Из всех полуволков Жижек был наименее похож на человека, но ухаживал за собой отчаянно. Верхние клыки он подпиливал ежедневно, счищая по большей части эмаль, от чего имел морду в достаточной мере страдальческую, что, по его мнению, и давало ей возможность именоваться человеческой. Нижние клыки он не трогал - они терялись в густых усах, бывших в моде в те еще времена, когда великим господарем двора был Родислав. Любые имена, включая и имя своего покровителя, Жижек произносил на староарханский манер, вытягивая гласные и ударения делая исключительно на второй слог с конца. В понимании старшего страхаря это был высший шик – говорить не просто как люди, а как люди по большей части умершие. Говорят, в дурные времена, когда Жижек был не столько страхарь, сколько дхелатарь, он сам читал напутственные молитвы, если приходилось казнить человека до того, как прибывал отец Борко из святой Анны. В отличие от прочих палачей и тюремщиков, Жижек гордился не именами тех, кого ему приходилось рубать и ховать, а скорее тем, какую старую кнехевиновую речь из его клыкастых уст были вынуждены выслушивать в свой предсмертный час перепуганные князья и боляре. 

- Ваша матушка была так добра ко мне, милсдарь Милош, так добра, - Жижек ссутулился вдвое против своего обычного роста, но все равно нависал над парнем, будто ссохшаяся туша со скотобойни. – если б усекновение не отменили, я бы срезал ее голову, как заботливый кмет срезает спелую смокву!
- То есть бережно и со всем подобострастием к ее сладости, - покивал головой Милош, - Я слышал эту историю столько же раз, сколько сюда приходил. Живее!
Страхарь, неожиданно ловкий для своего огромного тела, отпер дверь и склонился еще ниже прежнего:
- Прошу, теен милсдарь, она у себе.
- Пойдешь со мной, - Милош, не глядя, ступил в темный проем, - Свети!

Выхваченный из стенного картуза факел вспыхнул и, поморгав в дверном проеме, выдернул из кромешной темноты весь целиком огромный каменный мешок.
- Матушка, - Милош снял шляпу и, теребя ее в руках, замер у порога. – Нет ничсго гаже новостей, которые я принес.

Здесь было все. Несуществующие окна загораживали портьеры, на столах со скрюченными ножками громоздилась посуда, фарфоровая и стеклянная, как это было принято в благородных домах Архана десятью-пятнадцатью годами ранее. Мебель, присевшая на гнутых подставках, была разбросана по гигантскому гроту художественно и со вкусом. И только света – света здесь не было никакого: каждый раз до того момента, когда за дверью слышался льстивый рык Жижека. Канделябры размером и очертаниями распятого на скальной стене висельника были пусты, свечи выдерганы и растоптаны в восковые пятна и бесформицы по полу. Княгиня ненавидела свет – почти так же, как ненавидела себя, обездвиженную и слепую. Замерев в кресле в самом дальнем конце грота, она терпеливо выносила уход со стороны сестер из святой Анны, прикрепленных к ней с самого первого часа заточения, и не разговаривала с ними, насколько бы неловкими ни были их руки, привычные к уходу за чернью. Единственным, с кем она говорила, был ее сын, и с тех пор, как он навестил ее последний раз, она не проронила ни слова.

- Она и сама еще поняла, что дозволила в своем высочайшем присутствии, - улыбаясь куда-то в потолок, сказала княгиня, сухонькой ладошкой пробегая по напомаженным волосам сына. – Тебе на голову одели этот их колдовской колпак, и ты остался жив. Кто бы мог подумать>
- Там не было никого, кроме ее и того, кого она теперь именует своей наследницей, матушка, - улыбнулся ей в ответ Милош. – Никого, кто разъяснил бы ей, что это значит – когда венец оскудевает силой.
- Боюсь, что никто из них, силой своего ведовства захвативших трон, не поймет этого, - княгиня скривила губы. – слишком мало осталось в королевстве тех, кто разумеет знаки и предзнаменования. Венец выглядит хуже некуда, не правда ли?
- Да, матушка. – Милош поцеловал ее руку. – Он скрючен и вывернут, как руки старика, измученного артритом. Он ранит голову любого, кто его наденет, и ему уже нет никакой разницы, кто это – и это доказали я и бастард Катарины, будь проклято ее имя.
- Будь проклято, - согласно прогудел Жижек. Все время, пока коленопреклоненный Милош беседовал с матерью, он делал вид, что выскребает остатки свечей из потолочного паникадила – его роста как раз хватало. – Мерзкая развратная девчонка, легшая под Феона. Она сделала это так же просто, как  я укрываюсь одеялом в морозную ночь.
Княгиня, милостиво зажмурившись, протянула ему руку, и он, блеснув клыками, совершил с ней что-то среднее между людским поцелуем и звериным лизком.   
- Вы же знаете, милсдарыня, я сделаю что угодно – но только если дадут точное указание с трона. – Жижек издал утробный рык. – И не моя вина в том, что высокое место высоких кралей занято ныне погаными вештицами. Вы же знаете, я не виноват.
- Ничего, милый мой. В отличие от наших нынешних тиранов мы терпеливы, - сказала княгиня. – И не себя ради стараемся. Придет время, и ты получишь нужный приказ из нужных уст. Пока же – ждем.
- Как укажете, милсдарыня, - в один голос, не сговариваясь, ответили ей сын и полузверь.
- Будь жесток с ее врагами, Жижек, а ты, Милош, пресмыкайся – у тебя хорошо это выходит, а я – я тихонько посижу здесь – пока что: пока что продолжаем делать то, что у нас так хорошо выходило все последнее десятилетие. Скоро война. Скоро синий лес полыхнет красным и золотым – как только они снимут Цепь.
- Точно ли снимут, матушка? Мы ждали этого долгие годы. Я устал. Все устали. Даже ты, я уверен.
- Точно. Королева полагает, что ее главный враг – тот, кто зачал ей наследника. Пускай. Это до времени. А теперь – вам пора. Слышите? Ночь ополовинилась. Путсым встречам – конец.
- Пустым, матушка?
- Разумеется. Пока не исполнится наше время, каждая наша встреча – пустота и опасность ни во что. Ждем. Приблизься, я поцелую тебя.
- Идемте, милсдарь, пора. По казематам просыпаются остальные печальники – клясть королей похуже нашего. Мне – щелкать хлыстом, вам – во дворец. Лестница длинная, долгая, помните .

Эльнот было видно каждому в Архане, кто имел глаза, и его было слышно каждому, кто имел уши. Большой колокол с его верхней кули, набрав размах, ударялся о собственный язык с такой силой, что волхвующие девы из Синего леса поднимались ото сна и зажимали уши – только бы уберечь свое дрянное ведовство от святого благовеста. Ревун и полиелейник со смежных башен не отставали, и заставляли любого нерадивого горожанина подняться с перины и поспешать на работу: под такое все равно не уснешь. Тот факт, что этот чудовищный по силе перезвон, голос города, издавала главная королевская тюрьма, никого уже давным-давно не удивляло – с тех пор, как на троне утвердились короли-ворожеи, от тюрем и лобных мест королевству было больше проку, чем от монастырей и катедралов.

В городе великой королевы жило до полусотни тысяч человек. В Эльноте: в башнях его, в казмеатах и контрэскарпах, и в самых подземельях, бок-о-бок с потаенной собикой книягини, - каждый десятый от горожан, охраняемый или охраняющий – кто разберет, кто сочтет? Гулом колокльного третьего часа ночи столица просыпалась.

Кайф. Я б читала и читала.

тк
ты там контачик планируешь восстанавливать?

простите. я правда хотел только карту нарисовать. но если эмили разрешает, может, и тэдди тоже попишет вопростельнгый знак,

а то я по коллективным фентези сокучився

карта из текста прорасти дложна. побольше упоминайте топонимов, ваша же основная фонтана вейра

ок, воля ваша. утречком еще напишем.
впереди неделя выходных о ужас я опять подсел на колфэн

ворлдкон это сладко

Но локация Синий лес, она, конечно. Ах...

только смотри ез ведьм лесбиянок

я о том, чтсо
тэдди. в синем лесу не живет деволюочек, ок