— Каравелла ветшает в порту. Застарелые брусья разъедает грибок, древоточцы буравят ходы. Паруса полусгнили, на палубе грязно. И грустно переломленной мачте. И в трюме по горло воды. Но смотри: молодильные доски, возможно, помогут, и вернёт первозданный корабль умелая верфь, в парусах заиграют тугие ветра и погонят каравеллу по глянцевой глади, как раньше. Поверь.

— Каравелла погибнет. И тут ничего не попишешь . Остаётся ли прежним корабль, доска за доской заменяют в котором разломанный корпус прогнивший? Я могу показать невесёлый ответ. Он такой: стоит вытянуть доску
корабль
начнёт разрушаться
потому что вросший в историю корабль
это уже организм
его нельзя разобрать
но можно
только пытать и
убить
смотри же
этот деревянный труп
это и есть каравелла
именно та о которой мы
помним
она не латается
не лечится
она только умирает
при попытке обновления
и мы
не виноваты в этом
как не виноваты
в существовании Смерти
и Забвения

Я говорю - «прилетело по попе», чтобы не говорить «я бью ребёнка»,
Я говорю - «мной манипулируют», чтобы не говорить «я позволяю»,
Мой психоаналитик говорит «внешний локус контроля»,
Я не хочу об этом даже думать.

Я запрещаю себе использовать местоимения. Впрочем, не все. «Я» - моё любимое.
Из всех грамматических конструкций я выбираю страдательные залоги.
Я не устраиваю истерик — они сами со мной случаются.

Моя жизнь разрушается (сама собой, я ничего не могу поделать),
Сама приходит депрессия, тоска, одиночество.
Впрочем, кое-что я тоже могу.
Я умею прекрасно отрицать очевидное.

В ванну набирается вода, закрывается дверь сама собой.
Ноги несут меня. Что за херня, ноги, вы чего!
Хотела записку в стихах — и она не вышла.