолетные хлопоты - будто я был неотъемлемой частью некого представления и состоял в нем актером постоянного состава. Я даже начал отвечать на реплики, припоминая слова роли, гнал от себя это наваждение, как надоедливую муху, а потом и вовсе смирился с ее присутствием. Не кусает – да и ладно. Мне никто не рассказывал, что хищник, который не нападает сразу, еще страшнее, что отсутствие признаков атаки не означает отсутствия намерения напасть, как такового. Но никто не прятал зубы в тот вечер, все дружно посмеивались, наливали вино, передавали соль. А потом к нам присоединилась их дочь.
Она пришла с прогулки, но так, как меня о ней никто не предупредил, я некоторое время не сводил с прелестной молодой девушки глаз и, наверняка, выглядел зависшим и туповатым. Сразу запахло горьковатыми духами. Нас представили. Катя. Она несколько придирчиво меня рассматривала, а я даже рот приоткрыл – до чего же похожа на ту Аню из политеха, подошедшую ко мне на перемене… лет сто назад.
- С хахалем гуляла? – спросил отец с каким-то дежурным родительским любопытством.
- Угу, - кивнула Катя, накладывая себе салат, - с ним.
- Ну что, вы там, пердолитесь уже?
- Пап! – Девушка залилась краской.
Я чуть не подавился, закашлялся.
- Ну, я же должен знать: на каком доверительном этапе у вас отношения. – Позиция, поясненная Сашей, была вроде бы понятной, но бесцеремонность, с которой он ее озвучил при постороннем человеке, заставила меня даже зажмуриться на секунду.
- Этот этап уже пройден, - деликатно ответила дочь и отпила сок из стакана. – Мне восемнадцать, - помнишь?
- Саш, давай не будем развивать эту тему при госте, - вставила свое слово Анна.
- Детей, как и баб, нужно держать в кулаке. Дашь слабину – и они тебе весь мозг вынесут. Так ведь?! – При этом он указал вилкой на меня, передавая право слова.
Я проглотил не пережеванный кусок бараньей котлеты. Голова жутко зачесалась, - она всегда впадала в крайность, когда я начинал нервничать.
Анна наклонилась ко мне, успокаивающе положила руку на плечо и прошептала почти беззвучно, лишь губами:
- Отвечать вовсе необязательно.
Но Саша, кажется, и не ждал от меня ответа. Отпив вина, он пересел на диван и закрылся ото всех газетой.
- Папа, когда не наестся, несет всякую чушь, - высказалась дочь и встала из-за стола. – Я к себе - учить уроки и спать.
Но сделав пару шагов, она вдруг замерла, словно забыв что-то. Повернулась и, почему-то глядя на мать, задала вопрос, относящийся, должно быть, ко мне:
- Вы ведь останетесь на ночь?
Анна между тем крепче сжала мое плечо. Но не сильно. Другой рукой она накрыла мою ладонь. А затем повторила Катин вопрос:
- Ты ведь останешься на ночь?
Меня снова охватило сексуальное оцепенение. Я медленно, боясь нечаянно стряхнуть невозможное, посмотрел в сторону Саши – тот читал газету, словно находился в комнате один, и ничего достойного его внимания не происходило.
- Останется, - ответила за меня Аня, а Катя, смущенно закусив губу, отправилась к себе в комнату.
- Кстати, - глава семейства вдруг неожиданно дал о себе знать, с шелестом перевернув страницу газеты, - как поездка на объект?
- Сорвалась. – Анна отмахнулась. – Съезжу завтра утром.
Саша встал, потянулся, зевнув.
- Не забывай о приоритетах. – Голос звучал строго, но в меру. - Дело прежде личных исследований.
- Да, конечно. После завтрака. Потерпишь?
В этой семье, видимо, не принято было отвечать на некоторые вопросы, потому что он просто пошел к спальне, на ходу расстегивая рубашку, и, не оборачиваясь, бросил на прощанье:
- Тебе помочь?
Анна посмотрела на меня, будто этот вопрос был задан мне, чем вызвала новый приступ чесания, но, спустя несколько секунд, все же ответила:
- Нет. Спасибо. Я сама.
Мы остались вдвоем. Ноги налились тяжестью, я не смел пошевелиться, но как-то нужно было начинать, сказать, что идея остаться с ночевой не кажется ему разумной… Ему? Вот, я уже о себе в третьем лице, пытаюсь абстрагироваться.
- Это он о твоей работе? Про объект… - тема работы казалась удачным выходом, мостиком на берег уверенности и самообладания.
- Да. – Анна стала складывать тарелки. – Мы занимаемся исследованиями вместе.
- Он тоже биолог?
Аня кивнула и пожала плечами:
- Нас всех увлекает вопрос изучения жизни и организмов, способных ее продлевать.
- Ого! – я всерьез удивился. – Это животрепещущая тема.
- Тебе правда интересно? – голос ее чуть дрогнул от волнения.
- Конечно. – Вроде стало полегче, я начинал расслабляться и обмяк на стуле, приготовившись слушать и подыскивать удобный момент для завершения позднего визита.
- Я сейчас! – она выпорхнула с тарелками и вернулась уже с какими-то листочками, мелко исписанными неразборчивым почерком. Мелькали формулы, схемы, хаотично разбросанные знаки, ранее мною не виденные. Анна позвала меня на кресло, а сама устроилась на подлокотник, положив ноги мне на колени, и принялась с воодушевлением рассказывать.
- Это совершенно неизвестный ранее вид брюхоногих моллюсков. Впервые найден в пещерах, на другом континенте, но здесь мы нашли для них идеальную среду обитания. Чтобы изучать. Представляешь, они практически бессмертны! Но это не самое удивительное их свойство!
Я бы не сказал, что меня эта тема вовсе не интересовала, но в тот момент, при значительной близости жаркого женского тела, глубоко дышащего страстью, - и пусть страстью рассказчика, близкой к азарту ученого, а не зову плоти, - я воспринимал ее историю не в полном объеме.
- В самом начале исследователи знали лишь о том, что слизни наделяют свои ракушки невероятными свойствами: они не пропускали никакие известные виды излучения и имели непревзойденную прочность. Легкие и крепкие. Понимаешь? Уже на этом этапе возможности выявленных свойств сулили широкое применение в различных сферах. Но они оказались еще и долгожителями! Продолжительность существования в тысячу лет для них не предел! Хотя для этого нужны источники энергии, но моллюски оказались неприхотливы: в теории они могут использовать даже энергию тепла окружающей среды. Но и это еще не все!
Сначала я поглядывал украдкой, а потом вовсе распоясался и, не замечая ни тени смущения, ни жестов непозволения, безудержно пожирал ее глазами, проникая под ворот рубашки, в густую копну волос, терялся в ее запахах и интонации голоса. Словно первоклашка. Словно неопытный юнец. Такие женщины меняют возраст мужчин. И я боялся женщин, властных над течением времени.
Между тем, совершенно не обращая внимания на мои похотливые взгляды, она облизнула губы и продолжала:
- Самое удивительное в том, что вместо ракушек, они могут использовать любой сосуд, перенимая его свойства. Это заметили, случайно уронив одного на… устройство, вроде ноутбука. И моллюск перетек в него, заполнил и стал умнее. Представляешь? Он реагировал на команды ввода и регулировал вывод информации! Это, по сути, открытие, позволяющее сделать рывок в развитии технологий…
Я уже больше не слушал. Бессмертие… медицина… умные машины… технологии… Потом она заговорила тихо, будто боялась, что нас могут услышать, и да меня доносились лишь обрывки фраз. Кто-то придумал программу… микросхему… подавляющую или направляющую… Я только понял, что Аня относилась с ним крайне недоброжелательно.
- А что в этом плохого? – спросил я.
- Тебе это рабство не напоминает?
Она смотрела на меня с недоверием, и я поспешил реабилитироваться:
- Я - против рабства!
- Это как запрячь в плуг быка, способного вспахать поле одним ударом копыта.
- Это какая-то корпорация? Злые гении-ученые?
- Да… очень на них похоже. Только это все очень секретно, большего я не могу сказать. Итак, наверно, тебя утомила?
Я потер пылающее жаром лицо.
- Пойдем. - Взяла меня за руку. - Я провожу тебя.
И что же я сделал? – да, пошел за ней. Собирался куда-то в другое место, но уже забыл куда.
Спальня оказалась небольшой. Кровать, кажущаяся громадной, занимала почти всю площадь, оставляя лишь узкую полоску прохода к полированной тумбочке. Нарядные обои, приглушенный свет, проникающий желтизной в каждый сантиметр пространства.
- Ванная и туалет напротив, - подсказала Анна, отпуская мою руку. – Спокойной ночи.
И вышла, прикрыв дверь. Я стоял, не шелохнувшись, с минуту. Ошпаренный снаружи, с похолодевшим нутром. А что я ожидал? Что она набросится на меня и оттрахает, как и обещала двадцать лет назад? Зачем она повела меня на кладбище? Почему я не спросил об этом ее? Или может быть задать этот вопрос себе? Зачем Я поперся туда? Вот уж точно… Плыл себе по течению спокойной, прозрачной реки, в которой каждый следующий день - точная копия прошедшего, нет ни тины, ни водоворотов шальных, и, вдруг встретив призрак прошлого, решил сойти на берег, в непроглядную тьму неопределенности и бреда с копошащимися в земле червями.
Я упал на прохладную постель. Впервые за день позволил себе полностью расслабиться. И готов был уже отдаться на участь паутины сна, свертывающей разум в тугой кокон, как в спальню вошла Анна. В домашнем кремовом халате до колен, с распущенными волосами. Я продолжал лежать, но спящим не притворялся.
- Мне кажется, между нами осталась недосказанность, - произнесла она тихо, но отчетливо.
Я хотел было высказать свою утвердительную позицию по этому поводу, но она легким движением потянула за край одежды, и мне пришлось попридержать язык. Пояс ослаб, затрепетал ворот, вырисовывая соблазнительную полосу обнаженного тела. Анна задвигала плечами, и халат упал. Она приближалась. И хотя расстояние до кровати было не больше двух-трех шагов, я успел за это время и присесть и завалиться назад, а потом снова, спустив ноги, оказался на краю. От волнения сильнее застучало сердце. Она взяла мою руку и приложила под грудь.
- Чувствуешь?
Что я должен почувствовать? На коже головы заиграли иголочки.
Взяла вторую руку и пристроила ее на бедро, затем стала двигать ею вверх-вниз, поглаживая.
- Чувствуешь?
И я вдруг почувствовал! Посмотрел на свою ладонь – та была влажной. Не помню, чтобы я так потел когда-либо. Или это от нее? Я принюхался. Нет, потом не пахнет. Кожа ее оставалась сухой, но при поглаживании, моя ладонь увлажнялась.
- Что это?
Все возбуждение как рукой сняло.
- Теперь ты понимаешь.
Теперь я абсолютно ничего не понимал. Она между тем начала одеваться. Нет, все же, скорее всего, это я вспотел от перевозбуждения. Но тогда, что она имела в виду? Что я должен был почувствовать? Биение сердца? А оно было? Я схватил за рукав уходящую Аню.
- Зачем… - «Ну же: коли сделал первый шаг, будь готов идти до конца», - ты пошла на кладбище?
Анна лишь пожала плечами, осторожно освобождая руку:
- Навещала кое-кого.
- А как же?... – Мне вдруг стало катастрофически не хватать воздуха. – А как же политех?
- Политех? Я никогда не училась в политехе. Доброй ночи.
Вышла. Последний ее взгляд был полным сочувствия и жалости.
Обознался? Но как такое могло случиться?! Что я делаю здесь в таком случае? Кая я вообще могу хотеть спать при этом? Но усталость от перегруза событиями давила и порабощала. Я уснул.
И во сне ко мне пришла Катя. В действительности, она все время была рядом, но появилась лишь, когда я провалился в сон. В полосатом топике и коротких шортах. В волосах заколка в виде крыла птицы. Я пропустил и тот момент, когда она оказалась сверху, оседлав меня. Катя приложила палец к губам, из приоткрытого рта вырвался приглушенный поток воздуха: «Ш-ш-ш».
Она подвернула вверх топик, обнажив упругие молодые груди. Склонилась надо мной, позволив волосам рассыпаться и щекотать мне лицо. Какая же у нее тонкая шея! На носу рассыпаны созвездия веснушек. Она стала еще ближе. Я видел рисунок ее глаз. Вдыхал аромат духов, перемешанный с каким-то горьковатым запахом.
- Спроси меня, - прошептала она прямо в губы, - кем я хотела стать в детстве?
- Кем? – только и смог я выдавить из себя.
- Совой.
Отчего-то мне еще сильнее захотелось проникнуть в нее.
- Мы все в конечном итоге становимся птицами и бороздим просторы Вселенной. – Ее голос поднимал градус возбуждения до запредельного значения. – Закованные в броню. Исполняющие приказы. Но я хочу стать свободной птицей, ночной хищницей, что летает без шума и захватывает жертву, не подозревающую о скорой смерти.
Я больше не мог терпеть. Поцеловал влажные горькие губы, а в следующий миг вошел в горячее тело с животной страстью. Мы закружились в птичьем танце, взбудоражив ворох сухих листьев и совиных перьев.
Упал с кровати и проснулся.
Было уже утро.
Некоторое время я пролежал на полу, приходя в себя. Тяжело дышал.
До меня стали добираться приглушенные звуки: шорохи, поскрипывания, иногда даже удары – гулкие и холодные.
Я поднялся. Оглядел себя: одежда сильно измята, я не удосужился ее даже снять, так быстро вырубился.
Хлопнула входная дверь, и я осмелился выйти из спальни.
Тихо. Безжизненно. Будто уже давно в этой квартире никто не появлялся.
- Есть кто? – прикрикнул я не сильно, чтобы не побеспокоить возможно спящих.
Мне не ответили. Я прошел в комнату, где мы ужинали вчера вечером, и обнаружил на столе записку.
«Надеюсь, ночь прошла, как ты и хотел. Я отлучилась по работе. Меня не жди. Буду вечером, к ужину». “...к ужину…”? И подпись: «Анна». Я сложил листок и убрал его в карман брюк. Похоже, что ушли все. Подошел к двери в комнату, куда уходил Саша, протянул руку к круглой позолоченной ручке и вдруг замер. Холод сковал движения. Страх, какого я еще никогда не испытывал, захватил сердце и продолжал сжимать его в клещах первобытного благоговения. Ноги подкашивались, и я отступил.
Выйдя на балкон, я достал дрожащей рукой сигарету и закурил. Под пепельницей, на пластиковом профиле оконной рамы, были нацарапаны буквы. Даже целое выражение. Я присмотрелся. “ Если (далее заштрихованное царапинами слово) я - не закрывайте балкона”. Слишком много странного. Стараясь поскорее изгнать отступающие нотки ужаса, стал перебирать в голове спрятавшиеся мысли.
«Ночь прошла, как ты и хотел»… Странно. Я и сам не знал, как хотел, чтобы прошла эта ночь. С тех пор, как переступил за край, чувствую себя пришельцем, чужаком в новом мире, я словно продираюсь сквозь джунгли, стараясь понять, кто же тут лишний – я или окружение? И неужели Анна думала, что я вернусь сюда?
Я огляделся, прикинув, в какой район меня забросило и как добраться до остановки, и вдруг понял: куда сейчас отправлюсь. На кладбище! Именно его имела в виду Анна, говоря об объекте исследования! Вчера сорвалось посещение из-за меня, а утром она собиралась снова. Она что-то говорила о среде обитания… Может быть, кладбищенская земля является такой средой для изучаемых ею червей? Я представил Аню, копошащуюся с червяками на кладбище… Ком тошноты подкатил к горлу. Как столь красивой и утонченной женщине может нравиться подобное занятие?
Выскочив из квартиры, я быстрым ходом спустился по лестнице, благо этаж был третьим, и менее чем через минуту оказался на улице. Проходя мимо детской площадки, я оглянулся: не закрыл ли окно, забыв о нацарапанной просьбе? Третий этаж, должно быть вот этот… В окошке спальни стоял мужчина в клетчатой рубашке. Саша. Он смотрел на меня. От неожиданности и охватившего волнения я замедлил шаг. Его же не было! Может, вернулся на лифте, пока я спускался по лестнице? Я ускорился и, больше уже не оборачиваясь, направился к остановке.
Всю дорогу в маршрутке и по пути к кладбищу я обдумывал, что же скажу Ане. Потребовать объяснения своего странного поведения? А может быть у них так принято? Может быть так принято у всех? А я просто вылетевший из колеи общественной жизни дезориентированный одиночка, который тоже может казаться странным. Может ли женщина быть просто гостеприимной и пригласить незнакомца в дом, встретившись с ним на кладбище? Да еще и ночевать оставить. И чтобы это не казалось необычным ни мужу, ни дочери? Нет и еще раз нет! Но кто-то настойчиво в голове пытался убедить меня, что все в порядке и каждому эпизоду есть логичное объяснение. И это успокаивало. Или же притупляло бдительность. Выбирать мне. И я ступил на кладбищенскую землю.
Вчера вечером здесь было теплее. Земля под ногами мягко пружинила, словно я ступал по живому дышащему ковру. Могилы были понатыканы в хаотичном порядке. Крестами: металлическими и деревянными, покосившимися и сгнившими усеян редкий лес. Аню я искал недолго. Заметил издалека ее алую шапочку. Одновременно я увидел бугорок свежей земли на ближайшем холмике могилы. Пригляделся: небольшая лунка диаметром сантиметров десять у креста. Глубокая. Я пригнулся и дальше продвигался, спрятавшись за оградами. Тот же внутренний сторож, успокаивающий меня, предостерег и заставил быть осторожным.
Приближаясь к Ане, я все отчетливее видел, что она стоит на четвереньках на могиле, а метров с семи, сложил картинку окончательно: женщина в пальто склонилась над лункой. Ее нещадно рвало. В ней с трудом угадывалась Анна: кожа фиолетового оттенка, судорожные конвульсии, схватывающие все тело. Она останавливалась, чтобы отдышаться, потом запихивала пальцы в рот и снова изрыгала потоки переваренной пищи в выкопанную ямку.
Я затрясся от страха и попятился назад, свалив прислоненный к ограде земляной бур. Но тот не успел упасть – его подхватила мужская рука. Саша следил за мной. Он пришел по пятам.
В глазах защипало. Я закричал и, выхватив бур, ткнул черенком в лицо противника. Но он даже не поморщился. Инструмент отскочил, будто я стукнул им в бетонную стену. Анна уже встала и вытирала рот своей яркой шапочкой. Волосы развевались на ветру, закрывая часть лица.
Оцепенев от ужаса, я не смел шелохнуться, вжался в холодные прутья ограды, наблюдая как двое молча приближаются ко мне.
В следующий миг мое сознание было вытеснено в левую пятку. Именно оттуда я воспринимал все, произошедшее далее. Некто, завладевший моим телом, затряс руками и голосом, полным гнева и бешенства, но все же моим, родным голосом, закричал:
- Что тут происходит?!
Меня с легкостью подняли, но выглядело это так, будто я встал сам. Пригрозив в сторону Анны пальцем, я добавил, скрепя зубами от злости:
- Любое отклонение от правил будет расцениваться как бунт!
Сначала мужчина и женщина, угрожавшие мне всего минуту назад, смутились, но быстро опомнились. Первой заговорила Анна:
- Куратор, но именно так это работает: вы используете нас, мы пользуемся ими!
- Не морочь мне голову! – с хрипом вырвалось из моего горла. – Вы – наш будущий транспорт и обязаны выполнять контракт! Этические претензии будут рассмотрены при следующем изменении соглашения.
- Но это же через шестьсот лет! – взвыл Саша от негодования.
Я молчал некоторое время, куратор видимо обдумывал что-то или совещался. Последовавшие слова доносились до моего затравленного сознания угасающим бубнением с прыгающей по радужному спектру интонацией. Я медленно, но уверенно увязал в липкой паутине, а потом и вовсе провалился в одну из выкопанных ям, вдруг оказавшейся способной поглотить меня.
Бренчание на струнах, логарифмы, ставшая безвкусной вдруг еда, ночи, лишенные сновидений, - примерно на месяц вся эта медленно раскручивающаяся карусель катала меня изо дня в день. Я не находил себе места. Я даже не знал: а было ли когда-нибудь у меня свое место.
Но потихоньку все вернулось в прежнее русло.
Пока однажды, где-то уже через год, ко мне в маршрутку не подсела Катя. Я не сразу заметил ее: ну, вошел кто-то и ладно, не на каждого же обращаешь внимание. Но примерно через минуту зачесалась голова, я оторвался от смартфона и встретился с ней взглядом. Мурашки галопом пробежались по спине, ладони вспотели. Мы безотрывно и молча смотрели друг на друга, пока, через пару остановок, не остались в салоне одни. Водитель насвистывал мелодию, доносящуюся из радиоприемника, и лишь раз обратил внимание на пассажиров.
Катя пересела на сиденье рядом. А меня словно молнией пронзило: и не от того, что эта девушка из эротических вожделений оказалась так реальна и близка, а от вышивки в виде совы на ее сумочке.
– Странно, - вдруг сообщила она, - что мы встретились именно сегодня.
– Почему? - Я еле разлепил ссохшиеся губы.
– Сегодня очень важный день. – Катя посмотрела на меня так, будто не допускала даже тени сомнения в том, что это столкновение в маршрутке не случайно. – Вы ведь составите мне компанию?
Я поежился, снова почувствовав себя мошкой, попавшейся в умело расставленные сети паутины. А рядом со мной сидел паук, мечтающий стать совой. Мысли в голове сбились в кучу и никак не желали выстаиваться в логическую цепочку.
- Мама ждала вас, - с грустью произнесла Катя. - Она поверила, что вам действительно интересно…
- Стоп! – Я постарался говорить негромко и уверенно, хотя волнение и негодование переполняли меня: - Да что?... Кто вообще?... Что там?...
Но, поняв, что даже вопрос сформулировать четко не могу, сдался, опустил руки и уставился в окошко.
Через несколько долгих секунд Катя разочарованно заметила:
- Так вы ничего не поняли.
- А должен был? – Я боялся посмотреть в ее сторону. – Знаешь, я тогда много чего увидел и до сих пор не уверен: а не приснился ли мне просто кошмарный сон. Такое бывает…
- Только кошмарный?
- Ну… - я повернулся к Кате – та не сводила с меня глаз, словно стараясь разглядеть во мне кого-то еще. – Не совсем… не все время…
- Если позволишь, я объясню. – Снова мимолетный переход на «ты» и сковывающее душу дежавю. – Мама была уверена, что ее намеки ясны, но наверно все дело в исследованиях: слишком рано делать какие-то выводы.
- Намеки? – Я вспомнил скользкие прикосновения, исчерканные формулами странички и то, с каким воодушевлением Анна показывала мне их, будто листала старый фотоальбом. – Исследования? Давай начнем с того, о чем я просто хотя бы издали догадывался: что за исследования? Кого она исследовала?
Я приготовился выслушать подтверждение моих домыслов о червях, но Катя огорошила:
- Вас.
- Меня?
- Нет – «вас» в более широком смысле.
- Имеешь в виду людей?
Сердце замерло.
- Да.
Катя сцепила пальцы, она явно чувствовала себя не в своей тарелке.
- А как же черви? Слизни эти?
- Это работа. А исследование… она ему уделяла слишком много времени. Недостаточно много, чтобы сделать правильные выводы, но, как оказалось, достаточно для того, чтобы привлечь внимание куратора.
«Что за куратор?», «Что изучали?» и еще куча вопросов наскакивали один на другой, толкались за право быть первым озвученным.
И Катя будто слышала эту неразбериху в моей голове:
- Нас интересует: как вы научились быть свободными?
Подоплека разговора завораживала и пугала меня. Все вопросы смирно улеглись, кроме одного: «Кто они?» И хотя смутные подозрения закрадывались, но я их гнал, потому что вместе с ними, рука об руку, шествовал страх.
- Нам до конечной! – объявила Катя повернувшемуся водителю.
- А куда мы? – Я вдруг поймал себя на мысли, что не могу вспомнить изначальной цели поездки.
- У меня сегодня что-то типо экзамена, - торжественно улыбаясь, сказала Катя, и искры в ее глазах напомнили мне об Анне. И снова Катя угадала изменение моего настроения, подбросив вопросик не из легких: – Вот скажи: зачем ты пошел за мамой?
«Газель» остановилась, и мы вышли на остановке в пригороде. Дачные домики утопали в пестрых осенних нарядах бесконечного сада.
- Нам еще пройти немного. – Катя указала на тропинку вдоль серого забора. Я последовал за ней.
Погода радовала теплом. На девушке была одета клетчатая юбка и футболка с крупной сеткой на спине. Ветер трепал волосы.
- Так я жду! – напомнила Катя.
- Да все думаю, с чего бы начать… Я, когда студентом был, отказался от одной авантюры. Некая красотка предложила… нарушить правила, а я… побоялся. И всю жизнь жил с этими гребанными правилами, а когда твою маму увидел, то подумал, что она и есть то, от чего я отказался давным-давно. Так уж она похожа ну ту красотку.
Чуть не добавил: «И ты тоже», но вовремя спохватился. И тут же подумал: «А нужно ли себя останавливать?»
- Знаешь, - Катя говорила, не оборачиваясь, - у нас больше общего, чем ты можешь представить.
- У нас?
- Нет, теперь я только тебя имею в виду. Тебя и меня. Я тоже хочу вырваться из оков. Хочу стать свободной. И твоя попытка добавляет мне уверенности. Но у меня лишь один вариант: сдаться в рабство.
- Ты будешь свободной, став рабыней? – не понял я.
- Звучит как парадокс, правда?
Она шла с непринужденной грацией богини. А я слепо плелся за ней, повинуясь гипнотическим покачиваниям бедер.
- Что ты помнишь из того утра на кладбище, когда через тебя с нами связался куратор?
Вспоминать не хотелось.
- Да почти ничего, — неохотно выдавил я из себя.
- Можешь не бояться повторения: они не посмеют навредить тебе – больше одного раза нельзя, мозг не выдержит. Так что расслабься. А на нашу ферму наложили жесткий контроль. Если нарушим соглашение еще раз, нас сошлют в необитаемое место. Поэтому мама не может больше заниматься исследованиями. Только теми, что по работе. Она будет очень рада, если ты придешь к нам на ужин. Я тоже тебя послушала бы.
В тот же миг я понял, куда мы идем. Тропинка огибала высокую березу и исчезала за бугром, за которым виднелась сгнившая крыша заброшенного дома. До меня донеслась человеческая речь. Поднявшись на холм, я увидел двоих парней в цветастых рубашках и джинсовых шортах, беззаботно болтающих возле полуразрушенной избы. Мы быстро спустились к ним. Катя поздоровалась, представила меня как «друга», но ребят называть не стала, и я про себя окрестил их - Ушастый (понятно за что) и Хитрый (с чересчур подозрительным прищуром).
Домик был сложен из бревен. Некоторые окна заколочены досками, через щели видны спрессованные опилки. Бурьян рос вольготно и доставал до пояса: крапива, полынь, лопухи с репьями и какие-то колючие монстры.
- По слухам тут жила мадам, которая задушила во сне троих мужей, - весело поведала Катя.
Мы пробирались ко входу, осторожно ступая по осколкам шифера. Ребята вошли первыми, за ними Катя, а я оторопел за шаг до дверного проема. Какого черта я сюда приперся? С этого самобичевания началось полноценное онемение конечностей пробирающим до дрожи страхом. Я не мог пошевелится, хотелось немедленно бежать, но и того я не посмел сделать из-за глупой боязни непонятно чего.
Катя обернулась ко мне и, спохватившись, шагнула навстречу, протянула руку:
- Это защитный эффект. Я и забыла, прости. Ты не сможешь войти сам. Держи меня за руку и иди.
Как только она коснулась меня, страх пропал.
- Защитный эффект? – озираясь по сторонам, удивился я. – А у вас дома?...
- В родительской спальне – да, - подтвердила Катя. – У них там устройство.
- Что за устройство?
Полы как таковые отсутствовали – земля, кирпичи, проросшие кусты. С щелей в потолке свисала солома. Стало прохладнее.
- Устройство кураторов. Мы идем к одному из них.
- Почему тут? И что за экзамен?
- Экзамен? – усмехнулся Хитрый, отодвинув доски, прислоненные к стене. – Нет, Катюш, ты просто посмотришь! Заберут одного из нас. И это буду я!
- Губу-то закатай! – отозвался Ушастый. – Мне уже настоебло в этой фазе. Хочу поскорее летать.
- Я слышала, что готов только один корабль, - с грустью добавила Катя. Она прошла в другое помещение, без окон.
- Да, - подтвердил Хитрый. – И это наверняка будет флагман!
- Если выберут тебя, - хихикнул Ушастый, - это будет исследовательская шлюпка! Вот же дверь!
Они все подошли к едва заметной низкой дверце в сумрачной комнате, куда я входить не спешил.
- Должно быть тут. – Один из парней потянул за ручку и дверь легко поддалась.
Катя позвала меня. Я в тот миг очень сомневался: а стоит ли идти за ними? С одной стороны – да, любопытно, это дико щекотало нервы и заставляло внутренности то сжиматься, а то и трястись в суматошном бреду, было и то, что прибавляло смелости: я окончательно и бесповоротно решился изменить свою жизнь, докопаться до истины, а с другой – инстинкт самосохранения кричал об опасности и благоразумии: «Вернись к спокойной жизни! Не переступай этот край тьмы!» Но ведь я вправе делать выбор сам. Если уж решил выпасть из колеи, то нужно быть готовым к ухабистой дороге. И я последовал за ребятами.
Мы очутились в небольшой комнате, слабо освещенной рассеянным источником под потолком. Стены обшиты фанерой и расписаны беспорядочно пересекающимися линиями. В середине стоял деревянный стол с накрытой на нем бардовой скатертью, свисающей чуть ли не до пола. На столе – черный куб. Огромный, как мне показалось. Со стороной больше метра. Он выглядел монолитным, как и сама комната. А когда закрыли дверцу, то я ощутил себя внутри подобного куба.
- Катюх, - голос Хитрого потерял все интонации задорности, стал печальным, будто он прощался. – Спасибо, что пришла проводить меня от лица кормящих. И маме привет большой и благодарность мою передай. Она дольше любого из нас на этой ферме и всех выкормила в бессознательной фазе. Мы ей обязаны. Если ее исследования… ты же понимаешь о чем я?
Катя кивнула.
- Если вы найдете способ, – придумайте и как сообщить остальным.
Пару минут назад они бодались за право быть выбранным, а теперь вдруг, словно сговорившись, провожают Хитрого. Определенно, я чего-то недопонимал, но чувствовал подсознательно, что некоторые вещи нужно просто принять, не вникая в причины возникновения таковых.
Хитрый обошел стол с другой стороны, посмотрел на каждого из нас, даже на меня, и произнес громко, с горячим воодушевлением первопроходца:
- Когда умру, буду флюгером я на крыше, на ветру!
И шагнул, скрывшись за кубом.
Некоторое время абсолютно ничего не происходило. Я стоял, боясь пошевелиться. В глазах защипало. Тишина раскладывалась в полосы на стенах. Укрывалась пылью и моим беспокойством.
Ушастый громко вздохнул:
- Все.
Он открыл дверцу, и они с Катей стали выбираться наружу. А меня вдруг бросило в жар, в горле пересохло, все тело зачесалось – и единственным способом укрощения возникших неудобств я видел лишь одно, и даже знал это наверняка: нужно посмотреть, что там с Хитрым. Он что, просто исчез?
Шаг за шагом я приближался к кубу. Но расстояние не сокращалось. Я тянулся к краю стола, но не мог за него ухватиться. Дыхание сбилось, на лбу проступили капли пота. Рука, тянущаяся к гладкой черной поверхности таинственного устройства, тряслась все сильнее. Она уже не подчинялась моей воле. Пальцы зашевелились, будто играя на невидимых клавишах. В глазах темнело. Сердце, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди, внезапно замерло. Я постарался вдохнуть как можно глубже, поняв, что это мой последний вздох, но тут меня резко дернули назад. Стены подпрыгнули. Линии выстроились параллельно друг другу.
На свежем воздухе сразу полегчало. Вокруг суетились, я слышал голоса: возмущение, обеспокоенность – одни резкие, другие убаюкивающие. Поглаживания по руке. В конце концов, остался один голос. Катин. Меня, как упившегося вдрызг, она довела под руку до остановки и посадила в автобус. Вышел на автомате. Уже без нее.
Хорошенько выспавшись дома, я, на следующее утро, одержимый убеждением найти Анну, отправился на кладбище. Ей нужна помощь, и в моих силах было оказать ее. Посещать квартиру странной семейки почему-то казалось идеей более сомнительной и пугающей, чем рискнуть встретить Аню там, где и познакомился с ней. Таким свободным я себя еще никогда не чувствовал. Парил на крыльях, почти бежал. И мне немедленно хотелось поделиться ощущением этой свободы с Анной и Катей. Я сам выбирал свой путь и следовал по нему, не взирая ни на чьи правила и моральные убеждения.
Но в то утро на кладбище никого не было. И вечером тоже. Лишь какой-то мужик сидел у свежей могилы и беззвучно плакал, спрятав лицо в ладонях. Пару раз я замечал следы от ямки на холмиках, но уже в старой, заросшей лесом части кладбища. Подальше от посторонних глаз.
И на следующий вечер – тишина и шелест листьев. Я стоял в одиночестве у надгробия своего друга, а вокруг, под землей, лежали тысячи мертвых. Единственная хозяйка, от чьих оков мы не в состоянии освободиться, - это смерть. Наш куратор.
- Алексей! – вдруг позвал со стороны мужской голос.
Я обернулся и увидел Сашу. Почему-то сразу стало холоднее. Вот уж кого не хотелось бы встретить.
- Пойдем - Аня хочет показать тебе одну могилу. Особенную.
Я поколебался лишь мгновение и последовал за ним.
Это оказалась та самая могила, возле которой я впервые заговорил с Аней - гранитное надгробие, улыбчивый старичок, бутылка «девятки» валялась тут же. Не спутать. Анна выглядела болезненно: бледная кожа, поникшая осанка, держалась за прутья изгороди. Катя сидела на лавочке, закинув ногу за ногу, и что-то слушала в наушниках. Обе кивнули мне в знак приветствия и улыбнулись. Одна - по-детски мило, другая - вымученно.
Анна зашла внутрь изгороди и пригласила меня сделать то же самое. «Нет, спасибо, я как-нибудь тут» - передал я жестами.
- Я хочу, чтобы ты был рядом, - попросила она слегка дрогнувшим голосом. – Ты - наша последняя надежда.
Я подчинился, краем глаза отметив, что Саше явно происходящее не нравилось: он потирал руки, словно они мерзли, лицо было нахмуренным.
- Ты должен знать, что первая смена фаз всегда происходила в детскую особь. И я не переставала работать над возможностью удачной пересадки во взрослую. Именно окрепшее, сформированное сознание и человеческий опыт могут помочь нам в осуществлении задуманного. Ты знаешь, чья это могила?
Я уставился на добродушного старика. Стало не по себе. У ног рассыпаны комья земли от недавно вырытой лунки у самого надгробия.
- Ты рассказывала. Ветеран войны. Называл вас…
- Нет, - оборвала Анна. – Твоя. Она может стать твоей. Если ты согласишься.
Я онемел. Прирос к земле.
- Ты нужен нам… Мне! Кто-то же должен стать первым. Повести армаду кораблей против кураторов. Стать героем, разорвавшим узы векового рабства. И это можешь быть ты. Не бойся!
- Мне это… - я еле выдавливал из себя слова, - как-то не очень…
Стараясь пробудить смелость и сделать шаг назад, я сжал кулаки, но внутренний мандраж не проходил. И вдруг сзади на шею легла холодная, грубая ладонь. Пальцы сжались вокруг горла стальными клещами. Непреодолимая сила стала толкать меня вперед. Надавила вниз - я спустился на колени. И увидел черную глубину отверстия в земле. Тьма дышала от нетерпения.
Где-то рядом, совсем близко находилась Анна. Она шептала мне в ухо, обжигая последними словами в моей жизни:
- Ты даже не представляешь, как долго я ждала этого момента.
- Не-е-е-т! – зарычал я, но Сашина рука настойчиво прижимала мою голову к земле, направляя к ямке.
А когда нечто влажное и холодное проникло мне в глотку, ускользающий человеческий разум понял, что никакой светлой свободы на самом деле нет. Это лишь умело взращенные ростки самообмана на темной почве рабства. Рабства выбора.
Супер! Спасибо за комментарий! А можешь ещё баллы раздать от 1 до 10? Олеся не ставила, потому что участвует.
