- Девушка! Девушка, вы в порядке?
Да уж, срезать угол через парк было не самой удачной идеей. Говорила, что называется, мама! Подвыпившая компания, грубый вопрос, хамский (оправданно хамский!) ответ – и вот Рита лежит на асфальте, пытаясь пересчитать языком зубы. Причём с какой стороны ни зайди – в любом случае не хватало минимум двух.
Чёртов мудак в джинсовой куртке! Надо немедленно идти в ментовку и писать заявление!
При появлении этой мысли начавшая было сгибаться коленка подломилась, и она снова упала. Упала бы, кабы не незнакомая (довольно крепкая) рука, подхватившая под спину. Мелькнула мысль: «Это может быть один из них» - и Рита постаралась вырваться. Безуспешно, разве что к коллекции неприятных ощущений добавилась острая боль в локте левой руки, которую ей выкручивали, перед тем как начать бить в лицо. Неужели боялись, что она начнёт давать сдачи?
- Не бойтесь, я помогу вам встать. Не бойтесь. Давайте сначала убедимся, что ваши ноги целы, и я помогу вам дойти до больницы. – Только сейчас Рита начала различать этого человека. Слегка за сорок, с небольшими залысинами. Взгляд прямой, фигура накачанная. Джинсовая – кто бы мог подумать! – куртка. Рита почувствовала, что зародившаяся было фобия к этому предмету одежды начала в её голове подтаивать, ещё не сумев толком сформироваться.
Ноги оказались целы. Рита поймала себя на мысли, что ей несмотря ни на что приятна сильная рука мужчины, поддерживающая её руку.
- Немедленно нужен дежурный по отделению! Она подверглась нападению, у неё шок! И сообщите куда надо, что придётся заводить дело! Да, опознает. Вы ведь сможете их опознать?
- Одного точно с-смогу – слова давались с трудом, разбитая губа саднила, струя воздуха, сверлящая при попытке что-то сказать расколотый зуб, была невыносима.
- Приходите в себя. Понимаю, мне стоило бы через пару дней убедиться, что с вами всё в порядке, но не хочу вам навязываться. И ещё – извините за прямоту, я очень занят. Надеюсь, этих подонков возьмут быстро, это будет несложно. Компания, судя по всему, местная. Но прошу вас, когда будете давать показания – подумайте, что для вас важнее – справедливость или прощение? Настаивая, чтобы их обязательно посадили, будете ли отличаться от них? Завтра с водителем передам вашему врачу бутылку коньяку, к вам отнесутся по-человечески. Ну… - мужчина на мгновение замялся – до свидания. При иных обстоятельствах рад бы был свести знакомство, но сейчас это было бы, разумеется, некстати.
- С-спас-сибо – Рита не знала, что ещё сказать.
Имени его она так и не спросила.
***
Эта часть работы – благодарность в глазах пострадавшего – нравилась ему больше всего. Но от мысли, что, узнай девчонка его действительные цели – назвала бы психом, было всё ещё не по себе.
Так и должно быть. Ты можешь сколько угодно называть этим розовым девочкам и мальчикам главные движущие силы этого мира – они не обратят внимания. А если всё же обратят – посчитают тебя в лучшем случае странным. Эта, к счастью, была действительно в шоке, и главные слова пропустила мимо ушей. Но он обязан был их произнести, такова формула. В прошлый раз, это было в другом городе, девица устроила ему скандал на месте, казалось, она забыла даже про сломанный палец. Настолько ей была неприятна мысль о том, что к сломавшему ей этот палец можно проявить милосердие, что на минуту выражения этого чувства сама боль как будто ушла.
В тысячный раз он изучал карту на мониторе – красные и синие точки. Города, люди. Наблюдатели – такие же как он, объединённые той же целью. Одержимые этой идеей. Идеей окончательного торжества одного из Этических Первоначал.
«Канберра, 17 февраля. Наезд на любимую собаку. Поговорил с жертвой, дал сочувствие. Отказ от преследования.
Минск, 22 февраля. Изнасилование, психическая травма. Поговорил с жертвой, дал сочувствие. Отказ от преследования, но под вопросом – психика жертвы нестабильна.
Онтарио, 17 марта. Убийство ребёнка в ходе кражи со взломом. Поговорил с жертвой, дал сочувствие. Преследование инициировано.
Глазго, 02 апреля. Ограбление с нападением, унижение личности. Жертва активно не принимает сочувствия, преследование инициировано»
Слова, цифры, строчки. Что ж, посмотрим, кто забьёт гол сегодня.
«Москва, 07 апреля. Оскорбление, избиение, вред здоровью средней тяжести. Поговорил с жертвой, дал умеренное сочувствие. Результат будет ясен через сутки, механизм контроля – взятка медперсоналу»
Синих точек пока ещё больше. Он подозревает, что дело тут скорее в человеческой лени и покорности, чем в доброте, но едва ли признается в этом вслух.
Никто не знает, что произойдёт, когда красных точек станет больше. Хотя идеи на этот счёт есть самые разные. Грегор говорит, такое могло случаться раньше, но первое, что инициировал бы новый порядок вещей – это уничтожение соответствующих протоколов. Идеи умеют заботиться о себе, да.
Некоторые по первости пытаются сами инициировать нападения. Наивные, романтически-восторженные подлецы. Понятно же, что важна выборка именно из естественного, а не кем-то подстроенного хода вещей.
Датчик в углу карты показывает соотношение зафиксированных случаев за последний лунный год. До конца периода их нужно ещё минимум шесть.
11 : 16
По сути он ведь действует как маньяк. Ищет боль, страдания, несправедливость – и указывает жертве на то, что обидчика можно бы и пожалеть. А ведь он, с его-то возможностями, легко мог бы и предотвратить сколько-то таких случаев. И лично разобраться с агрессией. Это было бы совершенно безопасно – действия наблюдателя не образуют точки на карте.
Но он никогда не вмешивается, потому что милосердие важнее справедливости.

Он сидит в самом тёмном углу бара, пьёт минералку и с надеждой бросает взгляды на дверь. Но та, кого он ждёт, не придёт. Та, кого он ждёт – это я, детектив из отдела по борьбе с наркотиками.  И я совсем не такой, каким он меня представляет. Я не юная нимфетка в короткой юбке, облегающей футболке и с задорными хвостиками на голове.  У меня прогрессирующая плешь на макушке, крепкие кулаки, мятый костюм и «Глок» в кобуре.
Как наивно верить аватарам.
Но он клюнул. Я пас его полгода. Семь изувеченных трупов в разных концах города.  Все молодые девчонки до восемнадцати лет.  Все решили, что они уже стали взрослыми. Все искали приключения, острые ощущения, наркотики и немного денег. Все нашли страшную смерть.
Эти преступления не входят в компетенцию нашего отдела. Не важно, как я его нашёл. Не важно.
Хочется курить. Допиваю пиво и выхожу на улицу. Моросит дождь, я перебегаю на другую сторону улицы и вжимаюсь в стену под навесом закрытой мясной лавки. Закуриваю.  Редкие прохожие втягивают головы в воротники и прячутся под зонтами.
Он появляется, когда я только прикурил третью сигарету. Вышел, покрутил головой, всматриваясь в полумрак улицы, всё ещё лелея надежду на встречу. Да, друг мой, встреча будет. Прямо сейчас. Постараюсь тебя не разочаровать. Его машина припаркована в паре кварталов отсюда, и он идёт прямо по лужам, по кровавым пятнам отражающихся неоновых вывесок, сутулится, словно это спасёт его от сырости. Он зол и подавлен, сегодняшний вечер должен был закончиться пиром, больные фантазии никак не могут угомониться, и теперь, не найдя выхода, гложут изнутри.  Сценарий праздника растоптан.
- Мистер! – кричу я ему. – Не будет огня?
Он останавливается. Я улыбаюсь, держа в руке погасшую раскисшую сигарету. Он роется в кармане.  Подхожу, бросаю сигарету на землю и лезу в карман, якобы за пачкой, но достаю электрошокер и вдавливаю ему в щеку. Сутулость сразу куда-то пропадает и его тело вытягивается, как натянутая струна.  Следующий разряд в шею. У него даже брови стали дыбом. Его ноги подкашиваются, он падает на колени, но я подхватываю его за воротник, не давая свалиться в лужу.
- Привет, дорогуша.  Лайза не смогла прийти, попросила меня,  - говорю я, заводя его руки за спину и защёлкивая на запястьях наручники. –  А теперь постарайся не кричать. Я не люблю неожиданности, поэтому потерпи.
И я резким рывком ломаю ему указательные пальцы на обеих руках. Кости противно хрустят, чувствую, как в мою ладонь впивается осколок кости. Он сразу приходит в себя, крик вырывается из его поганого горла, и я снова бью его током. Тело обмякает, но я снова подхватываю его за пальто.
Мимо проходит парочка, делают вид, что нас вообще не существует.
Мой фургон совсем рядом, и я подхватываю тело и тащу к машине. Ноги волочатся по лужам, как две гружёные баржи.
- Ты кто? – хрипит он, придя в себя. – Что происходит?
Под глазами тёмные пятна, на губах остатки пены, волосы взъерошены, брюки и пальто намокли и он совсем не похож на того франта из бара, предвкушающего томный кровавый вечерок. Он лежит на полу фургона, пытается подняться, но я ногой вдавливаю его обратно.
- Полиция, - говорю я и сую под нос жетон.
Вот он тот мимолётный блеск в глазах, который выдаёт его с потрохами. Такой взгляд бывает только у тех, кто очень долго ждёт подобной встречи. И вот, о чудо, она состоялась.
- Я арестован?
- Ну, да. Наверное. Зачитать права?
- Могу я поинтересоваться…
- Попробуй.
- Что с моими руками?
- Я сломал тебе пальцы. При попытке сопротивления. Так бывает.
- За что меня арестовали?
- Вот и расскажи мне свою версию. Только если ты мне начнёшь врать, я тебе сломаю остальные пальцы. А если нет…я тебя отпущу.
- Отпустишь?
- Да. Ты не в моей компетенции, я борюсь с наркотиками, а не с извращенцами. Так что от этого ареста в моей карьере ничего не изменится.
Он смотрит мне в глаза, пытаясь понять, вру я или нет, понять, в какую игру я играю и чего хочу от него.  И он видит, что я искренен. И что я сломаю ему всё, что у него есть, если он будет врать.
- Где ты живёшь? – спрашиваю я. – Давай поедем к тебе. Угостишь меня чаем и, сидя у камина, ты поведаешь мне о своих грехах. У тебя есть камин?
- Нет.
- Чёрт, я так и знал. Но выпить-то у тебя  найдётся?
- Я не понимаю, о чём ты.
- Вот, ублюдок. Держи. Зажми покрепче. - я встаю, засовываю ему в рот замасленную тряпку, переворачиваю на живот и ломаю мизинец, который повисает, словно его наспех пришили к руке. Сломанные раньше пальцы опухли, посинели, из одного торчала кость, красная от запёкшейся крови.
- Говори адрес, - ногой прижимаю к полу дёргающееся от боли тело.
Когда он немного успокаивается, поворачиваю его набок.
- Адрес. Ой, прости, - вытаскиваю изо рта ветошь.
Он задыхается от боли, разбрызгивая слюну. В глазах страх и ненависть.
- Зачем вы это делаете?
- У тебя там ещё много пальцев осталось. Я никуда не спешу. Но моё предложение остаётся в силе. Итак, адрес. Или палец?
- Уилтон-хилл, 18
- Чёрт, как тебя занесло в такую глушь? Ты один живёшь? Не хотелось бы ломать пальцы всем твоим домочадцам.
- Один.
- Ну, я так и знал.  Ты не против, если я, на всякий случай, пристегну тебя к ножке сиденья?
Дом снаружи похож на сарай,  но внутри вполне сносно: старая мебель, фотографии на стенах, лампа с абажуром,  кресло, накрытое пледом, большой телевизор.  И букетик полевых цветов в вазочке. Так мило.
Снимаю с него наручники и тащу в кресло, сам сажусь на табурет. То ли ножка у табурета короче, то ли пол не ровный. Еле выбираю положение, когда стул стоит уверенно. Достаю сигареты, кладу на журнальный столик, рядом - пистолет. Закуриваю.
- У тебя тут курят? Не отвечай.  Вопрос риторический. Где тут у тебя бар? Продрог, как дворняжка.
Он кивком головы указывает на старый сервант. Нахожу там начатую бутылку дешёвого виски.  Наливаю в стакан, делаю глоток. Тепло сразу разливается по телу. Виски не просто дешёвый, но и откровенно дерьмовый.
- Это всё? – спрашиваю я. – У тебя же должна быть припрятана бутылочка шампанского, отпраздновать сегодняшний вечер.
- Это всё.
- Ну, ладно, не буду переводить пальцы на такие пустяки. Будешь? – протягиваю ему бутылку.
Он прижимает к груди изувеченные руки, словно это самое дорогое, что у него есть. Кивает в знак согласия, что не против промочить горло.
- Нет, друг. Не сейчас. Давай, сначала покончим с нашими делами, а потом отпразднуем.
Наливаю себе ещё и выпиваю залпом. Сажусь на табурет, закинув ногу на ногу.
- Я задам тебе вопрос, на который ты должен ответить правильно, честно и не жалей слов на подробности. Если я останусь доволен, я просто уеду отсюда и оставлю тебя в покое навсегда. Если нет, я задам его тебе ещё шесть раз, пока не кончатся пальцы. Ну, ты понял. А потом вынесу тебе мозги из вот этой штуки, - киваю на пистолет,  - и уеду отсюда, и оставлю тебя в покое навсегда.
- Вы правда опустите меня?
- Слово детектива.
- Но вы же коп, вы должны делать всё по закону. Отвезите меня в участок, позвоните моему адвокату.
- У тебя есть адвокат? Личный? Это круто, парень. Именно поэтому я не отвезу тебя в участок.  Итак, внимание, вопрос – зачем ты их убил?
С его губ чуть было не сорвался вопрос: «Кого?», но он понял, что будет после этого вопроса, тяжело вздыхает и начинает рассказ.
Это длилось больше часа. Это был шикарный монолог убийцы-маньяка. Просто классика.
Он начал с тяжёлого детства, матери-протестантки  и отчима-алкоголика.  Эту часть я почти не слушал, курил и попивал виски. Но когда рассказ дошёл до убийств, я ловил каждое слово. Оказалось на его счету восемнадцать трупов малолеток в семи штатах.  Первой он убил свою одноклассницу, но никто его даже не заподозрил, и это сошло с рук. Второе убийство произошло только через пять лет, он опять вышел сухим из воды. И сорвался с цепи. Он мстил за все прыщавые обиды, полученные от девочек школы, в которой он учился, которые не замечали его, которые не давали залезть к себе под юбку, потрогать их холмики, которые ездили в машинах с другими парнями, но не с ним. Тем, кто погряз в грехе и похоти, кто измарался в пороках, кто курил травку под сиденьями школьного стадиона, тискался в трёхсотдолларовых раздолбанных «Шевроле» старшеклассников,  кто не стеснялся коротких юбок и облегающих футболок, кто всегда мог достать пиво и даже напитки покрепче. И всё это вместо того, чтобы хранить чистоту, непорочность и духовную красоту для будущего мужа и для Бога.  Они натоптали, нанесли грязи в нашу жизнь, и кто-то должен эту грязь убирать. Кто-то должен быть чистильщиком этих конюшен. Прекратить, остановить процесс разложения. Да, он испытывал при этом наслаждение, настоящее духовное очищение. За всё нужно платить, и он собирал дань. По центу за каждый грех. Они не могли просто так умереть. Смерть – это просто смерть, а эти грязные сучки должны были заплатить за каждую минуту грешных удовольствий.
- Я хотел вырезать на её спине целую картину прелюбодеяний. Кровь лилась рекой, она постоянно дёргалась, в итоге  ничего не получилось. Она жила ещё три дня, и все эти три дня я мучил её. Но не давал умереть. Я думаю, она заплатила за всё. Да, можете называть меня маньяком. Но я хороший маньяк. Я лучший маньяк из всех маньяков, потому что я творил добро. И наказывал зло. Это всё.
- Твою мать, они же были детьми.
- Вы меня отпустите? – в глазах надежда и адский блеск, который ещё не прошёл от воспоминаний своей миссии.
- Я же обещал. Напоследок покажи мне, где ты занимался очищением общества.
- В подвале. Вон та дверь.
- Ну, пойдём, похвастайся.
Он с трудом поднимается, всё ещё прижимая руки к груди.
Я иду за ним по глиняным ступеням в темноту подвала. Когда он открыл дверь, в нос бьёт запах крови, испражнений и разложения. Когда на потолке загорается лампа, я вижу большой деревянный стол, накрытый целлофаном, со свисающими ремнями, которыми он привязывал свои жертвы. На полу валяются какие-то тазы и вёдра, на стенах висят разные инструменты, начиная от молотка, садовых ножниц и кончая какими-то замысловатыми самодельными штуками. Другой стол тоже завален всяким инвентарём.
- Впечатляет. Ты молодец. Сразу видно, человек подходит к делу ответственно.
- Да уж.
- А ты больше ничего не хочешь мне рассказать?
- Что именно?
- Например, о наркодилере, которого убили, воткнув в него четыреста с лишним шприцов? О забитом насмерть отце семейства, который регулярно избивал жену и детей? О живодёре, с которого сняли кожу, а взамен пришили овечью шкуру? Нет?
Он явно занервничал, не понимая, что происходит.
- Нет, я прошу. Честное слово. Я ничего не знаю об этом. То есть, я читал в газетах, но я тут ни при чём.
Он даже руки попытался спрятать за спину, чтобы я не стал снова ломать ему пальцы.
- Точно?
- Клянусь!
- Ладно, расслабься. Я знаю, что это не ты. Потому, что это сделал я. Так говоришь, ты маньяк? Хороший маньяк? Ты ошибаешься. Маньяк – это я. Хороший. А ты – сраный больной извращенец. Так, что, говоришь, любишь мучить молоденьких девчонок? Придётся побывать в их шкуре. Угадай, кого я из тебя сейчас сделаю?
Я беру со стола нож, то ли ржавый, то ли покрытый засохшей кровью.
Он пятится, упирается в стол и выставляет вперёд руки с нелепо торчащими пальцами.
Предвосхищая вопрос о том, что я же обещал отпустить, я улыбаюсь и говорю:
- Да я же пошутил. Что-то парень у тебя с юмором не порядок.