Один из грифонов просто упал на камни, и от его тела вверх поплыл пар, что-то внутри меня дрогнуло. Огромные когти врèзались в землю и размозжили несколько крупных камней, голова разбилась о склон, на траве валялись перья. Остался последний. Я зарядил ружье - где-то в этих склонах должны быть горы золота. Это дьявольское отродье должно умереть. Раздался какой-то трагический, отчаянный крик. Ветер ударился о крылья грифона, и он рычал куда-то в теплые облака - я прицелился. Боже, почему-то это было невероятно красиво. Он полетел вниз. Я так и не нашел золота.

Распахнутый настежь окоем случайного телевизора дарит запахи конюшни. Конюшня пахнет деньгами - или как кисло-сладкая свинина из недожранной коробочки тайской еды. Череда глубоких вдохов, и привык. Обыденность простого множества мразей и дураков кажется безопасной. На пару шагов (скорее вбок, чем вперед)
вырвешься, и все, и можно чувствовать себя полководцем - во время отступления; из тактического в беспорядочное.  Даже и запрещенного процента тонирования не хватает. Беда, когда исхлестан тросточкой сапог, а - все равно левый. Беда,
когда неисполнимо - от смердящей колышущейся
протоплазмы отстраниться. Причисляешь себя ей и думаешь:
эк я, надчеловече, милосерд. И понять не можешь - глубокими в привычку вдохами увлекшись - что правда; что так и есть; что кто-то тупо протуберанец.

— Понимаешь, это как говорить о невидимом розовом единороге. Все элементы высказывания логически не сочетаются: если он невидим, то как мы можем знать, что он единорог и он розовый? Так-то, ахах.
...
Когда он ушёл, я спустился вниз и обнял своего единорога. Возможно, люди, чересчур доверяющие своему зрению, никак и не узнают, что невидимый — единорог и розовый, и на их месте я рассуждал бы точно так же — и был бы прав. Но пересказ сна не передаст всего великолепия, разве что тусклые тени, ведь далеко не всегда главное в сновидении — это сюжетная канва или детали, часто просыпаешься среди ночи вовсе не оттого, что приснилось, а оттого как — и эту атмосферу не передать. Разве расскажешь о потрясающем сексе, почему он потрясающий, ведь сюжетная канва почти всегда единообразна, а главное, разумеется — в телесном опыте, твоём личном, которым можно поделиться разве что посредством поэзии.
Так как же рассказать, что мой милый невидимка — единорог, и он розовый? Это постигается не логикой, не зрением даже, не каким-то общим культурным опытом — это личное телесное переживание, с помощью которого ты — и только ты — сможешь познать невидимое. Просто однажды обняв его, я понял, что это розовый единорог и никто больше — и никто больше нам не нужен.

Это воспринималось как стрела: отравленная стрела, которая засела глубоко в грудине и сделала трещину в ребре со стороны спины. Разумеется, на самом деле никакой стрелы в груди не было. Просто это так ощущалось. "Если бы я пил и буйствовал, как прочие мои сородичи, если бы я был такой же, как они, со мной этого тоже никогда бы не случилось, - сказала со стены тень и тяжело переступила копытами, припав на заднюю ногу". "Но ведь в этом нет никакой логики, - это мной сказано не вслух, - получается, это наказание за что-то хорошее". "В событиях никогда нет логики или высшего смысла, только поступки могут быть наделены ими, - тень пригладила окладистую бороду". Макушка тени доставала до потолка. "Что же мне делать?" "Главное не делай того, что сделал я, ведь у тебя нет бессмертия, и свою жизнь тебе передать некому и незачем. Используй то, что чувствуешь, однажды это всё равно закончится".
"Правильно ли отдавать вечную жизнь, даже полную боли? - думалось мне, пока над головой, простучав копытами, растворялась в темноте комнаты тень кентавра ".