Задался тут целью раз в два дня выдавать хоть какой-то текст. Давно не писал, изрядно подрастерял навыки. В общем, без ремня ничего не пишется, вот и загоняю себя в рамки. Мне выдают задание одной строчкой, я за двое суток выдаю текст на это.
Это последний. Выкладываю с комментариями, которые писал на дейриках. Собственно, из-за него я сомневался, что успею зайти в филистимлян, о чем и говорил тогда Тэку.

Погнали!

Получил еще одно задание. Вчера. Сегодня вечер понедельника. До ночи вторника нужно управиться. Если не ограничивать себя так жестко в сроках, то можно вообще ничего не написать.
Задание звучит так " Он стоял, заложив руки за спину и смотрел на клубы дыма, поднимающиеся из-за деревьев". Было сегодня время немного подумать. И я думал. Вчера вечером думал. Сегодня утром думал. И именно сегодня утром, когда ехал в маршрутке и слушал музыку со своего телефона, мне опять попались "самураи" группы "ТТ34". Давно хотел чего-нибудь с ней сделать, а тут как раз и свои мысли в похожем направлении двигались. В общем, будет немножко про войну, но не глобально. И, скорей всего, достаточно жестоко. Нет, не про кишки и кровищу, а просто жестоко.

Нутро стянуло липким страхом
Щеки потом обливает
В нос ударил крови запах
На траве роса густая
Грязь скрипит под сапогами
У нас озера глубоки
А в эту ночь решили самураи
А перейти границу у реки

Варко поглубже залез в свой капюшон, неуютно поёжился от тоскливой осенней сырости и еще раз проверил свой арбалет. Все три болта в ложах, все три тетивы натянуты и не вызывают никаких подозрений. Сегодня был его первый настоящий выход в дозор к границе. Пять лет тренировок в лагере для лесных стрелков, заслуженный зелёный плащ и разрешение на патрулирование. Признаваться себе в том, что ему немного страшно, он не хотел. И не признавался. Просто думал о том, что в пяти метрах от него в воронке от снаряда прячется капитан Равко, а где-то над ним на дереве засел Волчонок. Оба опытны до такой степени, что он даже не может их увидеть, хоть и точно знает, где они. На краю сознания проскочила мысль, что они могли подшутить над новичком и куда-нибудь свалить, но он эту мысль от себя отогнал. Не могли. Не те это люди, что бы так шутить. Да и шутки такие допустимы только в учебке, а уж никак не на границе с ушастыми. Конфликт с жителями леса длится уже лет тридцать, не меньше, но как-то вяло. Политиканы с той и с другой стороны ведут свою игру, то ссорясь, то мирясь, вводят санкции друг против друга, отменяют санкции, подписывают какие-то договоры, вводят новые бессмысленные санкции, но это всё там.. далеко и не здесь. А здесь за малейший лишний шум может вырасти оперение стрелы между глаз. И в ловушку магическую угодить не долго. Вон, Равко как раз лежит в воронке от такой. Кто-то когда-то нарвался на мину. Наверняка, если порыться в земле по округе, то можно в разных местах найти кости бедолаги. Варко доводилось видеть, как разлетается на куски манекен, сброшенный на такую мину. По спине пробежало стадо мурашек, вызванное нехорошими мыслями, и парень передёрнулся от озноба. В следующее мгновение прямо перед его лицом в землю воткнулась стрела. Чёрное оперение, белое древко, торчит под приличным углом к земле. Анализ ситуации занял доли секунды. Стреляют откуда-то сверху. С дерева. Следующая стрела воткнулась в нагретую его телом землю, тогда как сам Варко уже выпустил все три болта в место предполагаемого нахождения противника.. весьма не условного противника. И понеслась. Не долго неслась, надо сказать. Всего две минуты, и бой кончился. Парень успел увидеть, как срубил своим мечом голову одного из остроухих Равко. Как пробил грудь другому сразу двумя стрелами Волчонок, как сам упал с дерева со стрелой в шее, как упал капитан с распоротым животом... как завалился набок тот эльф, что этот живот ему распорол, поймав в свой живот прощальный подарок от Равко в виде короткого дротика, пущенного из запястного самострела. Сам Варко почти всё время просидел под деревом, будучи приколотым к этому дерево сразу тремя стрелами. Как бабочка у коллекционера на столе. Наведи на неё лупу и рассматривай узоры на крылышках - никуда она не денется.

Очень больно. Хочется кричать, но не получается. При каждом вдохе лёгкие обжигает огнём боли. Хочется перестать дышать и умереть. Но мозг хочет смерти, а организм, который ему сейчас не подчиняется, хочет жить. Он открывает глаза и смотрит. Глаза подсказывают, что он лежит в небольшом помещении отгороженном от чего-то застиранной занавеской. Ощущения подсказывают, что лежит он на достаточно жесткой, но всё-таки кровати. Слух подсказывает, что там, за занавеской есть кто-то живой. Красивый женский голос напевает смутно знакомый мотив, но слов он разобрать не может. Острый слух выхватывает лёгкий стук глиняной посуды обо что-то деревянное, тихое журчание воды, жужжание мухи бьющейся в закрытое окно. Всё очень громко. В голове появляется первая осознанная мысль "кто я?". Мысль огненным болидом пролетает по пустой памяти, оставляя в ней огненный след, но ответа на этот вопрос нет. Он не помнит, кто он. Слишком больно. Красная вспышка отключает зрение, затем все остальные органы осязания, а после и мозг. Он снова погружается в темноту.

- Ой, очухался болезный. А я уж думала, что ты умер тут у меня и, что знахарка из меня совсем никудышная. Да ты не вращай так глазищами, не нужно. Ничего интересного всё равно не увидишь. Нет тут никого, кроме меня, а я тебе точно интересной не покажусь. - Совсем молоденькая девушка в очень старом платье сидела у его кровати и быстро-быстро говорила. Очень приятный у неё голос и смех звонкий. Но она права - ничего интересного он в ней не находит. Маленькая, чуть пухленькая, с круглыми красными щеками и огромными голубыми глазищами. Вот глаза цепляют. И улыбка ей очень идёт. Он не назвал бы её страшной, но и до красавицы ей очень далеко. Но есть в ней что-то такое очень тёплое и уютное. На такой он женился бы в старости, когда уже никуда не хочется уходить из дома, и когда хочется домашнего уюта. Эта смогла бы его обеспечить. И эти голубые глаза. Васильковые. Она кладёт ему руку на лоб, и он чувствует приятную прохладу. Приходит понимание, что жив он только благодаря ей. Хочется улыбнуться, но он по прежнему не может контролировать своё тело. Только глазами вращать получается.
- Ой, не зыркай так - страшно же! И не надо корчить мне рожи. Всё равно ничего путного у тебя не выйдет, а я только напугаюсь. Прекрати, говорю тебе!
Ему стало смешно, но смеяться он тоже не мог. Только вспышки боли в груди в такт застрявшему в ней смеху.

Он привык к ней. За те полтора месяца, что она о нём заботилась, а он только вращал глазами и закрывал их, когда она принималась его подмывать и массажировать его тело во избежание пролежней. Он был безмерно благодарен ей за заботу и сгорал от стыда за то, что даже поблагодарить вслух не может. Они научились разговаривать. Она что-то спрашивала, а он моргал один раз, если да и два раза, если нет. Он по прежнему ничего о себе не помнил, даже своего имени, но она назвала его Болюшкой. Болька. Болик. От слова "боль", как он понимал. Ему не нравилось это имя, но он ей об этом не говорил. Пусть эта милая и заботливая девушка называет его так, как ей хочется. Он не станет спорить.
- Да ты не переживай так. Положительная тенденция явно есть. Вчера я видела, как по твоему телу пробегают судороги. И я уже уверена, что тебя подстрелили какой-то ядовитой стрелой. Как только я смогу определить яд, я поставлю тебя на ноги. Будешь еще бегать и скакать.. как козёл горный. - Он моргнул один раз, а она звонко рассмеялась. А потом он заморгал часто часто... Очень часто. Он уже понял, что его слух в разы острей, чем её. И сейчас он слышал крик. Так кричат только тогда, когда умирают. Когда убивают. Еще крик. Затем стон, а она по прежнему ничего не слышит и только смотрит на него. Очень нежный и грустный взгляд. Рада.. Да, так она назвалась. Рада осторожно коснулась кончиками пальцев его виска и убрала с его глаз отросшую чёлку.
- Не бойся, мой хороший - я справлюсь.

Она так ничего и не заметила до тех пор, пока дверь в её ветхий домик не открылась. Двое остроухих шагнули внутрь. Рада упала на него и закрыла собой. А он моргал и смотрел. Смотрел, как её оттащили на пару шагов от кровати и деловито зарезали. Короткий удар по горлу, и она падает на пол. Он больше не видит её, но слышит, как она пытается дышать и бороться за свою жизнь. Его тоже стаскивают с кровати, но не за волосы. Его подхватывают под руки.
- Всё кончено, брат. Мы нашли тебя.
Его несли на себе двое дюжих эльфов. Через мёртвую деревню. Он видел убитых женщин, мужчин, детей. Но всё еще не понимал, почему до сих пор жив. Зачем он им?
Через два часа, когда подействовала инъекция и он очнулся от обморока, вызванного слишком резким возвращением памяти, Галантаил попытался зарезать своего единокровного брата. Ему не хватило на это сил. Сейчас он был против Гламаэля, что ребёнок против чёрного лесника. Его скрутили и уложили на землю. Он лежал и плакал. Без слёз. Даже тело не содрогалось. Только душа.
Война всё-таки началась. Началась из за него. А он стоял, заложив руки за спину и смотрел на клубы дыма, поднимающиеся из-за деревьев. Болюшка.. Ему было даже интересно, сколько оно будет болеть там, внутри. И сможет ли он залить эту боль кровью людей.