litnyra

Литературная Ныра

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Литературная Ныра » Угол Фанфикшна » Неименуемый драматический фик


Неименуемый драматический фик

Сообщений 1 страница 30 из 30

1

Статус: ВСЁ
Рейтинг: думаю, маленьких детей здесь всё равно нет
Объём: миди, 28 страниц ворда почти впритык, в жж не лезет, ясдох
Warning: имеются в обилии драма, чуйства, рефлексии и глубокий внутренний мир (в том числе - авторский); не имеется - экшена, боёвки и однородного повествования. Имеется нарушение половой свободы человека, но без порнографии) Осмысленности с прошлого раза стало не сильно больше.
Сеттинг: generic фэнтези, имеет очень непрямое отношение к Саге об Изумрудном Мече, что роли всё равно не играет.

1. Фантазия

«Мы убегаем от берега, но вернёмся обратно», – пели волны.
«Мы провожаем отлив и встречаем прилив», – шептали скалы.
«Когда мы насытимся морем, то прилетим назад», – кричали чайки.
«Завтра я снова буду с тобой», – улыбалось солнце.
«Ночной бриз вновь и вновь будет склонять наши упрямые спины», – кивали былинки, которые держат корнями песок.
И только дорога не лгала о том, что мир уже не будет прежним.

Южный ветер приносит дожди и дурные вести. Так говорят. А ветер с востока ведёт путников к дому. Подавленные, усталые, несут они на себе нехитрый скарб, не перекинутся и словечком – но глаза смотрят вперёд, в будущее, в мир надежды и безопасности. Позади – пламя, позади – кровь. Пусть былое минует, и да хранят нас добрые боги. Чернокожий старик уверенно торит путь сквозь переплетение стеблей и лиан, русоволосый подросток держит подол его плаща, а за ним цепочкой – дрожащая женщина, девочка в серой накидке, мальчик с исцарапанным лбом. Худой, низкий мужчина замыкает колонну и тревожно всматривается в насмешливую непроглядность джунглей, и зловещие шорохи как будто всё ближе…
Но дикий лес расступается, и люди бредут теперь в зарослях травы, которая скрывает младших детей с головой, колышется, как морские волны. Впереди темнеет гряда холмов – хребет спящего дракона. Чернокожий старик щурится на усыпанное звёздами небо. Ночь светла и беспредельна. Пути как будто нет конца, и девочка тихонько хнычет в рукав. Но земля под ногами идёт постепенно вверх, трава делается ниже и реже, и тогда старик останавливается.
– Мы почти пришли, - говорит он, и женщина падает на колени и плачет.
– На той стороне холма есть хижина, – говорит он, но тут подросток дёргает его за плащ. Мужчина, с рюкзаком наперевес, заслоняет жену и детей. Старик устало кладёт ладонь на рукоять мачете. Навстречу им с холма сбегает огонь.
У огня длинное факельное древко, которое плывёт невысоко над травой, ничуть не скрываясь. Искры летят во все стороны, как багровые светляки. У огня необычный гранатовый оттенок, и когда детская фигура факелоносца встаёт перед путниками, диковатые отблески пламени играют в его глазах. Старик неодобрительно качает головой:
- Тебе не стоит уходить одному. Здесь бывает опасно.
Но его спутники уже побросали тюки наземь и спешат поприветствовать знакомца. Ночь звенит от возгласов радости и узнавания. Мальчишка держит факел в вытянутой вверх руке и смирно стоит, позволяя женщине обнимать себя. Старик вытаскивает из-за пазухи длинную курительную трубку и задумчиво оглаживает её костлявыми пальцами. Искры уносятся ввысь.

***
Они были добрыми, эти люди, хоть и жили на самом краю города, в доме мрачном и загадочном, как хижина колдуна. А ещё на их крышу ронял густую тень старый чинар, в ветвях которого удобно было прятаться от жары и непогоды. Сама судьба распорядилась так, что однажды хозяин, встревоженный шорохом на крыше, обнаружил там оборванного чумазого мальчишку и назвал его Тарик. Конечно, поначалу он пытался вызнать, откуда взялся этот ребёнок и какое имя получил от родителей, но тот укрылся на дереве и разговаривать не стал. По-южному смуглый, темноглазый, чертами мальчик походил на жителей Эльнора, но в приморских городах давно уже перемешивались народы и традиции, и далеко не всегда внешность могла многое раскрыть о человеке. Карам, а именно так звали хозяина, принял ситуацию со смирением. «Наш гость, верно, сирота, – говорил Карам жене. – Думаю, у него есть причины прятаться». Саадат, жена, молча кивала. В ту пору на морях становилось неспокойно, ходили слухи о новом нашествии демонов. Тарика оставили на крыше.
В дом мальчик так и не пошёл, большую часть дня пропадал где-то в городе. Саадат оставляла ему еду и старую одежду, а перед сном молилась о нём Господину Штормов. Тарик тем временем забирал то, что мог унести, и снова скрывался под кроной чинара. Дети Карама, Адильфар и Инес, не раз пытались с ним подружиться, но Тарик не спешил отвечать на их выкрики. Влезть же наверх по прямому и гладкому стволу, чтобы нанести визит первыми, оказалось непосильной задачей даже для Адиля. Впрочем, иногда брат с сестрой замечали во время игры, как жадный взгляд следит за ними из-под ветвей.
Они были добрыми людьми, но для него – всё равно чужими.

*********

А когда весна уже близилась к исходу, в Торальд прибыл учитель Тендай. Он был знаменитостью в бедных кварталах города. Старики ещё помнили его подмастерьем кожевника, сиротой, которого завлёк и увёл с собой странствующий философ. А годы спустя повзрослевший и небывало энергичный Тендай вернулся учить детишек грамоте и всяким премудростям. Но надолго не остался: непреодолимая страсть к путешествиям владела им. Видали его от Торальда до самого Иренгарда, жил он то здесь, то там, и уследить за его странствиями представлялось решительно невозможным.
На этот раз Тендай сошёл с эльнорского корабля. Его сопровождал курносый подросток, который прилагал заметные усилия к тому, чтобы выглядеть серьёзно и соответствовать статусу ученика. Тендай снисходительно поглядывал на мальчика с высоты своего почти двухметрового роста, но в морщинках его эбенового лица таилась усмешка.
– Эгей! – окликнул их с палубы чернявый парнишка-матрос. – До вечера! Увидимся у папаши!
Учитель с достоинством кивнул, а его юный спутник помахал рукой.
– До вечера, Гайт! – отозвался он. – Расцелую за тебя твою мать! Не опаздывай!
– Учителя целуй! – крикнул Гайт и скрылся.
Его приятель только тряхнул каштановыми кудрями, и двое путешественников углубились в извилистые улочки портового района. Вскоре они уже с увлечением обсуждали разнообразные учёные вопросы, словно позабыв обо всём, что их окружало. Они как раз добрались до проблемы сущности материи, как вдруг о себе грубейшим образом напомнила её вещность. На подростка с разбега налетел малолетний оборвыш, моментально отскочил и исчез в переулке. Учитель с интересом посмотрел ему вслед. По мостовой прокатились два спелых апельсина.
– Сумка с книгами! – завопил после секундного замешательства ученик и сорвался с места.
– Стой, Энеко, – приказал Тендай, и мальчик нехотя вернулся к нему. – Такие воришки знают улицы и крыши, как свои пять пальцев. Тебе его не догнать. Не беспокойся, я с этим разберусь. – Старик задумчиво поскрёб переносицу, будто пытаясь расшевелить память. – Впрочем, что-то подсказывает мне, что проблема решится сама. Подбери-ка апельсины, перекусим.
Пачкая пальцы липким апельсиновым соком, они вышли к окраине города, и горечь бессилия уступила в сознании Энеко место восхищению. Причудливого облика здания тонули в зелени садов, во дворах всё чаще попадалась домашняя живность, и повсюду за пришельцами следили стайки ярко окрашенных птиц. После эльнорских выверенных линий и нарочитой декоративности этот район производил странно сходное впечатление, только вот роскошные материалы заменяла пестрота живой природы. Тендай уверенно вёл своего ученика проулками, которые легко сбили бы с толку любого другого человека, но Энеко смотрел в оба. Он старательно подавлял тревогу, хоть и знал по долгому опыту общения с учителем, что в оценке ситуации тому нет равных.
Так они добрались наконец до скромного дома под чинаром, где Карам уже встречал гостей, а с кухни доносились пленительные ароматы еды. Маленькая дочка хозяина, резвая черноглазая смугляночка, с девчачьим кокетством подошла и протянула Энеко закатно-алый мак. Мальчик учтиво поклонился, заткнул его за ухо и чмокнул девочку в круглый лоб. Та, кажется, пришла в восторг.
Они отдыхали до вечера, и всё это время Энеко купался во внимании младших хозяйских детей – той самой резвушки и её глуповатого на вид старшего брата, – и вдобавок ему доставалась доля благоговения, которое хозяин явно испытывал к учителю и всем его коллегам. Можно было подумать, работа в прославленной Торальдской библиотеке – презренное занятие по сравнению с обманом, подлогом и воровством, которые составляют неотъемлемую часть жизни странствующих посланцев Библиотеки тайной. Да, Энеко сам считал их с учителем дело намного интереснее, но заискивающий тон старины Карама быстро утомил, и Энеко предпочёл рассказывать малышне, как пересёк залив с их братом Гайтом. Дети слушали, затаив дыхание. И едва «Морской Сокол» в истории достиг гавани, дверь распахнулась и на пороге возник сам юнга.
Казалось, его принесла непогода на сумеречных крыльях. Под нарастающими порывами ветра ветви старого чинара скребли и хлестали по крыше. Семейство притихло. Учитель сидел всё такой же спокойный и невозмутимый, Гайт был увлечён поглощением ужина, и только хозяйка с тревогой поглядывала вверх. Энеко задумался, не боится ли она, что дерево свалится на дом, и вдруг различил едва уловимый ритмичный звук.
– Кто-то ходит по крыше, – сказал Энеко. Гайт бросил ложку и вскочил.
– Дай дубинку, отец. Я их прогоню.
– Не надо, – вмешалась мать. – Это всего лишь сиротка, который ночует наверху. Он никого не потревожит.
Энеко переглянулся с другом – того такой ответ явно тоже не удовлетворил. И тогда со своего места поднялся учитель Тендай. Густые брови его были нахмурены. Сознание Энеко тотчас свело все события этого дня в единую цепь, какой бы маловероятной та ни казалась. Он понял, о чём ранее размышлял учитель.
– Саадат, – с укоризной произнес тот. – Мальчик живёт здесь и донашивает одежду твоих детей. Как же так вышло, что он ворует на улицах?
Женщина упала на колени и картинно заломила руки.
– Видят боги, я не знала! А если бы и знала, ни мне, ни мужу не под силу его остановить! Пошли своего ученика, чтобы он поймал преступника, и никто из нас не станет препятствовать твоему суду.
– Нет, – сказал Тендай. – Я пойду сам.
И он вышел, пригнувшись в дверном проёме, сложенном по росту хозяина дома. Энеко и Гайт, не сговариваясь, ринулись следом. Но пока их глаза привыкали к наполнившей улицу темноте, учителя и след простыл. Ветер выл и трепал всё, что не было закреплено намертво, и острый слух уже не помогал Энеко. И тут на крыше, среди пригнутых к ней ветвей, показалось белое свечение, неожиданно ровное, словно порывы ветра ничуть не затрагивали его источник. Судя по всему, это была магия – и к ней учитель не мог иметь отношения.
– Ты тоже видишь? – спросил Гайт. Энеко кивнул, потом понял, что друг вряд ли это заметил, и повторил уже вслух: – Да. Непонятное что-то.
– Обходим дерево, – скомандовал Гайт. – И лезем наверх.
Но они опоздали. Сияние, пропав ненадолго, вдруг появилось прямо перед ними, у корней старого чинара. Оно лилось из прозрачной склянки, наглухо заткнутой, обмотанной шнурком и висящей на шее у тощего мальчонки лет девяти на вид – вне всякого сомнения, давешнего воришки. Мальчик пристально посмотрел на Энеко, обернулся к непроницаемо-чёрной тени за своим плечом и сказал:
– Только потому, что ты научишь меня читать и всему остальному. Ты обещал.
– Конечно, – отозвалась ночь голосом учителя Тендая. – Я всегда держу слово.
Энеко замер в разрубленном пополам мраке. И когда все вошли в дом, спокойно и обыденно, он, последний, задержался на пороге, как будто опасаясь, что на него места уже не осталось.

***
Пожалуй, чаще всего учитель Тендай посещал таверны. Энеко не сомневался, что в городах юга ему знакомы почти все, кроме разве что недавно открытых. В одни заведения они ходили вместе постоянно, в другие – заглядывали раз-другой, стараясь не привлекать внимания. Были и те, куда Энеко не пускали. И в большинстве таверн учителя ждали люди. Лица некоторых расплывались в памяти вскоре после прощания, а многие не считали нужным даже представиться. Так что Энеко запоминал, как они двигаются, как разговаривают и как характеризует их его собственное глубинное чутьё.
Этого мужчину он уже встречал. Среднего роста, среднего телосложения, с самым обычным невыразительным лицом. Даже одежда была блёклой, без каких-либо примет, позволяющих определить, купец этот человек или воин, ремесленник или учёный. Энеко к таким привык. Мужчина сидел на самом углу стола, в тени, и полностью с нею сливался. Учитель Тендай отдал три фолианта, копии которых надлежало незаметно вернуть в Торальдскую библиотеку в скорейшее же время, и задумчиво затянулся.
– Да, я знаю, что нужно ждать нападения демонов, если ты так слова подбираешь, – сказал мужчина. – Меня предупредили уже все, кого я видел в этом треклятом городе, то есть добрая половина наших. Если я угадал, лучше молчи.
– Вовсе нет, – ответил учитель. – Хотя моя просьба отчасти вызвана беспокойством из-за возможной войны. Нужно увезти ребёнка.
– Опять? Почему вы никогда не шлёте в долину грудастых красоток? – Собеседник взял кружку и демонстративно отхлебнул. – Ты же знаешь, я ненавижу детей.
– Попросите его, пусть с мамой познакомит, – проворчал Энеко. Злиться было вроде как не на что, но с тех пор, как Гайт вернулся на свой корабль, досада не покидала. Только сегодня Энеко сплёл для забавы венок и решил сделать такой же для Инес, а в кустах, конечно, кто-то шмыгал, и в итоге, когда он принёс плод своего труда, на голове у девчушки уже красовался свеженький роскошный венок. Энеко узнал цветы из соседского сада, но промолчал и ушёл, оставив оба своих творения детворе. Те и внимания не обратили. Болван Адиль вообще в рот этому Тарику смотрел, словно позабыл о друге старшего брата и его рассказах о приключениях.
Рядом тихо стукнула о стол кружка.
– Ну-ну, вихрастый. Чем малолетка успел тебе так насолить? Хотя не отвечай. Завтра на рассвете я буду возле вашего обиталища. И долго ждать не собираюсь.
Он откинулся назад, вновь сливаясь с тенью. Энеко уже открыл рот, чтобы нагрубить в ответ, но учитель положил руку ему на плечо.
– Уверен, с этим мальчиком ты найдёшь общий язык, Колоброд.

*********

– Врёшь, не было никакого Тарика, – заявил живчик лет восьми, чёрный, как муравей. Его звали Удо, и его родители служили в Тайной Библиотеке писцами.
Инес смерила собеседника презрительным взглядом. Когда её семейство добралось до селения, Тарик как в воду канул. Должно быть, унёсся оповещать об их прибытии, а вернуться забыл. Что ещё хуже, затем убежал и Энеко, и полагаться оставалось только на взрослых, которые по уши погрязли в собственных проблемах. Наконец, местные собрались вокруг с приветствиями и оттеснили папу с мамой в ближайший дом обедать, и тут Инес постигло потрясение: ничего примечательного в гостях не находили. Сами хозяева выглядели тоже вполне обыденно. Среди медных скуластых лиц, какие и ожидаешь увидеть в лесах запада, попадались совсем тёмные под шапками полуночно-чёрных кудрей, удлинённые с крупными носами, как у мамы, и даже более светлые физиономии глазастых жителей востока. Словом, не глухая деревенька в горах, а Торальд в миниатюре.
Всё же хоть что-то этих людей интересовало, а именно новости. Речь только и шла, что о положении в городе и о войне, и отец с учителем Тендаем рассказывали, а все вокруг сочувствовали, но то и дело упоминали в сравнениях какие-то дальние страны и незнакомые события. Инес заскучала и увела Адиля во двор, где их окружили куда более впечатлительные дети местных, и ей даже удалось поблистать, а заодно услышать историю Тайной Библиотеки. Великую ступенчатую пирамиду, сейчас прикрытую лоскутами искусственных лужаек, как и соседние храмы, построил древний царь: он надеялся, что мистическая геометрия её конструкции даст ему вечную жизнь. Но затем царь всё равно умер, его владения пришли в упадок, а народ рассеялся по лесам. Много позже учёные, уносившие ценные книги от очередной кровопролитной войны, случайно обнаружили остатки города и последних коренных жителей.
– Я, вообще-то, прямой потомок царя Оталоки, а по другой линии – начальника экспедиции Лираса Провиденциуса, – говорил рослый узкоглазый мальчик. Густая чёлка доходила ему до бровей. – Мои предки приносили жертвы Небу, а много поколений спустя руководили чтениями во славу божественного Слова. У вас в больших городах, наверно, тоже есть библиотеки, но в них нет души, как здесь.
Инес возмутилась, но мальчик, с непривычным именем Итотия, состроил безразличную мину и поддерживать спор явно не собирался. Затем нескольких ребят постарше позвала строгая дама, а ещё троих забрала мать. Оппонентов осталось всего четверо: потомок, насмешливый чернокожий Удо и две тихие сестры из Алгалорда, которые постоянно держались за руки. Им-то усталая от общения Инес и похвасталась про сиротку с крыши, которого выбрал сам учитель Тендай и который наверняка уже прославился на всю Библиотеку. На неё смотрели с непониманием.
– Я знаю учителя Тендая, который вас привёл, – сказал Удо. – Но его помощника зовут Энеко, и они всё время путешествуют. Может, вашего Тарика тигры съели?
Инес топнула. Такого она стерпеть не могла.
– Ади, скажи ему!
Адиль выступил из-за спины сестрёнки, но замялся, глядя на долговязого Итотию. Удо тем временем продолжал:
– А его друг Колоброд…
– Он сам сказал, что его зовут Никто, – раздался вдруг мальчишеский голос. Все лица повернулись к той стороне улицы, где стена отгораживала край обрыва. Инес ахнула от восторга: на стене гордо и неколебимо стоял их Тарик. Ветер трепал его рубаху и волосы, грозил опрокинуть в пропасть, но мальчик не шевелился и, видимо, ждал удобного момента вмешаться.
– Привет, Раймо! Я о таком не слышал. Папа говорит, новые данные всегда нужно проверять, – радостно откликнулся Удо.
– А старые не нужно?
– Тарик, объясни им! – потребовала Инес.
– Раймо, твоя подружка спятила! – тотчас откликнулся Удо.
– Ты сам спятил, малявка! – Инес сжала кулаки и приготовилась звать на помощь маму, рискуя всем с трудом завоёванным общественным уважением.
– Драться-то не надо, – строго сказал объект спора. Для пущей весомости он спрыгнул, подняв целый клуб пыли, и величественно подошёл к ребятам. – Что вам не нравится? Многие посланцы в разъездах пользуются другими именами.
– Так какое тогда настоящее? – спросила Арадита, старшая из сестёр. Младшая сделала вид, что увлечённо разглядывает блестящий камушек. Тарик поморщился, но быстро нашёлся:
– А давайте притворяться, что на самом деле я Тарик, но живу под прикрытием как Раймо? Тренировка такая. Кто проболтается, тот растяпа.
Инес ухватилась за эту идею, как утопающий за соломинку. Их Тарик, хоть и обманщик, старался помочь ей сохранить лицо. Щипнув Адиля, чтобы не ляпнул чего невпопад, она воскликнула:
– Мы согласны!
Остальные явно задумались. Итотия лениво скривился и вопросил:
– Но зачем?
– Да ладно, вы же моя команда! – благожелательно ответил Тарик. Как будто одолжение им делал. И тряхнул головой, откидывая с лица непослушные пряди.
– Почему это твоя? Я тоже хочу быть главным, – возмутился Удо.
– Пожалуйста. Но моя идея в силе. – Тарик пожал плечами. Удо притих и надулся.
– Да почему бы и нет, – подала голос Дита. – Пускай делает что хочет, всё равно через пару дней он про это забудет.
От Инес не ускользнуло, каким взглядом девочка обменялась при этом с её другом. В нём был вызов. Чутьё подсказало Инес, что этих двоих что-то связывает, и в этот момент её охватило пламенное стремление не уступить. Рядом Адиль, словно почувствовав что-то, вздрогнул и отступил на полшага.

***
Инес с трудом открыла глаза и недоверчиво уставилась на того, кто её будил. Судя по всему, это были чёрные очертания лохматого мальчика в тёмной комнате.
– В чём дело? Почему так рано? – слабо вопросила она.
– Ты же хотела с нами на гору. Пора выходить, – прошептал Тарик.
Всех будущих посланцев рано или поздно отправляли учиться к старику на горе. Этот сезон должен был стать первым для троих из друзей Инес, и девочка ужасно завидовала. По счастью, присоединяться не запрещали никому – другое дело, что даже из специально отправленных в итоге оставались немногие. Считалось, что распугивает всех учитель – сварливый старый хромец, который круглый год жил в ветхой хижине среди лесов на склоне, почти не нуждался в вещах и продуктах, а человеческого внимания избегал. Кроме того, он много пил. Библиотечные ребята тайком посмеивались над сгорбленной фигурой и резким хриплым голосом учителя и за глаза называли его Грифом. Но за насмешками и шутками скрывался страх.
– Меня разбудил Ваякара, это один из троюродных братьев Итотии, ты с ним ещё не знакома, – рассказывал Тарик, пока Инес складывала сумку, изо всех сил стараясь не шуметь. – Он будет ждать у Верхних ворот. Я пока не говорил, что мы вместе. Адиля я пихал и даже за нос дёргал, но он спит, как бревно.
Они прокрались к выходу и побежали. Подле калитки в стене, условно носившей гордое звание ворот, оказался взрослый парень лет двадцати со скучным лицом и в плаще цвета пыли, а рядом – двое знакомцев.
– Отлично, с каждым по подружке, – хмуро сказал Ваякара. – Я должен вас проводить и подробно показать дорогу. Потом добираться будете сами.
– А я её знаю, но с вами веселее! – радостно провозгласил Удо. Эхо от его звонкого голоса прокатилось по долине. Ваякара поморщился. Дита молчала, поглядывая на светлеющий небосвод, а пальцы её теребили шнурок от сумки.
– Итотия проспал, – добавил Удо.
– Адиль тоже, – со смешком ответил Тарик.
– В путь, мелюзга, – скомандовал их проводник, и оба приняли благопристойную мину. Дети поправили рюкзачки и последовали за проводником. Стараясь не отстать, Инес озиралась по сторонам и предвкушала невероятные приключения, которые ждут их в дикой (но не слишком опасной) глуши. Мальчики пытались разговорить Ваякару, но он не поддавался. Зато Дита вскоре успокоилась и даже приободрилась. Постепенно разговоры утихли сами собой. Тропа была сложной даже в разгорающемся свете дня, она петляла по лесу, то и дело пропадая и постоянно забирая всё выше, и ничьих больше следов на ней не было видно. Вокруг простирались дикие земли, какие-то твари кричали вдалеке, а что-то неведомое проскальзывало рядом, на самой границе зрения… Инес то и дело приходилось прибавлять шагу, хотя дышать стало трудно. Но, видимо, только ей: остальные шли ровно, что Дита, что коротышка Удо.
– А вы молодцы, – сказал Ваякара, когда они неожиданно очутились на просторной поляне, напротив поваленного бурей толстого ствола. – Я думал, старшие ученики успеют нас нагнать. Пока хорошенько здесь не освоитесь, пользуйтесь только этой тропой, поняли? Ну а теперь поручаю вас заботе учителя.
– Глупости говоришь, сопляк, – проскрипел откуда-то незнакомый голос, и часть вывороченного древесного корневища вдруг шевельнулась и оказалась тощим бурым стариком. Инес вздрогнула и спряталась за Тарика. Дита и Удо тоже встали поближе.
– Кто пришёл вовремя, тех я уже отправил тренироваться, – продолжил леший. – Если ты их не заметил, значит, всё позабыл. А вы, малявки, идите сюда. Зря вы в это дело ввязались, ничего путного не выйдет. Но раз уж явились, поблажек не ждите. Даже девчонки.
– Я и не… – начала Дита, но старик махнул рукой.
– Шевелитесь! Надо вам показать, прежде чем начнём. А ты, фазан, свободен. Или хочешь ещё разок посидеть в муравейнике?
– Я вернусь на боевую практику, – процедил сквозь зубы Ваякара, но пока не двинулся с места.
Друзья нерешительно приблизились к учителю. Его тёмное морщинистое лицо словно и было вырезано из коры того же дерева, на котором он сидел. Нос загибался непримиримым крючком. Седые патлы топорщились во все стороны. Одежда давно потеряла отчётливый цвет и форму, а мелкий лесной мусор, кажется, врос в неё. Внизу, возле потухшего костра, лежала палка – судя по виду, нечто среднее между тростью и кочергой. А дальше взгляд сам собой перескакивал на ноги сидящего, и исчезали всякие сомнения насчёт того, как старика прозвали Грифом. Учитель, безусловно, заметил их внимание – и, скорее всего, на такую реакцию и рассчитывал. Он поднял изувеченную ногу и протянул босую стопу к детям. Лишённая пальцев и словно выщербленная посередине, она напоминала скорее лапу неведомого чудовища, чем человеческую конечность. Удо ахнул. На таком расстоянии видна была каждая мелочь: и неестественная гладкость кожи на местах, где не хватало плоти, и плотные застарелые мозоли на подошве, и мелкое подрагивание мышцы. Инес почувствовала тошноту. Здесь с людьми происходит такое?!
– Думаете, откуда у меня это? А, малолетки?
Ребята молчали. Гриф опустил ногу и сплюнул.
– Не знаете? Думаете, тигр или крокодил? Так я скажу вам, цыплята. Я был на войне. Это копыто и ещё десяток шрамов, вот что она мне оставила. – Он остановил на Инес взгляд, в котором читалась злая насмешка. – Вы служите Библиотеке, цыплята. Принадлежите ей с потрохами. Так что запомните: на войну не лезть. Не ваше дело вмешиваться в чужие разборки. Вы не какие-то рыцари, и короли вам не указ. Приходите заранее, забирайте всё ценное и бегите назад в свою нору, как белохвостые кролики. Для этого вам ноги и даны.
Хриплое карканье, вырвавшееся из груди Грифа, по-видимому, заменяло ему смех. С куцей бородёнки свалилось что-то мохнатое, похожее на паука. Инес остолбенело смотрела, как существо скрывается среди палой листвы, чтобы подкрасться, укусить и обратить их конечности в почернелую мёртвую плоть, как случилось с маминым дядей ещё до её рождения.
– И молитесь всем богам, чтобы вам не пригодилась и треть того, чему я буду вас учить, – подытожил старик, отсмеявшись.
Что-то скользнуло по стопе Инес. Девочка взвизгнула – и отдалась спасительному забытью. Очнулась она лишь много позже, не слишком комфортно покачиваясь на спине Ваякары, который спускался с горы при ясном и насмешливом свете дня.

*********

– Ты помнишь, – сказал учитель Тендай, – как я обещал обучить Раймо всему, что знаю сам?
– Конечно, мы об этом не раз говорили, – ответил Энеко, не отводя глаз от похлёбки, которая тихо побулькивала в котелке. Ещё пять минут, и будет готово. Совсем немного потерпеть.
– Боюсь, я опоздал. В этих старых руках не осталось силы. – Энеко, не поворачиваясь, знал, что учитель смотрит на свои дрожащие пальцы, и по глубоким, как каналы, морщинам стекают слёзы. Как в прошлый раз. И в позапрошлый. И каждый раз до этого. И он прекрасно помнил, как дальше пойдёт разговор. Сначала Тендай вытрет щёки заскорузлыми большими пальцами, поморгает, вздохнёт, и вот…
– Ты мой последний ученик, Энеко. Помоги этому мальчику освоить то, что не успею передать я. Он талантлив, но без наставника…
– Хорошо, учитель.
Энеко так и не решился озвучить свои сомнения. Он подозревал, что малолетний сорвиголова Раймо уже сейчас был бы способен обчистить учителя так, что тот не заметит – даже не будь Тендай болен, – превратиться в лесную мышь и улизнуть от целой толпы королевских стражников. А ещё через пару лет парнишка будет готов единолично свергнуть старейшин и превратить Библиотеку в царство тирании. То есть, навыки его в улучшении не нуждались, а о моральном облике заботиться было поздно. Никто другой взглядов Энеко, однако, не разделял. Но плохо было другое.
Юноша отхлебнул из поварёшки – то, что надо! – наполнил учительскую миску и бережно подал. Затем пощупал накрытую дощечкой пиалу, где в кипятке настаивались две веточки краснолиста и щепотка толчёной мяты. Да, ещё тёплая. Дальше старик справится и сам, а Энеко мог заняться не менее важным делом.
– Я свожу Ицаля в столовую и покажу ему окрестности, ладно?
Молчание длилось четыре удара сердца. Со стороны могло бы показаться, что немного. Наконец учитель отозвался:
– Конечно, мой мальчик. За меня не беспокойтесь, мне нужно подумать.
Энеко вытер руки и бросил дорожный плащ парнишке, который сидел на сундуке, подобрав под себя ноги. День был пасмурный, но Ицаль укрывался под капюшоном не столько от жгучих лучей солнца, сколько от любопытных взглядов. Немногие могли догадаться, что перед ними желтоволосый почти альбинос, видя только бледный подбородок в тени. Но и этих людей порой хватало, чтобы поднять панику и выгнать из деревни «демонского ребёнка».
Ицаль привычно укутался, и они вдвоём вышли под серое небо и зашагали вверх по склону. Энеко пытался представить, как однажды их с учителем младший подопечный пройдёт по этим улицам без всякого страха, но не мог сам себя в этом убедить. Здесь, в горном селении, альбиносы были такой же редкостью, как везде. Учитель говорил, что знал одного – где-то полвека назад, – но не описывать же мальчику, каким жалким было существование полуслепца со светобоязнью. Вместо этого Энеко решил поддерживать лёгкий разговор и стал рассказывать про древнюю библиотечную столовую.
– Там всегда подкармливают голодных. В основном, посланцев и ребят вроде тебя, пока их не взяли в семью, – объяснял он. – И всю школу писцов водят туда обедать. Так повелось с незапамятных времён, и поддерживает столовую вся община. Учти, рагу – просто объедение.
Внезапно Ицаль дёрнул его за рукав. Энеко остановился и с изумлением увидел, что мальчик отважился скинуть капюшон. Блёкло-чайные глаза смотрели почти отчаянно.
– Я буду хорошо учиться, честное слово, – прошептал Ицаль. – Маме говорили, я не ослепну. Я смогу научиться всему и стать как учитель, и ты, и Раймо, и тоже буду помогать людям. Тогда меня перестанут ненавидеть, правда?
Энеко стиснул зубы. Подопечный, сам того не зная, задел за живое. Как объяснить, что желания и усердия недостаточно, чтобы преодолеть разницу в таланте, а людям проще осудить, чем признать былые ошибки? И если здесь и сейчас найдётся кто-то, не готовый принять слабого чужака…
Они вынеслись, как лавина, из ближайшего двора – впереди смеющийся лохматый парнишка с рукой на перевязи, за ним долговязый с метлой наперевес, а следом пухлик и две девочки, которые даже на бегу держались за руки. Энеко знал всех. При виде прохожих Раймо замер на месте, Итотия налетел на него, и только остальные успели остановиться вовремя. На долгую, мучительную секунду повисло молчание.
– Учитель Тендай вернулся! – заорал Раймо и припустил по улице вниз. Энеко охватила паника. Но Итотия, величественно взмахнув метлой, как жезлом или скипетром, провозгласил:
– Добро пожаловать в нашу деревню! И привет, Энеко. Сегодня вечером будут рассказы?
– Обязательно, и не только сегодня, – отозвался Энеко, заставляя свой голос звучать как ни в чём не бывало. Он увидел, как блеснули чёрные глаза Инес, а вот Аралия не отводила взгляда от Ицаля. Нужно было что-то делать. Оставлять больного учителя наедине с непредсказуемым бывшим воришкой не хотелось, но и бросать подопечного с незнакомыми ребятами было бы неправильно. Скрепя сердце, Энеко принял решение.
– Знакомьтесь, это Ицаль. Он хочет стать одним из нас. Не покажете ему столовую?
– Конечно, – успел сказать, кажется, Адильфар, когда Энеко уже разворачивался.
Когда он подбежал к дому, Раймо стоял у входа, прислонившись к стене. Мальчик услышал шаги и обернулся, и Энеко вздрогнул. Чего он никак не ожидал – увидеть это лицо таким бледным и растерянным. В один момент Раймо бросился прочь, а Энеко – проверять, что с учителем. Тендай сидел внутри, в полутьме, как его и оставили. Но тут же встрепенулся и продолжил начатую, видимо, чуть раньше речь:
– Говорю тебе, Энеко, все мои надежды – на тебя.

***
Дита плакала навзрыд. Ничуть не скрываясь, не беспокоясь, что её кто-то услышит – собственно, искать не пришлось. Энеко заблаговременно пошуршал палой листвой, и когда девочка не отреагировала, пошёл прямо к ней, не скрываясь. Дита сидела между корней, спиной к дереву, лицом в колени – комок по-юношески всеобъемлющего горя. На руках виднелись свежие царапины, а тщательно уложенная коса растрепалась и свисала петлёй. Энеко примостился рядом и стал ждать. Спустя несколько минут отчаянные всхлипы затихли, девочка подняла голову и посмотрела на своего соседа.
– Пришёл надо мной посмеяться?
– Меня сюда отправил Раймо, – пояснил Энеко и, видя, как расширились глаза девочки, добавил: – Просто сказал, что видел тебя где-то здесь. Только мне. Сам он на пару с Удо отправился прочёсывать скалы в другой стороне, и что об этом думать – тебе виднее.
– Он меня ненавидит. – И она драматично шмыгнула носом.
– Это вряд ли. – Энеко попытался придать своему голосу жизнеутверждающую интонацию, но не был уверен, что получилось. – Вы же друзья, с чего бы?
Дита положила голову набок и убрала с лица сырые пряди волос.
– Я призналась, что он мне нравится. Но он любит Инес! Теперь я для всех посмешище!
– Если Раймо хоть кому-то наболтает, я лично его прибью, сестрёнка. – Энеко смотрел на крепкую и сильную девочку-подростка на пороге взросления, а видел испуганную малышку в несущейся по волнам хлипкой лодке у алгалордских берегов. Но в бурные воды жизни он за ней прыгнуть не мог. Поэтому просто протянул раскрытую ладонь и улыбнулся, когда Дита зацепила его мизинец своим.
– Давай посидим ещё немного и вернёмся, ладно? Вот увидишь, всё обойдется. Мир не всегда такой, каким кажется, и кому как не нам это знать.
– Но… – Дита выпрямилась. – Разве можно такое сохранить в секрете?
– Поверь, тайн хватает везде. Эта долина пропитана ими, и большинство пострашнее твоей. Каждый понимает: многому лучше оставаться нераскрытым.
Он говорил, как учитель. Те же слова, та же мораль. Как будто больной Тендай через него доносил свои последние советы и наставления. От этой мысли по спине Энеко пробежал холодок. А ведь ещё пара лет такой жизни – и ему исполнится двадцать. Казалось бы, он служит Библиотеке, заботится о своём обожаемом наставнике и сам помогает младшим ребятам найти свою дорогу – ещё недавно это был предел его желаний. Но неужели его судьба в том, чтобы повторять ребятишкам заученные сентенции, которые едва прочувствовал и ощутил на собственном опыте? Что самое ужасное, у Энеко могло и получиться. Дети тянулись к нему. Верили. Ицаль даже не вспоминал ту первую промашку, тем более что всё обошлось, и страх развеялся быстрее. А сейчас Дита смотрела с надеждой и ожиданием, и слёзы на её щеках подсыхали, и Энеко не мог позволить девочке усомниться в том, что друзья не отвернутся от неё, но не мог и забыть, какой властью способно обладать неосторожное слово. Вправе ли отвечать за чужие жизни тот, кто не владеет своей?
– Спасибо, – сказала Дита, отпуская его палец. – Больше я не буду плакать. Обещала же в прошлый раз.
– Вот и хорошо, – ответил Энеко. – Завтра станет легче. А сейчас давай вернёмся и скажем всем, что ты в порядке.

*********

Наступал час дневного чтения, и люди заполнили ступени храма. Скоро мест под пёстрыми навесами не осталось, в проходах теснились вытянутые потные ноги, а последние опоздавшие садились прямо на дороге, укрываясь плетёнками из пальмовых листьев. Стройная, коротко стриженая девочка в выцветшем рыжем платье покачала головой, глядя на толпу, и побежала в обход. Боковую дверь храма не перекрывали: его хранители всё равно никогда бы не позволили публике вторгаться со всех сторон. Но девочка собиралась сидеть и слушать только в одном случае – и тогда сегодняшний чтец сам бы ей разрешил.
– Инес, это ты? Проходи скорее! – встретил её приветливый возглас. Девочке повезло: сегодня в храме дежурила госпожа Калатли, мать Итотии, которая благодушнно относилась к друзьям сына. Инес вежливо поклонилась и шмыгнула в прохладу каменных стен. Торопливо пройдя коридор, она заглянула за угол и вздохнула при виде спины в аккуратном белом халате. Облик безукоризненной белизны среди чтецов носил Ицаль. Мальчик тотчас обернулся на неё и мрачно уставился, поправляя на лбу пурпурную повязку чтеца.
– Да, твоего свиристеля здесь опять нет. И я не знаю, где он. Могу только сказать, что народ по нему точно не скучает, – с чётко поставленной интонацией презрения заявил Ицаль.
– Тарик лучше тебя, – ответила Инес и удалилась тем же путём, которым пришла.
Четверть часа спустя она уже сидела на уютной циновке в доме опекунов Диты и Лии, отпиваясь после пробежки под жарким солнцем. Слегка приболевшая Лия составляла ей компанию и выслушивала жалобы. Наконец, когда Инес остановилась перевести дух и глотнуть ещё воды, подруга сказала:
– А может, Дита знает? Она забегала ненадолго, и я так поняла, что её отправили в луга. Ну, к табунам.
– Но зачем? – простонала Инес. – Так далеко! Я же умру по дороге!
Лия пожала плечами.
– Если они оба там, вместе наверняка не скучают…
– Я выхожу немедленно. Шляпу не одолжишь?
С горных вершин уже протянулись тени и повеяло холодом, когда усталая и голодная девочка дохромала до уютного пригорка, на котором виднелась фигура сидящего. На этот раз Инес отказывалась верить, что нашла своего друга, пока не плюхнулась на траву рядом с ним. Тарик ничего не сказал, что было на него совершенно не похоже, но заботливо уступил куртку и лепёшку с сыром. Повисла тишина. По бескрайнему полю бродили лошади. Бурые горные кобылки с жеребятами, рыжеватые в лучах предзакатного солнца. Более крупные животные эльнорской породы и помеси – этих Инес не различила бы, даже если посмотреть поближе. Бокастые, сонные животные, почти как коровы. Правда, гибкие шеи и длинные морды придавали им некоторого изящества, и Инес неожиданно захотелось их нарисовать. Она постаралась запечатлеть в памяти образ, чтобы воспроизвести потом, на занятиях по рисованию.
– Значит, вы их пасёте?
– Не совсем, – ответил Тарик. – Помогаем, но ещё учимся их воспитывать. Один из этих жеребят будет принадлежать мне. Мой собственный конь!
Инес уловила восхищение и украдкой глянула на друга. Она чувствовала, что он изменился. Да, ещё немного загорел, волосы собрал в хвостик, что, по мнению Инес, ему не шло. Но дело было не в этом. Тарик притих и словно больше не нуждался во внимании  других людей. В её, Инес, поддержке. И дерзнула с ней соперничать какая-то в буквальном смысле лошадь!
– Очень интересно. И когда же?
– Сначала его должны будут забрать от матери. Видишь, вон тот черныш?
Инес посмотрела. Жеребёнок, на которого указывал Тарик, уткнулся в бок серо-чёрной кобыле и не производил впечатления достойного соперника.
– А потом заботиться о нём буду я. Всё время, пока полностью не вырастет. Он должен привыкнуть ко мне, как к родному.
– В общем, недолго, – подытожила Инес, пытаясь вспомнить, сколько в принципе живут лошади.
– Ещё пару лет, не меньше.
Чёрная, подлая демоническая тварь. Наверняка глазищи так и пламенеют.
– А как его зовут? Уже придумал?
– Конечно. – Внушительная пауза. – Гордое Сердце.
– По-моему, стоило назвать попроще, например, Грудинкой. Ты сам посмотри, какой он толстый, его будто на мясо откармливают.
Наконец Тарик вернулся из своих мечтаний в реальный мир. Хотя, возможно, уже забыл, что это такое, потому что лоб наморщил в полном недоумении. Инес встретила его взгляд твёрдо и бесстрастно, разве что чуть-чуть поджала губы для солидности.
– Ты же голодная, а я, дурак, сижу! Идём скорее к пастухам. Или хочешь, я тебя на спине отнесу?
«Стыдоба какая», – сказала в воображении Инес её мама. Но она закрыла глаза, позволила натёртым ногам болеть просто невыносимо и, обнимая друга за плечи и прижимаясь к его спине, мысленно показала Грудинке грубый жест, который приличным девочкам и знать-то не положено.

***
А затем настал год, в который мир изменился. Где-то далеко, в Эльноре, развернула розовоцветные паруса каракка «Грёза». Гайт, уже опытный и бравый моряк, взошёл на борт. С ним был и Энеко, не ведающий страха. Как мечтали библиотечные подростки оказаться среди искателей мифической земли, где солнце никогда не заходит, а зло бессильно! Какие изощрённые планы строили друзья, глядя в небесный океан! Но запрет был нерушим, и юнцам оставалось лишь пылать неодолимой завистью к везучим старшим товарищам и их священной и прекрасной миссии.
Той же осенью, в пору дождей, учитель Тендай задремал однажды над книгой, да так и не проснулся. К тому времени он уже мало ходил и почти не разговаривал, и разум его норовил ускользнуть куда-то в иное время и пространство. Мама Инес продолжала опекать старика со всем усердием, а Тарик иногда навещал его и рассказывал о чём-то непривычно дрожащим голосом. Не один раз Инес заставала друга за домом в слезах. Но когда учителя нашли бездыханным, с выпавшим из костлявых пальцев фолиантом, Тарик не плакал.
Вскоре юноша попросил разрешения переехать в опустевший дом, где первым делом уничтожил результаты трудов Саадат – зеркальную чистоту, особый порядок утвари и лечебные отвары, предмет маминой гордости. Инес, свидетельница переустройства мира, наблюдала, как Тарик раскладывал на видных местах сокровища учителя: чернильницу с причудливым орнаментом, длинную курительную трубку, фигурки из дерева, камня и металла (самая крупная легко умещалась в кармане), целый набор старых, но ухоженных походных ножей. Сама она обнаружила стеклянный пузырёк, как будто пустой, но стоило ковырнуть пробку, как подскочил Тарик.
– Это волшебный светильник, – пояснил он, выхватывая вещицу и пряча под рубаху. – Только очень старый. Видишь, огонёк почти угас?
Инес хотела посмотреть, и на несколько минут про всякую скорбь оба забыли. Позже Тарик повесил блёклый светильник на надгробие учителя. Прочие безделушки пролежали пару недель, а потом однажды в приступе раздражения парень собрал их, свалил на дно сундука и заложил поверх одеждой. Что разозлило Тарика, Инес не поняла и на всякий случай убежала в тот вечер пораньше. Но сон долго к ней не шёл, и она представляла, лёжа в темноте, как её Тарик сидит на крыше в неверном свете звёзд и яростным взглядом пронзает ночь. Он так одинок – и только Инес способна вернуть ему тепло утраченного дома. Она удивила мать, поднявшись перед рассветом и вызвавшись помочь с завтраком. А потом шагала под голубеющим небом, прижимала к груди миску с горячими лепёшками и чувствовала, как гулко стучит сердце. Нужный дом замаячил впереди, а на нём – совсем как представлялось – мрачный силуэт под занесённым, как сабля, узким серпом луны. Инес бросилась к отблеску своих фантазий.
– Тарик! Это ты наверху? Спускайся, смотри, что я принесла!
Он заозирался, вскочил – и жизнь потекла дальше своим неуклонным чередом.

Отредактировано Солнышко (2016-11-07 01:29:47)

+1

2

2. Страсть

Ученик спросил учителя: «Что есть любовь мужчины к женщине?»
И учитель ответил: «Один глупый охотник забрёл в незнакомую часть леса. Он шёл по звериной тропе, очарованный тишиной и игрой света в листве, и совсем забыл о поисках дичи. Но вдруг увидел высоко меж ветвей диковинный цветок, алый, как кровь, и желанный, как жизнь. «Я должен заполучить его», – подумал охотник. С огромным трудом влез он на дерево и схватил свою добычу. Но ветка надломилась, он упал и разбился насмерть. Цветок, алый, как кровь, выпал из его руки, тело же за ночь растащили лесные твари».
Ученик спросил: «Учитель, он был глуп потому, что поверил лживой женщине?»
Но учитель покачал головой: «Алый цветок и есть любовь, а женщины – твари лесные».

Жаркая, томная ночь. Воздух почти неподвижен, залитый призрачным звёздным сиянием. Древний каменный храм дремлет у подножия горы, как детёныш, прижавшийся к боку матери, и кровля его, словно шёрсткой, обросла дикой травой. Над ней порхают крупные мотыльки с пятнами на спинке – точь-в-точь человеческий череп.
– Уже так поздно…
Сочные стебли колышутся, когда Инес поворачивается набок – изящная, тонкая, по-змеиному гибкая.
– Хочешь уйти? – спрашивает Раймо, и сердце его замирает на миг.
Она берёт его за руку и тянет к себе. Он опускается рядом.
– Ты же любишь меня? – говорит девушка. Как будто он может не любить.
Сейчас, при свете звёзд, его Инес прекраснее любой легендарной царицы. Владей Раймо всем миром – подарил бы ей до последней песчинки, только бы вечно смотреть в её чёрные глаза да ощущать рядом тепло её тела.
– Я даю тебе…
Задыхаясь, он шепчет эти слова прямо в её ожидающие губы.
– …нерушимое Слово…
На одинокой скале по ту сторону долины протяжно кричит пума. Ночь исполнена жизни и страсти.

***
Они были счастливы. У них был свой дом – не потому, что посланцу Библиотеки нужен дом, а потому, что Библиотеке не нужен посланец, которому некуда возвращаться. Они улыбались, и целовали друг друга, и ругались, а жизни их блуждали в тумане обретённого блаженства, как бывает с молодыми парами, которые могут позволить себе влюблённость. Раймо откопал в хранилищах трактат, где освещались брачные традиции разных народов, и с выражением пересказал Инес. В итоге они две недели проспорили о расхождениях и о том, откуда могли происходить Основатели. Заходили друзья – Дита и Итотия реже, Удо и Адиль чаще. То и дело заглядывала мать Инес, с виноватым видом приносила что-нибудь перекусить. В остальном же мироздание словно забывало своего блудного сына.
Инес, однако, продолжала работать в архиве переписчиком: разбирала древние знаки на хрупких страницах зачитанных манускриптов и повторяла на свежих листах, отчётливо и безошибочно. Она могла скорописью запечатлеть устный рассказ или переложить текст, подлежащий срочной отправке загадочными путями тайных библиотекарей. Ей поручали даже копирование миниатюр и пророчили судьбу художника. Раймо восхищался, поскольку сам никогда не умел передать рисунком нужные формы и очертания. А Инес прижимала пальцы к вискам и вздыхала. Всё чаще после работы под глазами у неё ложились лёгкие тени, и она подолгу сидела, не шевелясь, в полумраке. Пальцы её слегка горчили от чернил, когда Раймо их целовал. «Как бы я хотела сбежать с тобой на волю», – шептала Инес.
Раймо предлагал ей отложить на время перо и кисти. Рассказывал, где побывал с Гордым Сердцем – то есть, Грудинкой – и какие птицы вывели птенцов на озере. Описывал, что прочёл отдыхающим в полдень и как злился Ицаль, которому снова пришлось дольше ждать своей очереди. Он говорил о солнце, об охотнике, который обещал показать орлиное гнездо, о приветливой молодой матери с другого конца селения, которая угостила его лепёшкой. Он желал разделить с Инес все эти впечатления. Но она ускользала, замыкалась в себе. Смотрела на него, как на безумца. И, не понимая значения её взглядов, Раймо смолкал.
Чтобы избежать чувства вины, он засветло уходил из дома и тренировался. Выводил Грудинку, разминался с приятелями, а порой поднимался в гору, под сень прохладного леса. Там было приятнее, чем в сырых низинных дебрях, а воздух – чище, и старому Грифу порой требовалась помощь. С его учениками, а иногда и один Раймо бегал до изнеможения. Ему нравилось чувствовать, как сильно бьётся сердце и пульсирует в теле кровь – точно так же, как от любви. Под вечер он смотрел с обрыва вниз, на долину, и мечтал о том, чтобы скорее отправиться на задание в какой-нибудь дальний город и затмить опытных агентов ловкостью и смелостью. А когда Тарик – Перелётная Пташка вернётся домой, все друзья обзавидуются рассказам о его приключениях. Для Инес же он привезёт изящных чужеземных украшений и дорогое платье, расшитое узорной вязью. Как хороша она будет, как звонко станет смеяться – словно не было ни боли, ни усталости! Раймо верил, что любит её смех больше всего на свете.
Но незаметно наступил момент, когда все слова были уже сказаны. А чувство безмолвной сопричастности, воспетое философами Божественное Молчание, потеряло свой мистический ореол, перестало быть интервалом в мелодии Вселенной и превратилось в обычную недоговорённость. Однажды Раймо вернулся вечером после пятидневной отлучки – его посылали осмотреть дальний перевал после оползня, – а Инес не было. «Пожила при зале переписи», – объяснила она на следующий день, и выглядела при этом спокойной и отдохнувшей. Раймо был так рад, что закружил возлюбленную в объятьях, но от этого у неё вновь разболелась голова. В результате всё утро он опять чувствовал себя виноватым и болтался по округе с Адилем.
И всё же они были счастливы. Каждый – в своём собственном мире.

***
Учитель Альдо искал спутника из числа молодёжи. Он собирался укреплять сеть в Эльноре, обосновавшись при богатом покровителе. Колоброд, также именуемый Никто, рассказывал об этом всем, кто заходил в столовую: видимо, надеялся на добровольца.
– Даже если забыть о том, как я ненавижу тратить время впустую – а у меня есть более важные и ответственные задачи, чем проторчать пару лет в прислуге у этого самовлюблённого болвана – я принципиально больше не работаю с Альдо. Он других ни во что не ставит, – втолковывал он очередной жертве и угрожающе взмахивал перед собой кружкой. Чем больше он выпивал, тем извилистей становились его фразы и тем ярче горел в глазах странный огонёк.
Раймо понаблюдал за тем, как растерянно ёрзает и порывается сбежать бледный юноша с чернильным пятном на щеке (кажется, ещё один из обширного клана царских наследников), и подсел с другой стороны.
– А, это ты, – встрепенулся Никто (писец тем временем испарился). – Уже подумываешь оторваться от юбки своей красавицы? Спросил бы меня: я бы сказал, что связать себя семейными обязательствами – это худший выбор, какой только может сделать посланец, а может, и не сказал бы, но ты всё равно не спросил, ведь любовная страсть делает мальчишек глухими к голосу разума и слепыми к знакам неизбежной беды. Да и не то чтобы…
– Конечно, старина! – радостно перебил Раймо. – Всё правда, до последнего слова! Я сам виноват!
Никто воззрился на дерзеца с укоризной.
– Вот и отправляйся тогда. В твоём возрасте я уже ездил до самого Анселота, у меня там пара друзей, дал бы рекомендацию, но в Эльноре она тебе не пригодится. Отведай городской жизни. Сам поймёшь, что сидеть дома и плодить детишек – не для тебя.
– Да-да, конечно. Спасибо за идею. – С наигранной покорностью Раймо хлопнул мужчину по плечу и отправился навстречу необъятным просторам мироздания.

***
– Что случилось, Тарик?
Это Адиль, добродушный пухлощёкий Адиль, друг всему живому. Славный друг! Раймо налетает на него, как пума на горную козу, хлопает по спине, хохочет.
– Ты слышал, слышал? Я отправляюсь в Эльнор! Наконец-то!
– Поздравляю, – с кислым видом говорит Лия и отворачивается, но ей достаются сокрушительные объятья, и девушка с тихим писком отскакивает.
– Удачи! – кричит Адиль, подхватывая ошеломлённую невесту, а вихрь чистого восторга, имя которому Тарик, уносится дальше.
– Молодец! – восклицает Удо и успешно отражает попытку друга запустить пятерню в его шевелюру. Они шутливо сцепляются на минуту, но Итотия, мрачная длинная тень за плечом, неуверенно спрашивает:
– А что сказала Инес?
– Я слышал, Колоброд опять чудачит, – торопливо замечает Удо. – Правда? Мы пока пойдём, наверное, посмотрим, что он ещё выкинет.
Позже в доме слышны рыдания. О, как они рвут душу! Женщина расстаётся с мужем в эту ночь. Утром она бледна и слаба, и только бездонные провалы глаз хранят отблеск жизни. Саадат, как всегда, полная рвения, суетится у ложа дочери, и её молчаливое неодобрение пропитывает сумрак.
– Тарик, – зовёт умирающая, уронив голову набок: искажённый горем, но полный пронзительной красоты образ. Её возлюбленный садится рядом, гладит ладонь.
– Не уезжай, – шепчет хрупкое, измождённое создание, и только чудовище могло бы отказать ей в этой почти предсмертной просьбе.
– И зачем я тогда нужен? – отвечает её верный Тарик.
Когда плач и причитания возобновляются с новой силой, он хватает собранный за ночь рюкзак и стремительно уходит, оставляя жалобы женщин позади.

***
Дочку трактирщика зовут Эсти. Тельмо подстерегает её в коридоре, урывая моменты будто случайных встреч. У неё толстая коса, перевитая зелёной лентой, а на ленте колокольчик, который едва слышно позвякивает, когда Эсти проходит мимо. У неё золотистая кожа и нежная ямочка между ключицами. Её длинные ресницы трепещут совсем как бабочкины крылья, когда она отводит взгляд. Эсти пахнет, должно быть, мёдом и парным молоком, и Тельмо кажется, что, если обнять её и коснуться губами шеи, она лишь тихонько вздохнёт и застынет, как встревоженная оленуха. Иногда Тельмо удаётся поймать её за рукав и шепнуть на ушко какую-нибудь романтическую глупость, и прежде чем Эсти убегает, он успевает заметить лёгкую улыбку и ямочку на щеке. Тельмо пьян от весны, от солнца, от красоты бытия.
Они в Эльноре уже две недели. Учитель – точнее, дядюшка Альдо – целыми днями ведёт разговоры с богатеньким лордом-книгочеем, пытаясь произвести впечатление. Тельмо ему пока не нужен, и парень отчаянно скучает и проводит время за одинокими прогулками. Эльнор яркий и светлый, ему чужды жестокость и суетность мира. Город наполнен мечтами и песнями. Его улицы-каналы, причудливые крыши и узорчатые стены дышат теплом. Они вызывают к жизни позабытые детские сны – не по таким ли мостам и проулкам носило мальчишку дуновение грёзы, когда мир был совсем другим? Не из этих ли вод в кошмарах восставал чудовищный змей, который обрушивал колоссальный маяк ударом хвоста? Воспоминания то увлекают, то гнетут. Он сбивается и мечтает вернуться домой – но ловит себя на мысли: где на самом деле его дом? Иногда тоска становится невыносимой. Тогда он останавливается и тревожно всматривается в лица прохожих, сам не зная, что ищет.
Здесь он – Тельмо, беззаботный племянник учёного. Он легко цитирует любое из сочинений дяди, равно как и любой труд, на который дядя ссылается в работах, и несколько тех, с которыми спорит. Его задача – помогать в изысканиях, но когда-нибудь ему и самому предстоит заслужить признание в научных кругах Эльнора. Он увлечён историей и русоволосой красавицей Эсти. Но в то же время он – Раймо и во всём городе может разговаривать откровенно только с одним человеком. От этого задания зависит его дальнейшая судьба, но это значит долго, слишком долго не видеться с Инес. Когда Раймо вспоминает её сладкие губы, резкий смех, бархатную мочку уха – Тельмо перестаёт существовать.

***
– Мастер Джеральдо опять не придёт к обеду?
– Как всегда, Эсти. Не беспокойся.
Учитель Альдо всегда занимался одной лишь наукой. Он был из тех, кому не требовалось скрывать своё имя и происхождение. Только тот факт, что его сестра, исследовательница быта лесных племён Торальда, умерла бездетной. Раймо это не обижало: он знал, что не все люди наделены достаточным воображением, чтобы убедительно врать. Задевало его другое – внезапно оказалось, что Тельмо нужна сестра.
– Должно быть, вы скоро совсем переедете во дворец. Я буду скучать…
Точнее, кузина. Почему не родная сестра? Раймо не понимал, зачем выдумывать ещё и женщину, которая вышла замуж за такого самодовольного велеречивого толстяка как учитель Альдо. Если где-то и могла существовать столь покорная и терпеливая дама, Альдо пришлось бы интригански принудить её к согласию. Скажем, ради богатого приданого или наследства. Чего же не хватало ему теперь? Тельмо проявил себя лучшим образом, завоёвывая дружбу младшего лорда – заурядного аристократического хлыща с интересом к охоте и театру. Стоило тратить на это время, чтобы потом призвать из глубинки гипотетическую дочь, о которой никто раньше не слышал, и подсунуть наследничку её? С таким отношением к людям, вряд ли Альдо в семье любили.
– Тельмо, а ты где был сегодня?
– В порту.
Самый сомнительный кабак во всём городе. Заведение настолько мрачное и обшарпанное, что этот образ явно создавался намеренно. Не иначе как местная достопримечательность. Внутри – несколько смурных типов, которые, по всей видимости, со вчерашнего вечера спать не ложились, и одноглазый кабатчик, похожий на пирата. Он, как ни странно, помнил Энеко.
– Надеюсь, ничего не случилось. Ты сегодня сам не свой.
«Славный парень, – сказал он. – Жаль, конечно, что сгинул ни за грош. А вы похожи. Твой брат?»
– Тельмо!
– Нет.
– Что «нет»? Ты меня даже не слышишь. Да что с тобой?
– Ничего, птичка. И в порту ничего не случилось. Просто устал. А тебя, должно быть, отец уже обыскался.
– Да и пускай.
Эсти не трогается с места и не отводит глаз тёплого мшистого цвета. Возможно, это лучший момент, чтобы объяснить ей: нельзя верить Тельмо, ведь однажды он исчезнет без следа. Или, что ещё страшнее, привезёт в Эльнор молодую жену.
– Как её зовут? – говорит Эсти. И с необыкновенной мягкостью продолжает: – Ту девушку, которую ты пытаешься забыть.
На скамью между ними, неловко перевернувшись в воздухе, падает древесный лист. Прежде чем Раймо успевает выбрать ответ, Тельмо произносит:
– Инес.
Эсти улыбается одними уголками губ, подбирает лист и рассеянно сминает в пальцах.
– Я ведь давно заметила, как ты тоскуешь. Смотришь вдаль и вздыхаешь, когда думаешь, что я не вижу. А потом, как ни в чём ни бывало, смеёшься, говоришь мне что-нибудь этакое. Вот и получается, что сердце твоё рвётся от меня прочь, только ты его держишь. Но я всё понимаю. Ты славный парень, Тельмо. Будь счастлив там, где захочешь.
Её голос дрожит, а колокольчик в косе тихо звякает, когда она опускает голову. И снова Раймо теряется, не в силах выбрать уместный ответ, а Тельмо обращает правду в ложь, не исказив ни слова.
– Она далеко, милая Эсти, очень далеко. И она замужем. Как бы я ни желал вернуться, сжать её в объятиях и никогда не отпускать, я не могу. Как бы я ни хотел перестать думать о ней, это выше моих сил. Но я молюсь, чтобы этой муке пришёл конец как можно скорее.
Он касается волос девушки, и Эсти, рыдая, падает ему на плечо. Корица, вот что это за аромат, понимает Раймо и забывается в уюте и безмятежности её близости.

***
Он ворвался в сонный полдень селения, вихрем пронёсся по улице, и душа его пела. Письмо учителя Раймо вёз возле сердца – но к ледяным демонам тайные задания, пока он не увидит Инес! Он спешил, он летел, и он успел как раз ко дню её рождения! У дверей верный Грудинка заржал и тревожно забил копытом – но был бесцеремонно брошен, когда хозяин спрыгнул и моментально исчез в доме.
Внутри не было никого. И, судя по слою пыли и нежилому запаху, не было уже давно. Исчезли вещи: пожитки Инес и почти вся домашняя утварь. Ни единого знака, который указал бы на возможное объяснение. Ни единого знака, что Раймо ждали.
Он выскочил обратно и замер, теряясь в догадках. Может, он ещё спит в домике у границы, а всё это – кошмар, который развеется со свежим утренним ветром? Но Грудинка ткнул хозяина в ухо вполне реальным влажным носом и нарушил оцепенение. Следующий шаг был вполне очевиден: кому знать правду, как не Адилю? Не теряя ни секунды, Раймо обогнул дом и пошёл напрямик к соседнему. Там невысокая темноволосая женщина мирно жала, не разгибаясь.
– Привет! Я вернулся, – окликнул её Раймо.
Лия выпрямилась. Теперь не осталось сомнений, что это она и что её фигура ощутимо погрузнела. Остро наточенный серп угрожающе сверкнул в её руке.
– Зря вернулся. Тебе здесь не рады, – грозно произнесла невестка.
– Почему? А где Адиль?
– На кладбище. А теперь убирайся! – взвизгнула Лия и махнула серпом. Раймо уловил намёк и ретировался в недоумении и негодовании. Одно было ясно: что бы ни случилось, Лия винила в этом его. Он отвёл Грудинку на общую конюшню и оставил на попечение местного конюха. Занёс учительское письмо главному писцу и, не дожидаясь расспросов, испарился якобы отдыхать с дороги.
Кладбище простиралось на пологом отроге горы, в стороне от селения. Тихое, безлюдное место, куда мальчишки бегают ловить бабочек и разговаривают при этом только шёпотом. Сегодня никого не было видно. С могилы учителя Тендая исчез пузырёк с окончательно угасшим волшебным огнём, только змея грелась на камнях, едва отличимая от странного пятна лишайника. Воздух пронизывало утомительное стрекотание сверчков. В меланхолическом настрое Раймо миновал пирамиду, которая должна была служить ориентиром для духов тех, кто почил вдали, во внешнем мире, и нашёл Адиля возле свежего надгробия с именем Карама и свободным местом ещё на пару поколений семьи. Друг оглянулся, заслышав шаги, и на его лице отразилось смятение.
– Соболезную, – сказал Раймо, не найдя других слов.
Адиль отвёл взгляд.
– Папа любил Торальд больше даже, чем свою родину, но ради нас решил уйти сюда. Гайт остался и погиб в море. Но и папы теперь нет. Знаешь, я больше всего боюсь, что однажды придется сорваться с места и нам с Лией, и виной тому будет твоя бродяжья сущность. Зачем ты нас выбрал? Почему так и не сказал, откуда ты сам?
Что ж, в одном Раймо, по крайней мере, убедился. Они все спятили: и припадочная с детства Лия, и сопляк Ади. Вся семейка кишела безумием.
– Я ищу Инес, – всё, что он ответил.
Адиль развернулся к нему, бледный и растерянный.
– Не стоит, правда. Я хотел быть тебе другом, и даже теперь ценю всё, что нас связывало. Но оставь в покое мою сестру. Ты причинил ей достаточно боли.
– Что ты несёшь, Ади? – Злость начала прорываться в голосе. Раймо сам уже сходил с ума среди этой неясности. – Где моя жена?
– Ты же сам расторг клятву перед отъездом. – Адиль втянул голову в плечи. – Инес так плакала, спать не могла от горя, а какой стыд… Итотия сказал, что убьёт тебя, если ты к ним заявишься…
Вот, значит, как. В мгновение ока Раймо схватил его за грудки. Кажется, наступил при этом на могилу, но старик Карам мог возмутиться позже. Сейчас это не имело значения. Адиль уже трясся, белый, как полотно.
– Это нерушимое слово, болван! Как я мог от него отречься?
– Но Инес с мамой сказали… – едва слышно выдохнул Адиль.
Раймо разжал пальцы, отшатнулся и бессильно осел наземь. Равнодушное солнце с вышины продолжало обогревать поля, накалять камни и питать страсть и ярость смертных.

***
В ту ночь тишина давила, как пята великана. Раймо сидел на постели в кромешной темноте и пытался понять, как можно чувствовать себя таким несчастным, когда гнев и обида клокочут в душе и хочется кого-нибудь убить. Но рядом не было никого. Адиль с Лией мирно спали у себя, словно ничего не случилось, а Инес… При одной мысли он взвыл. Лгала, всё это время лгала! Какую ненависть, должно быть, лелеяла в душе! Пусть никогда предательница не найдёт покоя, и Итотия вместе с нею!
Тотчас ему представились оба грешника и весьма живописная сценка того, каким образом они не дают друг другу покоя, и он вскочил и зашагал по дому. Ноги как будто сами знали, куда ступать, тело помнило обстановку: от расположения узлов на старом коврике до твёрдости угла сундука, на дне которого Раймо хранил свои немногочисленные сокровища, наследство Тендая. Они так и лежали там, нетронутые, лишь разворошённые, видимо, когда Инес собиралась. Не медля, не оглядываясь… На очередном круге возле входа он кого-то задел. Тот ахнул женским голосом. Вся сумятица эмоций разом взорвалась в молниеносном броске – и Раймо сжал в объятии свою гостью. Но тут же недоверчиво отстранился: это была не та, кого он надеялся увидеть. Выше ростом, крепче сложением, за спиной длинная плотная коса.
– Я помешала? – спросила Арадита.
И почему-то вскоре получилось так, что уже она сидела, а он лежал рядом и говорил, уткнувшись в милосердную мягкость её юбки, порой сбиваясь на ругань и всхлипы. Рассказывал обо всём подряд: об Эльноре, об учителе Альдо, о том, как заросли тропы в джунглях. Вспоминал, какой была Инес несколько лет назад и какой – перед его отъездом. Бранил её мать. Разоблачал обман. Жаловался, что некому теперь носить чудесное алое платье, как по мерке сшитое. Наконец, он замолчал. Рука подруги лежала на его плече. Над крышей тоскливыми голосами перекликались ночные птицы.
– На самом деле она права. Я её предал.
Арадита коснулась его лба.
– Что бы ты ни совершил, она давно задумала с тобой расстаться. Твой отъезд…
– Скажи мне другое, – перебил Раймо. – Как я могу теперь её ненавидеть? Кто дал мне на это право?
– А если я отвечу, твои чувства изменятся?
Он затаил дыхание. Беспокойный ночной мир обступал его и Диту в их ненадёжном укрытии, а в эту самую секунду где-то во тьме тысячи причудливых тварей жили, убивали друг друга, любили и не осознавали, что кто-то думает о них. Им не было дела до прав, клятв и обязательств.
– Нет, – признал Раймо. – Ничуть.

***
Празднование состоялось, несмотря ни на что. Дом писца ломился от гостей, которые смеялись, пили и будто позабыли о возвращении их собственного местного злодея. Правда, у самых дверей сидели Удо и парень из деревенских, на вид – борец. Итотия ходил среди народа, принаряженный и гордый, как павлин, и наверняка считал себя охранником своей прекрасной жёнушки. Та восседала в центре всеобщего внимания и источала откровенное самодовольство – как можно было раньше не замечать в ней это чванство, наследственное ханжество, отвратительную двуличность? Мститель тяжко вздохнул и скользнул от окна к пристройке, которая издревле исполняла в родовом гнезде потомков царя роль кладовой. Внутри он мог предаваться раздумьям и душевным терзаниям, пока хранилище не опустеет.
Долго ждать не пришлось: пиршество текло полным ходом, и вскоре один за другим стали заглядывать люди, постепенно вынося запасы. Они проходили совсем рядом с Раймо, только руку протяни, но трогать их смысла не было. Он затаился в углу – безразличная тень среди теней, дыхание тише лёгкого сквозняка. И всё же, когда наконец показался обидчик – рукав ярко-синей рубахи чем-то намочен, едва касающиеся плеч волосёнки бездарно растрёпаны, спина будто ещё больше скривилась за эти месяцы – Раймо не смог подавить вспышку гнева, чистого, как небесное пламя. На его счастье, писец остротой чувств не отличался, а сейчас, после многих кружек пива – и подавно. Не успел бедолага дёрнуться, как мститель заломил ему руку за спину и внушительно помахал ножом перед вытаращенными от недоумения и боли глазами.
– Веди себя тихо, Тоти, и я тебя не задержу. Я хотел сказать пару слов, но боюсь, меня не дослушают. Так что потерпи немного, а потом мы расстанемся, будто и не встречались никогда. Согласен?
Итотия слабо кивнул.
– Вот и отлично. Идём, гости ждут.
Гости и вправду ждали, но отнюдь не того, что предстало их глазам, когда посеревший Итотия неуклюже ввалился в дом. При виде блудного Тарика все застыли. Борец дёрнулся было, но сел обратно. Удо нахмурился, не отводя взгляда. Сидящая возле ближнего конца стола Дита отставила кружку и исподволь глянула на хозяйку. Лия, которой необыкновенно шло новёхонькое узорное алое платье, уткнулась в плечо Адиля. Ваякара моментально перестал раздавать хлеб и начал подбираться ближе, притворяясь, что ещё ничего не заметил. Саадат вскочила со своего места и пронзительно завопила:
– Будь ты проклят, грязный проходимец!
Раймо глубоко вдохнул, проникаясь волнением, которое исходило от людей – волнением, причиной которому был он сам. Взгляды были прикованы к нему, и во многих читался страх. Раймо мог заставить этих нелепых глупцов подчиняться, запугивать их, покуда хватит умения и уверенности, может – немного поцарапать подлеца Тоти, чтобы выступила кровь, а всех их пробрало дрожью до глубины их крохотных жалких душонок. Но ему было нужно лишь одно, и послание его предназначалось одной-единственной женщине. Он обвёл помещение тёплой улыбкой – которая со стороны вполне могла напоминать радостный оскал сумасшедшего или зубы весёлого коня – и произнёс то, ради чего явился:
– Всё в порядке, народ! Я всего лишь зашёл поздравить прелестную супругу моего старого друга! Жаль, что моя бедная Инес не дожила до этого дня: я уверен, она была бы счастлива сидеть сейчас среди нас, пробовать чудесного жареного фазана и наслаждаться незаслуженным сочувствием.
Жена Итотии оттолкнула тарелку и застыла, как статуя. Дита прикрыла ладонью улыбку. Не дожидаясь, пока гости переварят его заявление, Раймо толкнул Итотию прямо на Удо, выскочил из дома и побежал прочь. За соседним углом его уже ждал снаряжённый и осёдланный конь.

***
На закате вершины гор окрашиваются алым. Их прекрасно видно с дозорного холма, как и окрестные тропы, но Раймо не хочет смотреть на бренную землю. Его разум парит с орлами в поднебесье, а сердце тлеет на дне вулкана, и всё прочее значения не имеет. Поэтому он позволяет себе не замечать, как Арадита подъезжает к холму на гнедом жеребце – по кличке, кажется, Шторм. Куда приятнее размышлять о Королеве Тёмных Горизонтов и наилучшем способе так перечислить хотя бы сотню её любовников, чтобы слушатели не заснули, и может быть – может быть – упомянуть в их числе какого-нибудь родича царя Оталоки.
Тем не менее, страдалец слышит, как Дита подходит со спины, и готовится к осуждению. Подруга всегда была на его стороне, но кто устоит перед возможностью поиздеваться от лица всего селения?
– Ну и сцену ты устроил, – говорит Дита. – Переполох был ужасный. Инес плакала.
– Она это любит, – лениво отвечает Раймо. Злорадство в его интонации почти не заметно. С выразительным вздохом подруга садится рядом.
– Не буду врать, меня это позабавило, но всё же, обязательно было так с ней обходиться? Выглядело как полноценное проклятие.
– Но это правда. Для меня Инес умерла.
– Зачем тогда грозить ножом бедняге Итотии, который обнимается с трупом?
Дита картинно морщится, а Раймо смотрит на подругу и не может оторваться. Только она его понимает. Всегда понимала. А он был слеп.
– Пускай мертвецы обнимают себе подобных, – говорит он, чувствуя пульсацию крови в висках. – Ты не такая, как они, Дита. Мы оба для них чужие. И знаешь, я благодарен судьбе, что всё закончилось. Инес была ужасной ошибкой, но теперь – мы можем это исправить…
Он видит перед собой ясные карие глаза, уверенный твёрдый взгляд. Конечно, Дита понимает – она знает Раймо лучше, чем он сам. Не оттого ли он оттолкнул её много лет назад? Страх простителен ребёнку, но давно пришла пора взрослеть. Он клонится к ней, всё ближе, и рокот пульса знаменует начало новой жизни…
Дита подставляет ладонь, и он касается губами её солоноватой кожи. Тотчас девушка отпихивает его без всяких церемоний.
– Раймо, ты что? – Словно он многоножка какая-то. Почему?
– Но Дита, я понял. Я должен был выбрать тебя. С Инес покончено, наше будущее свободно…
Дита вскакивает, и подол юбки – той самой, что и в ночь его приезда – хлещет его по лицу. Это нарочно, понимает Раймо, и такое осознание уже слишком. Он отворачивается к закату и проникается ощущением того, как с последними лучами солнца тают остатки надежды.
– Дурак ты, Раймо. Не решай за людей, что они чувствуют, – уже спокойно произносит Дита. Но Раймо догадывается об истинной причине неприязни.
– Меня невозможно любить, да? Сначала Инес меня бросила, теперь ты. Я же помню твоё признание до сих пор. Но сейчас ты меня презираешь. Неужели я так изменился? Альдо, видимо, написал про Эсти, и вы сразу поняли. Ещё ничего даже не случилось…
– Прекрати! Что за Эсти? Никто такого не писал! – перебивает Дита. И она, как всегда, права. На жалобы имеет право кто угодно, только не лжец.
– Никто и не любит подобных сплетен, я не про него. – Раймо оглядывается и озаряет подругу натянутой усмешкой. Дита хмыкает и качает головой. Кажется, будто она сейчас уйдёт и вернётся в долину, но девушка присаживается обратно и кладёт руку на плечо заблудшего друга.
– Мы все изменились, Раймо. Каждый день меняемся. Сколько прошло лет с тех пор – пять, шесть? Мы были детьми, ты с ума сходил по Инес, а потом вы с ней поженились. Поначалу было тяжело, конечно, но всё прошло. Из тебя вышел неплохой младший брат.
– Почему это младший? – ворчит Раймо. На прочие возражения сил не осталось.
– Я же старше на полтора года.
– Зато я сильнее!
– А ведёшь себя как ребёнок, – подытоживает Дита. – И меня сейчас больше волнует, как очаровать сына вашего с Альдо благодетеля.
Раймо мрачнеет. Эта часть задания вылетела у него из головы.
– Это неправильно. Зачем ты вызывалась? Послали бы какую-нибудь крестьянку.
– Хочешь сказать, любая крестьянка способна заменить меня? – возмущается подруга, но тут же добавляет серьёзным тоном: – Здесь от меня мало пользы. У Лии своя жизнь. У всех здесь она есть – маленькая, душная и скучная. Этим людям как будто не чтецы нужны, а грязь, которой можно облить соседа. А я хочу снова увидеть мир. Тех, по кому я могу скучать, немного. И ты будешь со мной.
– А ещё незнакомый навязанный жених, который считает тебя домашней девочкой, – напоминает Раймо. Настроение у него окончательно испорчено на ближайшие несколько дней.
– Ты с ним общался. Что скажешь? Сразу его прогнать? – смеётся Дита.
– В целом он парень неплохой… но я лучше.
– Не сомневаюсь! Пойдём в хижину, холодает.
Они уходят, а следом опускается ночь.

Отредактировано Солнышко (2016-11-07 01:30:35)

0

3

3. История

Солнце стоит высоко, и воздух уже раскалён. Две коренастые бурые лошадки мерно ступают бок о бок вдоль пустого просёлка. Мальчик сидит между двух вьюков, смотрит по сторонам и ужасно скучает. Он пытался изучать свиток, который дал ему с собой учитель, но не смог сосредоточиться на скачущих рядах букв. Он пытался запоминать дорогу, но поля и рощи вокруг бесконечны и до невозможности однообразны. Он думал о девочке, с которой не простился, потому что та ещё спала, но и это не помогло. Мальчик смотрит на невзрачного мужчину, который едет рядом и выглядит недовольным. Мужчина смотрит вперёд.
– Меня зовут Раймо, – заявляет мальчик.
– Я знаю, – отзывается мужчина, не отвлекаясь от дороги. – Ты сказал Тендаю и его парнишке часов шесть назад. И не особенно тихо.
Копыта глухо опускаются в пыль. Стрекочут вперекличку кузнечики. Мальчик продолжает:
– А тебя как зовут?
Молчание.
– Эй! Я спросил!
Мужчина оборачивается.
– Никак меня не зовут, и хватит приставать!
Мальчик утихает, но ненадолго.
– Значит, ты никто и звать тебя Никто! Ха-ха, понял?
– А ведь ты прав, – отвечает мужчина после минутного раздумья. – Только вот обычно мне не верят, а зря. Однажды попался я горному троллю – они твари вежливые, любят знать, как звали их обед. Вот я и признался, что я Никто. А заодно поделился рецептом замечательного мясного рагу с острым торальдским соусом. Вкусно пожрать этот тролль любил, но в соусах ничего не понимал, так что велел мне готовить приправу под собственное мясо, а сам встал рядом наблюдать. Тут-то я схватил нож и рассёк чудовищу жилу под коленом. Как он завопил! Ну а я нашёл свой рюкзак и дал дёру. Тотчас сбежались к троллю все его родственники и соседи и спрашивают, кто его ранил. А он и отвечает: «Человечишка!» – ведь имя моё он от боли забыл. Но я к тому времени был уже далеко.
– Ты неправильно рассказываешь, – говорит Раймо с неожиданно серьёзной интонацией. – Надо так: и тогда они меня поймали и разорвали на части.
– Нет, это не про меня. Может, про неумелого подражателя, – не менее серьёзно отвечает Никто. – Со мной никаким чудовищам не справиться.

***
«Я умру. По-настоящему. Она убила меня, – думает Раймо в единственный пронизанный болью миг. – Теперь все мертвы.»
Рыжеволосая пиратка пинает его в грудь, высвобождая рапиру. Напомаженные алые губы обнажают гнилой оскал.
Раймо падает во тьму.

***
Ладони и пальцы совсем затекли. Грудь и живот нещадно саднит, порезы опухли и пульсируют жаром, но больше всего Тельмо боится за пальцы, которые перестал ощущать. Он боится остаться безруким, ни на что не способным. Вероятнее всего, он умрёт раньше, но об этом думать нельзя. Надо думать о том, что скоро вернётся Бранвег, и тогда, возможно, ей захочется связать его по-другому… Он не скажет о пальцах, потому что тогда она сама отрежет их, один за другим. Ей нужен живой пленник, не целый.
Сейчас он Тельмо, хотя это и неважно. Бранвег не спрашивает ни о чём. Затыкает ему рот тряпкой, чтобы не кричал, и мучает. Тельмо ей нравится, поэтому она пока не убила его. Другие демоны – те могли бы, но все боятся Бранвег Кровавой. Злобные ублюдки, вечно грызутся между собой, иначе бы давно взбунтовались. Так говорит Бранвег. Она ведь бывает и ласковой, как обычные женщины. Когда ей надоедает бить его, или резать, или обжигать колдовским прикосновением, или душить до потери сознания, она позволяет ему положить голову к ней на колени, перебирает его грязные, спутанные лохмы и рассказывает о себе. Демонам приходится быть сильными и безжалостными, чтобы выжить. Поэтому она такая. Но ведь она спасла глупого самонадеянного Тельмо, выходила его, защищает от остальных. Она сама заботилась о нём, пока он оправлялся от раны, даже спала рядом… О, какой чуткий у неё сон!
Хорошо, что она не знает про Раймо. Хорошо, что Тельмо на самом деле не существует. Бедняга сошёл бы с ума от боли и безысходности. Он плакал, когда Бранвег вырезала свои вензеля на его теле, слизывала кровь, кусала края порезов… Раймо не стал бы терпеть. Он бы придушил её голыми руками, за себя и за учителя. Но Тельмо скован собственным страхом сильнее, чем может связать Бранвег. Жалкий трус. Предатель. Узник, готовый на всё, чтобы выжить. Он и сам порой забывает, кто из них настоящий, и перешёптывается с тем, другим, пока тюремщицы нет рядом. Спорит о том, что им делать. Бранвег грязна и отвратительна, но надеяться больше не на кого. Все мертвы. И только в ином мире, где солнце светит ярко и ветер дышит свежестью, кто-то смотрит вдаль с пристани в пёстром городе у моря…
Он не помнит, как звали ту девушку. Он ждёт Бранвег. С палубы смутно доносятся крики и шум, но сегодня они вселяют необычную тревогу… Неужели бунт? Нет, никто не посмеет! Тельмо молит небеса, чтобы Бранвег добралась до него первой. И она приходит. Демоница захлопывает за собой дверь каюты и вваливается в каморку пленника. Она тяжело дышит, густые рыжие кудри взмокли и липнут ко лбу, во взгляде безумие. Бранвег подбирает свой острый нож со следами крови и замирает у переборки.
Дверь вылетает. Тяжёлые шаги меряют пол. С оглушительным хрустом металл пробивает дерево и женское тело. Бранвег хрипит и оседает под ноги Тельмо, по её рубашке расплывается краснота. Она мертва, понимает Тельмо и плачет от жалости к Бранвег и к себе. Скорчившись в сумраке и грязи, он не решается взглянуть на убийцу, и видит только алое пятно, словно целое поле маков, и падает в них, и уже не слышит изумлённого возгласа, не чувствует, как верёвка отпускает онемевшие руки, и пиратский корабль мерно покачивается на волнах, как колыбель…

***
Он падал. В преисподнюю, на самое дно мира, бессильно и неотвратимо. Цветные бабочки воспоминаний кружили над головой, одна за другой растворяясь во мраке. Чья-то мёртвая хватка сжимала его горло, не давая вдохнуть, и влекла вниз.
– Уходим вместе, красавчик, – прошептала Бранвег.
Страха не было. Всё случилось так, как должно было, а после смерти нечего бояться. Тельмо – слабак, ничтожество, раб – умер со своей хозяйкой.
Хриплый звук оглушил поначалу, и Бранвег сжала когти. Но с изумлением он осознал, что это – и что смех доносится из его собственного рта.
Он был Раймо.
Раймо рассмеялся, выскальзывая из пустой оболочки. Бранвег обхватила то, что выглядело как его истерзанное тело, и с добычей канула во тьму.
Падение продолжалось.
И оно ускорилось. Незримые руки вцепились в освобождённую от шрамов плоть. Давили, рвали в разные стороны. Мертвецы заполнили пространство вокруг, а внизу ждал зловонный прогнивший ил.
Раймо закричал.
Жидкая донная грязь беззвучно расступилась под ними, и нечто колыхнулось навстречу из её глубины. Он дёрнулся, но держали крепко.
– Ты всегда делал, что хотел, – сказала Инес. Она обняла его со спины и нежно прижалась щекой. Под кожей у неё что-то копошилось. – Может, хватит бегать?
– Почему ты здесь? – спросил Раймо. Она хихикнула.
– Не знаешь? Ты очень дурно поступил со мной. Впрочем, я не в обиде. Может, даже прощу тебя… если останешься.
– Не могу. Я живой, – сказал он, пытаясь найти опору хотя бы в вере в свои слова.
– Ты уверен? Иногда всё не такое, каким кажется.
Новый голос, но тоже знакомый. Раймо уже не рассчитывал когда-либо снова его услышать.
– Кому это знать, если не тебе, брат? – продолжил Энеко. Его голова торчала из ила, и волосы колыхались, как водоросли.
– Ты никогда не звал меня братом, – ответил Раймо.
Энеко распахнул челюсти, и оттуда выплыла ядовито-зелёная рыбка.
– Ты украл мою судьбу, брат. Какая теперь разница?
– Смерть – естественная часть жизни и переход к новому состоянию. В конечном итоге не так важно, когда ты умер, да и ты ли это был. Сегодня – человек, завтра – личинка, затем – певчий дрозд… Что дальше? Всё едино: жизнь и смерть, прошлое и будущее, начало и конец, предатель и его жертвы…
Это был учитель Тендай, но его сменил дядюшка Альдо, а следом смешалось множество голосов, они то перебивали друг друга, то звучали в унисон – десятки алчущих духов. Все те, кого Раймо когда-либо знал и успел потерять. Глухое гулкое эхо поглотило его.
А из пучины тянулось нечто.
Оно восставало безмолвно и грозно, и с ним поднимался уровень жижи. Энеко пропал, и только рыбка бороздила грязь. Мёртвые стихли, словно предвкушая развязку.
Не в силах шелохнуться, Раймо задрожал. Он понял. Только один призрак ещё не являлся терзать его. Забрать его с собой.
Она тянулась к нему – рука, обугленная до костей, со вплавившимся в плоть стеклянным браслетом. И противиться он не смел.
– Нет, – прошептал Раймо, умирая.
Он стал никем.
Он парил в пустоте над бушующей мглой, в которой исчезали города и целые страны. У него не осталось ни имени, ни прошлого.
Он был свободен.
Тогда он подумал о крыльях – и перестал существовать.

Целительница
Као Серрис не могла заснуть. До глубокой ночи она заботилась о раненых и освобождённых пленниках – впрочем, и тех, и других на этот раз было немного. Уже трое суток она не спускала с них глаз, стараясь облегчить муки тела и утолить боль души, и сейчас могла сказать, что жизням её подопечных опасность не грозит. Но тревога не оставляла целительницу. За долгие годы работы с торальдскими вояками она повидала столько, что и сны больше не являлись ей – даже те, от которых в юности она рыдала ночами. Даже Берк, покойный муж. Бездетная, потерявшая всех близких, Серрис отдавала нерастраченные силы пациентам. Она помнила каждого и всегда чувствовала, когда с ними что-то не так.
Целительница села на койке и обвела взглядом импровизированный лазарет. В темноте слышались дыхание, стоны и бормотание спящих. Кого-то не хватало. Она поспешно зажгла свечу, растолкала молодую помощницу Кетт и пошла между постелей, всматриваясь в лица. Обнаружив пустое место, она с негодованием фыркнула.
Это был парнишка, младший из освобождённых пленников. В иной раз целительница просто укорила бы себя за невнимательность и погрустила о подступающей старости. Но этот юноша привлёк её интерес ещё с момента, когда бойцы притащили его, измождённого и бредящего, из каморки возле капитанской каюты. Никто, казалось, не знал его – ни имени, ни происхождения. Под ключицей у него остался шрам от недавней раны, а торс покрывали волдыри и воспалённые извилистые порезы. Бедолага всё звал кого-то в горячке, не приходя в себя. Так продолжалось до этого вечера, когда Серрис различила в шёпоте связную речь – и с удивлением узнала сказание о Короле-птице. Последний раз целительница слышала его от своего прадеда много лет назад, а теперь эти строки пели иначе, на современный манер. Парень прочёл, как по книге, целую строфу, а затем наконец задышал ровно и спокойно. А пожилая женщина ещё долго сидела рядом, погружённая в воспоминания.
«Ох уж эти менестрели», – пробормотала Серрис, стоило ей выйти из отсека. Её пропажа стояла, опираясь на переборку и кутаясь в одеяло. Как ни странно, парень умудрялся выглядеть в этой обстановке практически естественно, и если бы Серрис не искала именно его, то легко могла пройти мимо.
– Далеко собрался?
Парень нахмурился. Он явно предпочёл бы остаться незамеченным.
– Куда может направляться человек посреди ночи? По-моему, очевидно, – ответил он слабым голосом, только глаза странно сверкнули.
– Без предупреждения, едва держась на ногах? – Серрис покачала головой. – Давай уж провожу.
Он отвернулся и бесстрастно сказал в пустоту:
– Ладно. Проводите меня, матушка. Мне хотелось выйти на палубу.
И они поднялись, медленно, но без происшествий. Ветер тотчас взметнул угол одеяла, погасил свечу и смёл с лица Серрис выбившуюся из причёски прядь. Юноша уселся на истёртые доски палубы, женщина встала рядом. Роскошная густота ночного неба отдавала цветом спелого тёмного винограда, и море отражало его, обернувшись чашей густого, как кровь, вина. Впереди сияло ясное пламя эльнорского маяка.
– Мы идём в гавань? – спросил подопечный.
– Конечно. Ты ведь из Эльнора? Родные, возможно, тебя уже оплакали.
Он покачал головой и с непонятной отстранённостью посмотрел на Серрис.
– Они ждут. Всегда будут ждать, что бы ни случилось. У меня прекрасная семья, знаете? Дедушка стар, но сохранил память и недюжинный ум. Он всегда верил в меня. Старший брат – моряк, он ничего не боится, даже смерти. И есть ещё мать, заботливая и добрая, с самым тёплым на свете взглядом. Она похожа на вас.
Что-то в этих простых словах – может, интонация, с которой они прозвучали, а может, неявная фальшь – задело струну в сердце Као Серрис, и всё её существо воспротивилось им. «Это ложь», – подумала целительница. Не подавая виду, она спросила:
– Как тебя зовут-то?
Он растерялся. Сжал губы, нахмурился, не то вспоминая, не то придумывая ответ. Наконец, произнёс:
– Тарик.
– Хорошо. Я – Серрис, главная целительница «Принцессы Запада». Этот корабль находится в распоряжении торальдского флота, и мы освободили всех узников. К сожалению, твоих товарищей среди них нет.
Юноша кивнул и шевельнулся под одеялом, словно прижимая что-то к груди.
– Что там у тебя, Тарик? Нашёл свои вещи?
– От вас ничего не скроешь. Не беспокойтесь, я не ворую законные трофеи вашей страны. Всего лишь последний журнал моего учителя. Он… был историком. Пришлось порыскать, прежде чем повезло наткнуться на бумаги.
«Значит, я всё же спала», – подумала Серрис, но вслух сказала:
– Важные записи?
Она услышала странный жалобный смешок. Беспокойный пациент вытащил и раскрыл свою добычу. При таком скудном освещении целительница не смогла бы прочесть ни слова, но его оказалось достаточно, чтобы увидеть: страницы тетради чисты и пусты, как жизнь, лишённая цели. Као Серрис присела и коснулась края листа.
– Твой учитель многое совершил, – сказала она. – А теперь твоя очередь.

Принцесса
Ночью светлый Эльнор не менее прекрасен, чем днём. А также по нему гораздо удобнее передвигаться, если неплохо видишь в темноте и знаешь, куда хочешь попасть. Когда-то Тельмо изучил во дворце все входы и выходы, проверил крыши и архитектурные изыски и запомнил способы незаметно подобраться к святая святых – окну в покои леди Коринны, жены молодого лорда. Так, на всякий случай. Был у них и условный стук, если придётся срочно увидеться. Правда, использовать его ни разу не приходилось, что, верно, и к лучшему. Зато сейчас – то ли ей не спится, то ли прежняя подготовка не забылась, но вскоре Арадита открывает окно. Вид у неё усталый.
– Это ты? – нелепо спрашивает она. И, не дожидаясь ответа: – Боги, зачем лезть в окно посреди ночи? Я уже думала, ты призрак!
Она буквально втаскивает своего гостя в комнату, где он тотчас отступает в сторону, избегая объятий. Дита замирает, беспокойно глядя на него.
– Даже выглядишь мёртвым. Тебя ещё можно оживить?
С размаху, словно у него подкосились ноги, пришелец садится на ковёр.
– Дай поесть, Ди, умоляю. И я бы заново умер за горячую ванну. Только не говори никому, ладно?
– Поняла, – холодно отвечает Дита и плотнее затягивает завязки ночного халата. – Что ж, тебе повезло. Я могу позволить себе некоторые капризы.
Она исчезает в смежном помещении, но вскоре выводит глуповатого вида заспанную девицу. Та хлопает глазами на незнакомца. Дита командует:
– Бланка, принеси еды и разбуди кого-нибудь, пусть согреют воды. Скажи, что наследник не даёт мне спать. Про моего друга не упоминай, он не любит лишнего внимания.
– Наследник? – удивляется друг, когда Бланка выходит.
– Сам-то и не спросишь, как я тут живу, – говорит Дита и садится на постель. В тусклом свете лампы на её лице блестят слёзы. – Где ты был? Все давно решили, что ты покойник, как и остальные. Кто-нибудь ещё спасся? Мне рассказывали про останки…
Её гость вскидывает ладонь и странно улыбается.
– Мы попались демонам. Последним подонкам в их проклятом роду. С ними я провёл всё это время, и, честно говоря, ещё на днях сомневался, какой сейчас год. Представь себе толпу кровожадных быков – примерно так наши пираты и выглядели, и столь же хорошо соображали. Не догадались даже попросить за нас выкуп. Мне ещё, можно сказать, повезло… Зато потом я видел, как их похватали ребята из Торальда. Пираты взяли судно с грузом вин, перепились до полусмерти, корабль дрейфовал, они песни горланили. А огнедышащая демоница, что была у них за капитана…
Когда Бланка возвращается с едой, леди Коринна оплакивает старого лорда и его учёного друга, своего отца. Бланка работает во дворце недавно, но кухарка сказала, что они пропали в море. Молодой лорд соблюдает траур, это Бланка видела и сама. На секунду Бланка тревожится, что подумает молодой лорд, если внезапно вернётся и увидит чужака в спальне своей жены, но тут же одёргивает себя: ничего предосудительного они не делают. Загадочный господин выглядит больным, и он, наверно, бедный студент, потому что зовёт отца леди учителем Альдо. Вероятно, ему некуда больше пойти.
– Спасибо тебе, добрая фея! – восклицает незнакомец, забирая у Бланки поднос. Он улыбается ей так ласково, что она забывает про все сомнения, голова идёт кругом. Теперь ей думается только о том, как молод этот господин и как красив изгиб его бровей, и если бедняжку немного откормить…
– Поторопись, если всё же не хочешь никого порадовать своим чудесным воскрешением, – вмешивается леди Коринна. Голос у неё немного хриплый от плача, но она уже вполне владеет собой. И пока её друг торопливо, без всякого изящества ест, леди находит одно из своих старых платьев – то, на котором шов истёрся – и после минутных размышлений добавляет шаль.
– Тебе пойдёт. Умоешься – забирай это себе, вдруг ещё пригодится. Я пойду вперёд и разгоню всех, кого замечу в коридорах, а вы с Бланкой ступайте следом.
Господин, дожёвывая, мычит какое-то возражение, но леди демонстративно зевает.
– Что это я? Ах да, собиралась принять ванну и крепко уснуть. Ничего не видела этой ночью, ничего не слышала. Определённо никаких мужчин. Так, Бланка?
Она стремительно выходит, оставив светильник. Бланка теряется: как же госпожа найдёт дорогу в темноте? Может, сейчас вернётся? Её беспокойные мысли прерывает голос гостя:
– Не смотри в мою сторону, пожалуйста.
Бланка послушно замирает и даже затаивает дыхание. Она слышит шелест ткани и понимает, что господин с красивыми бровями надевает платье. Ей это кажется странным, но кто знает, что за обычаи в учёных кругах. Если подумать, те же мантии волшебников… Её прерывает легкое прикосновение к плечу.
– Будь добра, моя фея, возьми рубашку. Она мне ещё пригодится, – шепчет голос, теперь отчасти похожий на голос леди Коринны. Ошеломлённая Бланка осторожно оглядывается – и видит в полумраке прямую фигуру с величественным наклоном головы и такое знакомое положение руки, придерживающей шаль, что сама готова принять этого человека за свою хозяйку. Фигура делает пробные шаги, разрушая иллюзию, но вскоре выравнивается и походка. Бланка робко поднимает рубашку, берёт со стола светильник, и они отправляются. Сердце девушки трепещет в ожидании внезапных помех, но всё тихо, никто не таится за поворотами, не прячется под лестницей. Порой ей кажется, что она и вовсе идёт одна сквозь ночь, и только мерещится тихое дыхание крадущегося следом хищника.
Леди Коринна ждёт в купальне. При виде процессии она хлопает в ладоши и улыбается, и чары тревоги спадают.
– Вылитая я! Давайте быстрее, Бланка, что там у тебя? Ну, знаешь…
– Вам не нужно меня ждать, – прерывает её гость.
– Нет, если уж я сейчас должна принимать ванну, я буду здесь.
Он пожимает плечами, проходит мимо них, чуть не задев Бланку плечом, и начинает стягивать платье. Левой рукой двигает слегка неуклюже, словно…
– Подождём на скамье, – вполголоса говорит леди Коринна, и Бланка больше не смотрит. Но госпожа, вероятно, оглядывается последний раз: её резкий выдох полон гнева. Она до боли сжимает запястье Бланки. Женщины садятся рядом, и в приглушённом мерцании лампы кажется, будто подле них, за пределами круга света, начинается берег моря, пустынный и безлюдный, только волны плещутся о камень. Незаметно для себя Бланка задрёмывает, и ей снится, что она – прекрасная принцесса Бланкафлор, и в окно к ней забрался принц с лицом безымянного господина, ищет её, но нельзя даже шевельнуться, чтобы не разбудить матушку, старую колдунью. Наутро Бланка просыпается в купальне под возмущения экономки. От гостя не осталось и следа, госпожа отдыхает допоздна, а с конюшни исчез один из коней, мышастый и с дурным нравом.

Потомок
День начинался дурно, а это означало, что до заката всё будет идти не так. Инес опрокинула завтрак и страшно разозлилась, маленький Тарик плакал без умолку, и голова у Итотии шла кругом. Предоставив жене успокаиваться своим чередом, он подхватил малыша и отправился на прогулку. Утро было холодным и серым, хотелось сказать – неживым: ни первых солнечных лучей, ни даже ветра. Долину затопил туман, и даже всю жизнь знакомая улица казалась вратами в царство теней. В иной раз Итотия сразу вернулся бы, но сейчас младенец только начал успокаиваться, и стоило дождаться, пока он не заснёт, а Инес не выместит гнев на какой-нибудь невинной чашке. Может, походить туда-сюда перед домом, но не дальше. Было что-то жуткое, неестественное в этаких погодных явлениях, и духи предков наверняка так и бродили вокруг. Сбивчивым голосом Итотия начал старинное присловье:
– У старшего сына царя Оталоки была бородавка на носу. За это царь лишил его права наследования. Второму сыну царя Оталоки отрубили в бою ухо. За это царь лишил и его права наследования. Третий сын царя Оталоки умер в детстве. Четвёртый сын царя Оталоки кутил с простолюдинами, и за это царь лишил его права наследования. Пятый сын царя Оталоки был ленив и не хотел править, но царь понял, что больше сыновей у него нет, и провозгласил своим преемником пятого. Так настал конец Бессмертному царству.
Отрывки истории не только успокоили ребёнка, который едва ли понял хоть слово, но и должны были умиротворить предков, если тем вдруг что-то не нравится. Не станут же они карать своего родича, который знает их прижизненные тайны… Мерная поступь копыт заставила Итотию усомниться. Он замер, прижимая к груди маленького Тарика, и уставился в сторону источника звука. Кто-то приближался. Быть может, кровавый Палука Одноухий не одобрил рассказа и примчался с того света со своим разящим копьём наперевес? Он исполнен гнева, и потому даже его коренастая горная лошадка кажется великаном. Итотия сглотнул. Зловещий образ, к его ужасу, показался наконец из тумана и натянул поводья полуматериального коня. Нежданным гостем оказался не воинственный Палука, но и этой встречи скромный писец предпочёл бы избежать. Выбора, впрочем, не было, и утешало лишь понимание, что правильные слова могли помочь духу обрести покой…
– Я слышал о твоей смерти, Тарик, – сказал Итотия призраку. Тот продолжал смотреть то ли на, то ли сквозь него. – Знаешь, я не держу на тебя зла. Жаль, что мы расстались в ссоре. Инес действительно не ждала, что ты вернёшься, но за ложь её изгнали, и она чуть не умерла родами, понимаешь, как ты тогда сказал, а потом мы узнали, что ты погиб… Нас простили, и Инес до сих пор сожалеет, что на это пошла, мы даже сына назвали в твою честь Тариком, смотри!
Итотия поднял младенца дрожащими руками, от всей души надеясь, что привидение бывшего друга не жаждет человеческой крови. Ребёнок заворочался, и, пытаясь его удержать, Итотия на миг отвлёкся от призрака, а когда вновь поднял глаза, тот уже стоял прямо перед ним. Смерть не красит людей: бледный, бесстрастный – так, должно быть, выглядел Тарик в миг, когда оборвался его земной путь, в пиратском ли трюме или в волнах морских. Итотия отпрянул, прижимая малыша к груди.
– Заклинаю тебя твоим именем!.. Обоими именами! Не трожь моего сына, и меня тоже! Возвращайся туда, откуда пришёл!
– Я тоже рад тебя видеть, – отозвался призрак. – Тоти, может, хватит? Я ехал всю ночь, с ног валюсь от голода и усталости, а ты решил поиграть в некроманта?
Итотия осторожно протянул руку, и старший Тарик поймал её на полпути и пожал. Его ладонь оказалась холодноватой, но вполне живой на ощупь.
– Против мировой я, впрочем, ничего не имею, – добавил путник с гримасой вымученной радости. – Искренне рад за вас и карапуза. Только не думаю, что стоило давать первенцу имя, как бы это сказать, старого знакомого его матери. Мало ли, слухи пойдут…
– Я ведь не сплю? – прервал Итотия. В душе он был бы весьма рад проснуться и обнаружить, что один надоедливый грубиян действительно мёртв и пребывает где-то далеко от них с женой. Но всякая надежда на это развеивалась вместе с туманом. Грубиян потыкал пальцем щёку младенца.
– Так и быть, забирай моё имя, толстяк. Не настолько оно мне нужно. Знаешь, Тоти, я сам порой не уверен, что всё происходит на самом деле и что я – действительно я.
– Что ты собираешься делать? – спросил Итотия. От Тарика исходила угроза, но понять, на кого она направлена, было невозможно. Живой или мёртвый, он вернулся не ради мести. Но ради чего? Тарик пожал плечами.
– Навещу старейшин. А там – поглядим.

Учитель
Калха не для того жил на горе, чтобы слушать сплетни, которыми полнятся людские дни. Если случится что-то достойное внимания, к нему пришлют вестника. А если мир вздумает рухнуть, он заметит и сам. Так он решил когда-то, с трудом вернувшись домой. Он тогда только начинал оправляться после увечья. Жалость казалась невыносимой, и столь же тяжело было видеть, как живут те, кто не знал ничего, кроме мирной жизни. Не в силах справляться с гневом, он ушёл. Но Библиотека и ему нашла применение.
Так или иначе, Калха не знал ни о скандальных выходках одного из своих учеников, ни о предполагаемой его гибели, ни о возвращении. Но одно он знал точно: никто без нужды не поднимался к нему на гору. Поэтому он не задал пришедшему на закате ни одного вопроса. Только махнул рукой – садись, мол. И тот тихо сел рядом на старое бревно и подбросил в костёр пару сучьев.
– Вот. Согреешься, – сказал Калха и поднял из-за бревна кожаную флягу. Содержимое он готовил сам. С чувством некоторого сожаления Калха пригубил и протянул гостю. Он собирался напиться сегодня один, но законы гостеприимства требовали щедрости. К этой отраве Калха пристрастился, оставшись калекой. Она обжигала глотку, но удивительным образом проясняла сознание. По венам растекался полузабытый жар, ну а потом наступала расплата. Как за всё в жизни.
Солнце село, а гость продолжал молчать. Калха почувствовал себя оскорблённым. Когда-то эти мальцы боялись его, ненавидели, обзывали старым грифом – и никому из них не пришло бы в голову оставить учителя без должного приветствия. Даже в самых дерзких мыслях они не могли бы поставить себя на один с ним уровень. А теперь этот, как его звали? Этот бездельник со всеми руками и ногами явился издеваться над стариком? Калха махнул рукой в сторону головы парня, отчего тот вздрогнул и обернулся, опустив флягу.
– Обстриги! – рявкнул Калха. – Никто ещё за патлы не ловил?
Ученик посмотрел прямо в глаза, и Калха понял, что он не боится.
– Не стану. Мне так больше нравится.
Это действительно был вызов. Калха отобрал флягу и с негодованием отметил, что та изрядно полегчала. Откровенное нахальство. Он сделал большой глоток, вновь утверждая своё право владения, и заткнул пробкой горловину.
– Думаешь, ты теперь умнее меня, щенок? Обойдёшься без моих советов?
– Обойдусь, – парень насмешливо оскалился. – С этими волосами я ад прошёл насквозь, и знаешь что? Меня любила королева тьмы. Когда тебя последний раз любила женщина, беззубый старый пёс?
Калха отшвырнул флягу.
– Подраться решил? Не на того, щенок, брешешь!
Наглец поднялся на ноги. Небрежным движением размял плечи, принял стойку – и рухнул почти что в костёр лицом. Калха, убийственно серьёзный, оттолкнулся тростью и прыгнул – такой лёгкости от хромца никто бы не ожидал. Парень едва успел перевернуться на спину, как учитель рухнул на него, вышибая дух и придавливая к земле. Никто не уйдёт от Охотника, стража границ! Калха словно вернулся в прошлое. Снова враги вокруг… Когда он успел достать нож? Стоит ли на месте перерезать паршивцу глотку или сперва допросить? Переход через джунгли долог и опасен, избавить тяжелораненых от мук – только разумно…
Пустота, от которой он скрывался все эти годы, настигла его. Она глядела на него глазами бездвижно лежащего снизу человека. Его ученика. Охотник почувствовал лёгкий укол под рёбра слева.
– Вы пьяны, учитель, – насмешливо сказала пустота.
– Не так, как ты, – прошептал Калха. Пространство вокруг него расплывалось и сворачивалось спиралью. Нож превратился в гадюку, её раздвоенный язык скользнул по запястью.
Калха Охотник, учитель Гриф, покачнулся и упал, доверяя своё тело жёсткой надёжности почвы.
Они лежали бок о бок, молча, как и прежде. В проёмах древесных ветвей мерцали звёзды. Калха слышал однажды странную легенду. Она гласила, что боги прибили небо серебряными гвоздями. Сковал эти гвозди Кузнец Предначального, из голосов нерождённых и путеводного света мечтаний, и закалил в снегах поднебесных высей. Облачение свода соткали ветры, сотня и две дюжины, а что лежит по ту сторону – не знает никто. Но каждая капля невинной крови, пролитая на земле, подтачивает основания небес, и ржавеет мистическое серебро. И когда истлеет последний гвоздь, пошатнутся опоры мира, рухнут своды и наступит час Последнего Апокалипсиса.
Была в тех словах какая-то загадочная сила. Много лет назад они цепко держали память молодого Охотника, когда он шёл на верную смерть. «Чего бояться? – шептал он себе. – Твоя кровь не сможет уже навредить божественному творению. Памятью товарищей ты воскреснешь». Но он выжил тогда, а товарищи – нет. Он рассказал обо всём писцам Библиотеки, и они запечатлели последние дни его друзей на своих пергаментах, а затем сложили их в душную темноту хранилища. Там они и покоились по сей день, навечно лишённые и жизни, и возрождения. Калха знал, что после смерти окажется там же, среди пыльных строк, в бесконечности той битвы и отчаянного, безнадёжного побега. С ними. Иной судьбы он и не желал… Ведь так?
– И не стыдно тебе пытаться отравить старого немощного учителя? – прохрипел Калха. Голос всё ещё плохо его слушался.
– Всё честно, я и себя отравил, – слабо отозвался парень. – Боялся, что мы друг друга поубиваем, но немного не рассчитал. Если умрём, это будет на вашей совести – плохо учили, значит.
– Да ты с ума сошёл, – ответил Калха и вдруг, неожиданно для себя, зашёлся обычным своим кашляющим смехом. Звёзды мерцали с высоты, а с земли на них смотрели два человека, которые вернулись из ада живыми.

Библиотекарь
Начинался сезон дождей, а Ицаль никак не мог закончить перебирать каталог. Он знал, что другой работы ему не найдётся, что многие бы душу отдали за свободный доступ в святая святых Библиотеки и что нужно быть благодарным тем, кто много лет заботился о нём. Но мысли о долге утомили младшего куратора. Хотелось ради разнообразия сделать что-то настоящее, весомое, по собственной воле, а не по указке Главного Библиотекаря.
Краткий период перед началом ливней был у Ицаля любимым временем года. В тени заполнивших небо туч он мог спокойно гулять днём, не опасаясь яркого солнца и не укрывая каждый клочок своей полупрозрачной кожи. Он даже мог бы обнажиться до пояса, как любой из его товарищей, но боялся, что всех оттолкнёт его белёсое вялое тело. И всё же в эти дни его желания достигали непривычного уровня смелости. «Я ведь так и не повидал нашего свиристеля с тех пор, как он вернулся, – вспомнил он на этот раз. – Никуда этот каталог не денется». Насколько знал младший куратор, с агентами в Эльноре случилось нечто непредвиденное, погиб учитель. Нельзя было упустить такой шанс поглазеть на Тарика, с которого сбили спесь, ненавязчиво поглумиться и, под конец, милостиво одарить неудачника сочувствием. Ицаль гордо улыбнулся своим планам и решительно встал из-за стола.
По рассказам приятелей он примерно знал дорогу к тренировочному лагерю старого Грифа, а дальше рассчитывал как-нибудь сориентироваться. Он также помнил, что ученики успевали после дня самовольной отлучки вернуться на гору засветло. Причин для волнения он не видел. Прихватив из столовой два пирожка и бутыль с водой, Ицаль отправился в путь. Народ как раз собрался на дневное чтение, и некому было обратить внимание на беглеца. Ицаль успел без помех прошагать где-то полчаса, когда его настигла подавляющая мысль. Подниматься в гору было тяжело. Он совсем выдохся, а преодолел лишь малую часть пути. Возможно, стоило вернуться, пока не начался дождь и какой-нибудь ручей не вырвался на тропу, размывая её. Но это означало бы конец самостоятельному приключению: снова просиживать до ночи в четырёх стенах, чувствуя себя слабаком и выродком.
– Я справлюсь, – сказал Ицаль хмурому небу, пытаясь игнорировать натёртую пятку.
Когда он наконец-то нашёл хижину, почти наугад, едва разобрав невнятные указания пьяного старика с клешнёй вместо стопы, первые струи ливня уже хлестали по кронам деревьев и рассеивались водопадом брызг, а дёрн начал чавкать под ногами. В стремительно сгущающемся мраке Ицаль сунулся под плетёный травяной полог на входе – и чуть не отшатнулся. Там царила кромешная тьма. Но промокать не хотелось, и он поторопился сделать шаг вперёд. Полог опустился на своё место, отрезая последний источник скудного света.
– Ты здесь, свиристель? – неуверенно позвал Ицаль. Он силился, но никак не мог понять, есть ли кто-нибудь рядом. Ни одно из чувств не давало ответа. Дождь шуршал и шуршал по крыше из веток, по лесу за стенами, по всей долине.
В следующий миг его горло сдавили жёстким захватом со спины.
– Даже не думай, – прорычал нападавший.
Ицаль дёрнулся, потом ещё и ещё, но хватка не ослабевала. Он скрёб ногтями руку врага, а перед глазами плыли цветные пятна, и неведомый противник продолжал душить его, насмерть, ни за что! В панике Ицаль замахнулся назад и, кажется, попал – кто-то охнул и немного отпустил. Судорожно вдохнув, Ицаль завопил. Впоследствии он не раз вспоминал, каким странным получился этот крик – высоким и практически нечеловеческим. Но в тот момент думать он не мог.
На его счастье, это сработало. Враг разжал руки и хрипло спросил:
– Кто здесь?
– Уйди! – крикнул Ицаль, отталкивая его и отползая на ощупь к стене. – Не подходи, ты, убийца! Я буду драться!
– Ицаль? Почему ты здесь? – отозвались из тьмы, и он внезапно узнал голос своего главного соперника.
– Ты… Ты свихнулся! – жалобно произнёс Ицаль, потрясённый осознанием. О свиристелях речи уже не шло. С ним разговаривал опасный сумасшедший.
– Милосердные боги. Прости. Я не знаю, как это произошло. Не помню, – взмолился во мраке Тарик, точнее, человек, которого некогда звали Тариком, а теперь нелегко было назвать и человеком. Прошлое казалось Ицалю ненастоящим, мгновения борьбы и удушья перечеркнули его. Остался только страх.
– Ты в порядке? Я разведу огонь. Он должен помочь…
Невнятная возня. Стук кремня о кресало, правее и ближе. Разгорающиеся искры в примитивном очаге.
– Будет немного дымно, но я… Можешь не бояться. Огонь не даёт мне сорваться, я уже выяснил. Не думал, что кто-то объявится тут в такое время…
Ицаль различал только его руки. Эти руки могли кормить огонь и отнимать жизни. Раньше он не замечал, как гармонично, как верно они сложены, в отличие от его собственных костлявых продолговатых ладоней с вытянутыми пальцами, которые умели обращаться только с пером. Возможно, эти руки были вправе избавить мир от бесполезного урода. Но сейчас они дрожали, как и руки Ицаля. «Я должен убить его, – подумал младший куратор, – пока он не убил меня». И, в ужасе от собственных мыслей, потерял сознание.
Наутро блёклый свет озарил хижину. Ицаль очнулся в душном, задымлённом пространстве и закашлялся. В очаге дотлевали лучины, а рядом, неуклюже свернувшись, спал Тарик. Дождь, судя по звукам, поредел. Ицаль не обнаружил ни дров, ни еды, но осторожно отпил из чужой фляги. Будущее выглядело беспросветным. Застрять тут, в глуши, посреди влажного сезона, с безумцем, который однажды бросился с ножом на Итотию, а теперь его самого пытался задушить…
– Я ведь когда-то восхищался тобой, – укорил Ицаль спящего. – Как и все остальные. Мы считали тебя лучшим. А что теперь? Ты жалок. Но страшен, – добавил он, помолчав. – Что же мне делать?
Ответа не было.

Следопыт
Когда человек, который сам постарался забыть своё имя, один из доверенных агентов Библиотеки, известный в одних кругах как Колоброд, а в других – как Никто, поднимался на гору, он уже знал, что младший архивный куратор Ицаль сгинул без вести две недели назад, в пору тяжёлых ливней, размывших окрестные дороги. Когда мрачный скептически настроенный разведчик посетил убогую лачугу безразличного ко всему учителя, который ушёл в запой ещё до начала дождей, он неожиданно для себя выяснил, где искать пропажу, но оставался пока не уверен, что найдёт бесценного альбиноса живым. А когда он перебрался через всё ещё бешеный мутный ручей по стволу дерева, чьи корни размыло этим же потоком, и достиг прогалины перед пустой хижиной, то яростное метание мыслей ему пришлось ограничить.
Расследование вполне могло получиться увлекательное. По мельчайшим признакам Колоброд восстановил бы правду о том, что произошло в хижине, и карающей дланью правосудия обрушился на того, кто преступил законы человечности. Но отчётливый хруст веток и чавканье влажной почвы не дали ему такого шанса. Кто-то продирался сквозь чащу по другую сторону прогалины. Колоброд отступил из поля непосредственной видимости и затаился.
– А я говорю, нет! В этой воде наверняка плавает целая куча насекомых, которых я не вижу! И у меня на спине волдырь, я чувствую, сам посмотри!
Из леса вышли двое растрёпанных парней. Оба – неприлично живые. Один, пухлый и по пояс обнажённый, отличался неестественно светым оттенком кожи и светло-жёлтой шевелюрой, а другой и без отличительных примет был агенту неплохо знаком. Молодые люди увлечённо спорили, и бледный при этом шумел так, что успешно заглушал любые посторонние звуки. Колоброд решил, что момент достаточно уместный, чтобы дать знать о своём присутствии. Он шагнул из укрытия навстречу парням и громко сказал:
– Доброго дня, ребята. Совет старейшин прислал меня передать Раймо одно известие, а также поинтересоваться, не пытается ли он простудить младшего куратора или втайне его завялить за уклонение от обязанностей.
– Что? Да с чего это вы взяли? – возмутился искомый младший куратор, а Раймо просто ответил:
– Заходите в дом.
Они расселись в полумраке. Запах дыма заглушал всё, даже чувство голода, но Раймо проявил неожиданную предусмотрительность, вытащив хлеб и полоски вяленого мяса. «Ничего не скажешь, очень заботливо», – подумал Колоброд, вдумчиво пережёвывая сухую пищу. Но Ицаль, казалось, считал её даром небес и поводом для восторга. Чего бедняга, должно быть, тут не натерпелся за эти дни, помимо приступов буйства, которые, по заверениям самого же Раймо, грозили для кого-нибудь окончиться трагически. В том числе, Колоброду как раз рекомендовали проверить, насколько всё опасно. Тратить время на пустословие, фигуративное хождение вокруг да около и прочие развлечения праздного ума агент не собирался. Он перешёл к делу.
– Мне доложили, что один из вас (и я говорю не о тебе, белоснежка) сообщал о порой возникающем желании убить ближнего своего. Если это серьёзней, чем прискорбный случай с писцом Итотией, у Библиотеки есть причина для беспокойства. Но я вижу, что вы оба живы и, на первый взгляд, в добром здравии. Что мне сообщить старейшинам по этому поводу?
– Он пытался меня задушить, – заявил Ицаль. – Но я сумел защититься. И вы не имеете права мне хамить.
Колоброд приподнял брови, но промолчал. Он перевёл взгляд на Раймо, который в то время достал длинную и смутно знакомую трубку с металлическим мундштуком и усердно разглядывал её, словно самый важный предмет в мире.
– Всего один раз? На который день этот бездельник так тебя достал, приятель?
– Это случилось, едва я сюда добрался, – снова встрял Ицаль.
– Я плохо помню, как это было, – заговорил наконец Раймо, не отводя глаз от своего сокровища. Речь его звучала монотонно, будто фразы зачитывались с листа. – Стемнело, я сидел один, помню страх, словно я опять в плену… Хорошо, что Ицаль закричал. Демоны так не кричат, наверное. По крайней мере, я не слышал. А потом я развёл огонь. Пламя, тепло, свет – это помогает вспомнить, где находишься, осознать, что ты жив и всё позади. Правда, затем у нас отсырели дрова…
– Я читал ему по ночам, – подал голос его приятель со смесью гордости и смущения, – чтобы помнил, что я не враг. Видите ли, как чтец я и сам помню достаточно много. Неоднократно удостаивался похвалы…
– Всё, я же сказал – ты победил. Доволен? – слегка раздражённым тоном прервал его Раймо.
Колоброд хмыкнул. На его взгляд, мальчишка почти оправился. Возможно, и хорошо, что он ещё молод – проще будет вернуться к нормальной жизни, не то что пьянице Грифу. Кто вообще отпустил сюда толкового парня, гнить в глуши и одиночестве? Колоброд принял решение.
– Хватит ерунды, – сказал он мрачно. – Ицаль, ты вернёшься со мной, тебя ждут. Раймо, подумай хорошенько и тоже спускайся к людям. Унылое прозябание в этой забытой богами развалюхе окончательно сведёт тебя с ума. Тебе позволят разводить костерки, слушать сказки, держать Ицаля за ручку – что захочешь, только никого не убивай. А когда окончательно отойдёшь, тебя жду лично я. Конечно, я предпочитаю действовать один, но старейшины почему-то решили, что мы сработаемся. Да и конь твой скучает.
Раймо встал, сжимая в кулаке трубку Тендая (в чём Колоброд теперь был окончательно уверен и уже мысленно готовился запрещать подопечному курить в память о старике). Лицо его озарилось натянутой улыбкой.
– Подождите немного, я сейчас соберусь.

Рашну
Ночь середины лета. Куда ни пойдёшь – всюду пылают костры, рыже-чёрные тени пляшут, звонко хохочут, обнимают друг друга. Что-то демоническое есть в этом празднестве. Люди говорят, костры символизируют Солнце – а чужаку кажется, будто богиню за косы стянули на землю. Слишком душно, слишком пьяно здесь, среди тьмы и огня. Слишком страшно искажаются в исступлении лица. Чужак бредёт и бредит, заблудившись, один в этом безумии – его сдержанный спутник давно уже сбежал спать. Чужак ищет укромное место, чтобы подремать до утра, когда развеется хмель и безумная оргия окажется всего лишь игрой воображения. Ему везёт: он выходит к прилавкам, с которых ещё днём, на праздничной ярмарке, торговали всякой всячиной. Сейчас тут тихо и пусто… почти.
Внимание чужака привлекает ровное золотистое сияние, непохожее на отблеск пламени. Пойманный в бутыль магический огонёк освещает стол, усыпанный грудами трав и уставленный загадочными стеклянными сосудами. Трудно поверить, что кто-то остался здесь – разве можно ждать покупателей в эту колдовскую ночь? Но чужак подходит, влекомый светом, как один из мотыльков, которые кружат хаотическим роем и бьются о стенки бутыли. Странная уверенность владеет им – будто сейчас он получит ответ на давно не дающий покоя невысказанный вопрос.
– Добро пожаловать.
Торговка травами выступает из полумрака, отряхивая с пальцев невидимые капли влаги. Она выше и моложе, чем успел представить чужак, а голос у неё мягкий и сильный – таким не стыдно петь перед дружиной государя, оплакивая павших в бою.
– Какое беспокойство гонит человека от подобных ему? Думаю, я найду исцеление. У меня есть снадобья от любой хвори. Это, – она указывает на пузатую бутыль из тёмного стекла, – развеивает тоску. Настойка белокрыльника, - приподнимает пузырёк, который можно спрятать в ладони, - гонит яд из тела. А вот эти травы, - женщина берёт в руку сушёный букетик, и в ноздри чужаку ударяет пряный аромат, – пробуждают любовную страсть.
– И под чью же подушку мне их подсунуть? – легкомысленно спрашивает чужак.
– Разве у такого красавца нет девушки на примете?
Женщина склоняет голову набок и улыбается. В волшебном свете её лицо кажется золотой маской без ресниц и бровей, нечеловечески идеальной.
– Я много путешествую. Дурно было бы заставлять девушку ждать.
– Тогда носи их у сердца, и избранница сама тебя найдёт. Как тебя зовут, странник?
– Рашну. Рашну Тал.
– Вот как? – Золотая маска усмехается. – А я Шивонна.

***
Лавочка на краю площади оказалась закрыта и пуста – ни следа, ни записки. Никто из окрестных жителей не видел, когда травница ушла: ещё два дня назад она сготовила старухе Эдне мазь для спины, а когда Эдна-младшая заглянула передать, что матушке стало легче, никто не отозвался. Палатка у реки исчезла, и трава на этом месте уже начала распрямляться. Всё говорило о том, что Шивонна собралась сама, тщательно, как было ей свойственно, и не обеспокоилась передать весточку тому, кто будет её искать. Не сочла нужным.
– Значит, о логове колдунов вы с ней болтали неделю назад? – спросил Никто. Он в этом путешествии назывался обычно Гернусом, но имя ему не шло.
– Она сказала, что ничего не знает. Одни лишь обычные слухи, – мрачно отозвался его спутник.
Никто вернулся к своему гнедому, снаряжённому для дальней дороги. Рашну пнул на прощание куст чертополоха и пошёл следом.
– Но как же её товары? – поинтересовался он. – Куда она их девает, если охотится за сокровищами? Люди бы рассказали, оставь она что-нибудь здесь…
– Самое ценное наверняка унесла с собой, прочее досталось верному пособнику. Я бы на её месте хорошо заплатил кому-нибудь за молчание. Деньгами ли, услугой – неважно. Заметил? Старухина дочь даже не удивилась, что ты не получил весточки от своей рыжей ведьмы.
– Но…
– Все знали, – отрезал Никто. – Два месяца в этом глухом городишке! На что ты рассчитывал, если, конечно, хоть раз утруждал себя мыслями о деле? Пытался казаться безмозглым бродягой, чтобы на тебя не обращали внимания?
– А хоть бы и так. Но рядом с твоей кислой миной это бесполезно.
– Ладно, не горячись, – сказал Никто. – Пускай уж она заберёт всякую волшебную дрянь, а заодно обезвредит ловушки. Если повезёт, на нашу долю останется книг, которые ворам не по вкусу. Подумай лучше вот о чём: в заброшенное колдовское жилище в одиночку не отправляются.
Рашну вскочил в седло, посмотрел на наставника с высоты Грудинки и холодно заметил:
– Холмы на северо-западе. Три дня назад Шивонна там побывала. Принесла трав, но ходила не за ними: срез был грубее обычного, как будто сделан не серпом. Намеревалась сохранить это в тайне. Не зря я как раз тогда поделился с ней кое-чем из заметок учителя Вильгельма.
Никто покачал головой.
– Когда-нибудь, на той стороне, я встречу Тендая, но до сих пор не знаю, что ему скажу. Так и не решил, благодарить его за тебя или ругать. Едем.
Они пустили коней вдоль берега и по едва заметной тропинке свернули к северо-западу. Когда деревня осталась далеко позади, Рашну вытащил из кармана куртки истрёпанный, но до сих пор ароматный травяной букетик и смял в кулаке. Ветер подхватил частицы бурых, сморщенных листьев и лепестков и развеял их вдоль тропы, а с ними рассыпалась и исчезла личность Рашну. Тёмные глаза безымянного всадника смотрели теперь только вперёд, на губах застыла усмешка, а в памяти недавние чувства и переживания блёкли и превращались в искусное и бесстрастное переплетение слов.

***
Где-то далеко-далеко, на краю обитаемой земли, в горной долине, что зовётся Убежищем, прячется Прошлое. Во всём остальном мире его потеряли, позабыли за повседневной суетой и неизбывной тревогой, которая с рождения точит души смертных. Его утопили в крови демонские орды, запечатали в гримуарах полубезумные маги. Но оно живо! Оно всё ещё живёт средь незыблемых стен, в сердцах темнолицых людей, на страницах вековых манускриптов Тайной Библиотеки. В этом царстве Прошлого время стёрто, как письмена на источенных временем надгробиях. Сезон сменяется сезоном, быстроглазые туземцы сеют и собирают урожай, размеренно и неспешно, как это делали их предки тысячи лет назад. И всегда в часы полуденного зноя они сходятся к ступеням древних святилищ и слушают, как чтецы в пурпурных повязках напевно повторяют мудрость предков из ветхих книг. Их бог – самый близкий человеку и самый непостижимый, и имя ему – Слово.
В доме Итотии, дальнего потомка затерянного в веках царя, на новолуние всегда собираются люди. Первым является Удо, если только его не послали в Торальд: бросает любые дела и спешит, прихватив с собой ломоть хлеба для перекуса. Инес возмущается для виду, но отнюдь не против, когда гости приходят сытыми. Радушной хозяйки из неё так и не получилось, и еду нередко готовит сам Итотия. Тем более, за последние годы зрение роковой женщины настолько ухудшилось, что испортить блюдо ей ничего не стоит. Памятуя о прошлых неприятных случайностях и смущаясь расспрашивать, Удо таскает со стола лепёшки и старается ненавязчиво избежать более сложной стряпни.
Адиль иногда берёт с собой Лию с детишками, которые тотчас устраивают дикую возню с двоюродными братьями и сёстрами, иногда приходит один. Он устраивается в уголке и дремлет, пока кто-нибудь не прерывает его сон словами или прикосновением. Тогда бедняга подскакивает с невинным и нарочито бодрым видом. Инес то и дело приходится ловить своего старшего – мальчишка взял в привычку подкрадываться к дяде и пугать его.
Заглядывают и другие – товарищи по учёбе, по работе, друзья друзей, их жёны, мужья, родные. Дом заполняется людьми, гулом разговоров, запахом принесённой и поглощаемой пищи. Инес сияет в лучах неизменного внимания и словно становится вновь стройной юной девочкой с бездонными чёрными глазами. К вечеру некоторые из гостей уходят, другие остаются. В сумерках появляется Ицаль, с каждым годом всё более полный. Он усаживается к очагу и важно делится новостями кураторских кулуаров. Маленький Тарик забирается на скамью рядом, а Итотия отпускает язвительные замечания в адрес прославленных исследователей – как правило, давно усопших. На протяжении вечера люди общаются, делятся мнениями и обсуждают новости, которые придают остроты их размеренной безопасной жизни.
А затем порой случается так, что вперёд выступает чужак в пурпурной повязке рассказчика. Он садится в центре, набивает длинную торальдскую трубку и обводит присутствующих насмешливым взглядом. И начинаются истории. Странник говорит о зелёных холмах Иренгарда и странной магии лесов, или о светлой твердыне Грифона и мифических катакомбах, скрытых под городом. Он говорит о людях, которые живут в дальних краях (почти так же, как здесь), во что они верят, какие колыбельные поют своим детям. И когда постепенно стихают перешёптывания, когда засыпают малыши и матери уносят их, а следом выходят те, кто слушать не хочет, – тогда наступает пора иных рассказов.
Эти истории отчасти мрачнее, отчасти подробней. Они повествуют о приключениях (в одном из героев любой может узнать самого рассказчика), о тайнах, опасностях, сражениях и хитростях, страстях и головокружительном успехе. Правда при этом так плотно перемешивается с вымыслом, что немногие смогли бы их разделить. Но что с того? Публика жаждет развлечений, а истинная магия рождается только там, на границе реального и воображаемого, в неведомом мире по ту сторону гор. Рассказчик знает – такова сила Слова, великой иллюзии, что связывает людей незримой нитью.
Заходит речь и о женщинах – и Инес, если не уходит спать, мрачнеет тем сильнее, чем больше о них говорится. Однажды это были чернокожие близняшки из Торальда, чья дружба оказалась сильнее любви к мужчине. В другой раз – гордая златокосая жрица, которая в душе оставалась одинокой девочкой. Была и эльфийка, искавшая утешения в яде, и страстная ведьма с глазами цвета пламени. Их судьбы вплетаются в причудливые сюжеты, а настоящие имена остаются неназванными. Да и действительно ли они существовали?
Сказки – извечная человеческая игра, но такова же и сама жизнь. С годами лишь лучше понимаешь её правила: ты есть то, что показываешь другим. За дружбой, любовью, восхищением, уважением не стоит ничего иного. Честности слушатели не ждут – и бессмысленно даже вспоминать о временах, когда всё было иначе.

***
Невозможно вернуть то, что однажды утратил. Призраки былого вечно летят по следу. Но в мире неизменно лишь одно: путь, уводящий из вчера в завтра.
– Не нравится мне это, – говорит Никто, прислонившись к косяку. – Вильгельм достаточно долго просидел в этом Анселоте. Что ты там можешь наскоро найти такого, что он пропустил?
– Может, его самого. Вдруг поехал навестить бывших учеников?
Никто хмыкает.
– Я почти уверен, что старый пройдоха спокойно сидит в Иренгарде, и я его увижу, как только доберусь в эту треклятую даль. Можно было бы и не ехать, вот только больше некому будет поддерживать связи. Ты же знаешь, молодёжь не любит выбираться дальше Торальда. Слабаки.
– С каких пор ты стал стариком, Никто?
– Я им родился. Так ты уверен, что не хочешь отказаться? Поехал бы в Иренгард вместо меня, любезничал бы с рыжими красотками…
– Может, после Анселота. Всё будет в порядке. Я вернусь.
В предрассветной мгле всадник на мышастом коне покидает селение. Впереди – холмы, и дозорная хижина, и море трав, а за ним – джунгли, а дальше – огромный жестокий и сладостный мир. Оттуда столетия назад пришли в уединённую долину Отцы-основатели, и туда снова и снова возвращаются непокорные их наследники навстречу неведомой судьбе. Тайная горная тропа петляет среди холодных серых скал, где в расселинах бездумно свистит ветер. В бледнеющей сизой вышине кружит гриф, высматривая добычу.

Отредактировано Солнышко (2016-12-16 01:08:47)

0

4

Сунул спойлер спойлер в спойлер. Ня.

Буду ночью читать.

0

5

Эмили, мне такой возможности как раз не хватало для наиболее адекватной передачи формы. Там всё слишком сложно.

0

6

Так-так, вы не рассказывайте заранее. Мы сами всё прочитаем)))))

0

7

Прекрасно написано, читать интересно. Есть просьба кинуть файлом мне в почту.

0

8

В общем я всё прочитала.
И в общем мне особо нечего сказать о_0 (а я так хотела отплатить не менее полезными комментариями :( )
Первая часть была классная. Вторая интересная. Третья ээ. Непонятная. В целом всё здорово.
Стиль написания такой, ну, я такого не помню) Оригинальный, значится.
То есть в целом мне понравилось. Хотя хотелось бы больше какой-то глубины что-ли, или смысла. По началу с этим вроде было хорошо, а потом то ли я перестала улавливать, то ли... Не, ну понятно, что это просто история человека, но всё таки.
Вот.

0

9

Я прочитала 2,5 главы, позже дочитаю третью
Пока что могу сказать: язык и стиль мне очень нравится :) Есть парочка шероховатостей (где-то слово "факт" видела, где-то немного по-канцелярски одна фраза была сформулирована), но этого реально оооочень мало. В основном стиль очень ровный, и весь язык вдохновенный, полный красок и эмоций.

Но при этом в тексте мне кое-чего не хватило.
Получается, что в фокусе внутренний мир героя. Все описания происходящего даны через его ощущения, в центре внимания - его ключевые эмоциональные переживания, какие-то переходные состояния: клятва, расставание с девушкой, разговор с подругой. О внешнем мире же (именно с фактической точки зрения) известно очень мало. Это можно счесть приёмом, ведь человек в своей жизни редко анализирует то, что его окружает. Он думает: "это мой друг", но не рассказывает сам себе, что это за друг и где они познакомились. И всё же, за счёт того, что многие детали (что, как, когда произошло, как герой сошёлся с Эсти, например, чему именно его учил Тендей) даны очень вскользь или опущены, а также из-за того, что многие герои называются, но чётко не прорисовываются (героев вообще много, но большинство из них дано чуть ли не на уровне имени и полутора мелких фактов), из-за того, что опускаются детали работы героя, то, чем он живёт, какие именно задания выполняет - герой как бы повисает в воздухе, мне не хватает под ним почвы. Я читаю-читаю - и начинаю думать: а я вот прочитала уже много про Раймо-Тельмо-Тарика. Но куда он идёт? К чему стремится? Какова его цель в жизни? И я теряюсь, я не могу ответить на эти вопросы. Мало того, я толком не вижу личность героя, я вижу лишь его эмоции, направленные на конкретных женщин его жизни - на Инес, на Диту, на ту же Бранвег. Эмоции - и поэтическое восприятие жизни, мира, чувств. Но это ещё не вся личность героя, и какие-то ключевые части образа упущены, скрыты, оттого образ героя не строится до конца. Если бы я знала, например, как герой выполняет свою работу - я бы лучше могла увидеть его образ. Если бы я знала, почему герой увлёкся Эсти (ради прикрытия? или просто увлёкся? или у него раздвоение личности?), мне было бы проще его понять. Ну и т.д..
У меня возникло ощущение, что у Раймо была длинная, интересная жизнь, но автор взял из этой жизни отдельные сцены - те сцены, которые ему, автору, были интересны, - и описал только их, опустив все прочие. Я думаю, найдутся те, кому понравится такой подход к повествованию, кому будут интересны именно вот эти эмоциональные состояния героя, в отрыве от всего остального. Но мне внешнего мира не хватило :(

А в целом - написано очень достойно. Стилю и языку завидую белой завистью, очень красиво и поэтично :) Потому и претензии пишу, что заявлено очень много и на хорошем уровне, но вот чего-то не хватает...

+1

10

Шана написал(а):

Первая часть была классная. Вторая интересная. Третья ээ. Непонятная. В целом всё здорово.

Спасибо))
А более конкретно можете сказать, где начинаются непонятки и на что именно они похожи? У меня темнить - это один из главных недостатков, я сама не замечаю, как людям становится непонятно) К тому же, что-то всё же может упираться в пока не доделанные куски.
К сожалению, много смысла вложить в сие не получается - это такой жирный флешбек, который теоретически должен выводить на содержание основной форумки, где чел страждет на очередную деву, вляпывается прямиком в войну и предположительно погибает. Но основная форумка всё равно слегка накрылась медным тазом. А это - такой декоративный обоснуй того, что в ней успело произойти)) Мне сложно сказать изнутри, что вписывается естественно, а что - по необходимости.

Отредактировано Солнышко (2016-03-06 00:36:45)

0

11

Ticky написал(а):

У меня возникло ощущение, что у Раймо была длинная, интересная жизнь, но автор взял из этой жизни отдельные сцены - те сцены, которые ему, автору, были интересны, - и описал только их, опустив все прочие. Я думаю, найдутся те, кому понравится такой подход к повествованию, кому будут интересны именно вот эти эмоциональные состояния героя, в отрыве от всего остального. Но мне внешнего мира не хватило :(

Спасибо. По сути, видимо, так и есть. Задача ставилась как обоснуй, а мир целевой аудитории известен. Да, хотелось отделаться минимумом, особенно с учётом того, что я перфекционист и пытаюсь тщательно вылизать даже то, что представляет фактический интерес всего для двух-трёх человек.

О внешнем мире же (именно с фактической точки зрения) известно очень мало. Это можно счесть приёмом, ведь человек в своей жизни редко анализирует то, что его окружает. Он думает: "это мой друг", но не рассказывает сам себе, что это за друг и где они познакомились. И всё же, за счёт того, что многие детали (что, как, когда произошло, как герой сошёлся с Эсти, например, чему именно его учил Тендей) даны очень вскользь или опущены, а также из-за того, что многие герои называются, но чётко не прорисовываются (героев вообще много, но большинство из них дано чуть ли не на уровне имени и полутора мелких фактов), из-за того, что опускаются детали работы героя, то, чем он живёт, какие именно задания выполняет - герой как бы повисает в воздухе, мне не хватает под ним почвы. Я читаю-читаю - и начинаю думать: а я вот прочитала уже много про Раймо-Тельмо-Тарика. Но куда он идёт? К чему стремится? Какова его цель в жизни? И я теряюсь, я не могу ответить на эти вопросы.

Отчасти больше описаний должно было быть в начале, но это были бы вводные по друзьям и кто на ком стоял. В остальном - мне надо обдумать свой подход. Переоценить. Видимо, добавить экшена и допинать чувака до большей чёткости. Особенно с учётом того, что больше раскрывать его будет негде. Больше челленджа, раз уж всё равно челлендж)
Правда, сразу предупреждаю, это будет небыстро. У меня всё дико медленно. =((

0

12

Солнышко, лучше медленно и качественно, чем быстро и тяп-ляп :)

0

13

Я немного протрезвела за ночь от рассказа, так что может и смогу что сказать)
Я не поняла кто такие демоны. Сначала я подумала что это демоны, но по описаниям кажется что это люди, но не всегда. Это по идее исправляется всего парочкой предложений, без лекций.
Я не до конца поняла что такое Библиотека, а концепт крутой шпионской сети, влияющий на мир, должен быть очень интересен!)
Я не поняла что с героем случилось. Походу, он заработал себе психическую травму от демонов и за это решил найти уединения, но всё равно не понятно, зачем он шёл именно к Грифу, зачем отравлял их, зачем хамил и дрался.
Зачем и почему отрывок про Никто и ведьму непонятно вообще, потому что он ничем никак не завершается, и тех же эмоций, влияющих на персонажа как в других там как-то нет. Там вообще непонятно что происходит.
После того, как Као говорит что "Теперь твоя очередь УБИТЬ ДРАКОНА" почему-то думаешь, что он и правда что-то совершить, но в итоге оказывается что чёткой сюжетной линии нет, и ничем не заканчивается) Разочаровахтунг. Наверно, он убьет дракона в оригинале(
*просмотрела конец второй части* вот в чём дело. Ранее текст воспринимался как любовная история, там как бы всё сводилось к этому. В конце второй она закончилась, и всё, единственное, так сказать, смысловое наполнение исчезло. Остались просто истории из жизни, которые ессно за короткостью тоже сложно во что-то раскрыть, но как отрывки для тех, кто знает будущее героя я думаю вполне хороши.
Вот, начало третьей идёт как плен, потом выбирание из плена, то есть как бы всё цельное, а потом резко какие-то отрывки уже непонятно о чём, не связывающиеся в один сюжет.
Вот. Не знаю, что ещё сказать)

+1

14

Шана написал(а):

Я не поняла кто такие демоны.

Короче, это сеттинговое. Там вполне себе живые и материальные демоны, которые обитают на дальних территориях и обычно любят сеять зло и смерть среди людишек.

Шана написал(а):

Я не до конца поняла что такое Библиотека, а концепт крутой шпионской сети, влияющий на мир, должен быть очень интересен!)

Буду добавлять.

Шана написал(а):

Ранее текст воспринимался как любовная история, там как бы всё сводилось к этому. В конце второй она закончилась, и всё, единственное, так сказать, смысловое наполнение исчезло.

Ясненько, дисбаланс.
Большое спасибо за комментарии, кое-что стало понятнее, над другим придётся пострадать. Слишком люблю недогово))
Переход в третьей части на разделённые истории со сменой фокуса должен был Символизировать, но, выходит, не дотягивает.

0

15

Солнышко написал(а):

Переход в третьей части на разделённые истории со сменой фокуса должен был Символизировать, но, выходит, не дотягивает.

Эмм, что?)

А ещё кстати так и осталось за кадром самое начало жизни ГГ, откуда вообще взялся мелкий воришка)

0

16

Самое начало - это нераскрываемая тайна))) Но там было трагическое прошлое, ибо как же иначе))

Шана написал(а):

Эмм, что?)

Смену фокуса мировоззрения гг. А то всё "я" да "я", центр мироздания нашёлся)
Короче, ооооооооочень тонкая мысль, ага. Потерялась, вижу.

0

17

Солнышко, ну, есть вариант что я тупая, так что нужна ещё статистика мнений)
А может, дело в том, что предпосылок к смене мировоззрения гг не заметно. То есть как-бы конечно то что тебя бросили а потом держали в плену и пытали показывает, что ты не царь мира, но так как намекающая реакция на эти события героя не прописана... В общем я хз)

Я кстати подумала что детское прошлое откроется в части с ведьмой, когда герой огонёк среди товара увидел) Эх.

0

18

Таки держите отзыв.
Воспользуюсь вашим же анонсом, чтобы не слишком разливаться по древу или по чему там обычно разливаться полагается. Хотя, вряд ли скажу что-то новое.

Из-за того, что произведение составлено лоскутно и опирается на незнакомую постороннему читателю канву, оно и распадается на отдельные лоскуты. И недостаток этого подхода не в том, что писано кусочно и выхвачено эпизодически, а в том, что кусочки так и кажутся выпавшими из большой и связной истории. Которой постороннему не рассказывают. Но... почему?
Отсюда у меня было две закономерные трудности:
- хотя, последний абзац активно сигналит мне о том, что он - концовка, я так и не могу понять, закончена ли история,
- мне все время не хватает данных о мире, чтобы понимать, что происходит и почему, и поэтому я постоянно чувствую себя не догоняющим авторскую мысль читателем.
Вот она все вертится перед глазами, но - все никак.
Зарисовки из жизни героя можно домыслить до цепочки связанных историй, каждая из которых повествует о Чем-то. По большей части выделяются истории про Героя и его женщин. Их можно назвать жизненными историями про отношения, в какой-то степени даже поучительными, хотя в самом стиле повествования никакой нравоучительности нет.
(далее - как я это вижу, что вы хотели вложить - тайна тайн)
История с первой женщиной(Инес) - это история о наивном эгоизме молодой любви, о связывающих и не подходящих рамках, за которые люди цепляются, об ошибках и об иллюзиях.
История со второй женщиной(Эсти) - это история о самообмане и обмане с целью забыться.
История с третьей женщиной(Дита) - это история об упущенных возможностях и сожалении, о разминовении.
История с четвертой женщиной (демон с корабля) - это БДСМ история о стокгольмском синдроме о том, как человека ломают и травмируют обстоятельства, причем некоторые обстоятельства ломают его целенаправленно(но непонятно зачем, с какой целью).
Далее женщин в историях не наблюдается, но можно найти:
- историю о возвращении,
- историю о раздаче/возврате долгов,
- историю об обретении своего места/покоя.
И если истории связанные с женщинами, тянут на самостоятельные главки, повести, законченные рассказики, то остальные истории не совсем вытягивают свою самостоятельность.
Я тоже не поняла момента с отравлением.
Я вообще не поняла роли Колоброда/Никто в произведении, а фигура подана как знаковая в жизни героя - появляется и что-то меняется.
А еще мне все время смутно мерещится магия, но какой-то конкретной роли магии в жизни героя, героев, общества, городов, я нащупать не могу.

Все дальнейшие замечания не имеют никакого смысла в том случае, если вашей конечной целью является заполнение пустот в мире форумки. То есть, если вы не собираетесь делать из своего текста повести-фентези и вам важно (и достаточно) красиво оформить понятную отдельной группе людей субреальность. Вы, собственно, как я понимаю, уже ее оформили. И она оформлена грамотным, умеренной легкости, приятным языком, не без стилистических па и кружев.

всякие там слова
Солнышко написал(а):

В тайной глуши ближе к Торальду кроется Деревня Скрытого Ботанства Тайная Библиотека, где тренируют ниндзя-библиотекарей, которые охотятся за знаниями и книгоньками))

Опа.
Это очень вкусная начинка для сюжета, но, поскольку истории о том, почему эта Библиотека существует, зачем ей ниндзя-библиотекари и какое значение для мира имеет охота за знаниями и книгоньками, нам не полагается, то мы получаем только эмоциональный фон жизни героя, связанный с его миссией. А хотелось бы посмотреть на все это, узнать хотя бы легенду об этом, о ее месте в описываемом мире, а не только впитывать его чувства по поводу своего места в миссии библиотекаря.

Солнышко написал(а):

Действие начинается лет за 20 до канонического сюжета; примерно тогда и около 10 лет спустя на людишек набегала злая демонота (в каноническом сюжете, конечно, снова набежит).

Демоны обозначены в виде э...пиратов? и непонятны. Кто они, зачем они, какова их цель, как в целом обстоит с противостоянием демоноты и человеков. Отчего она вообще? А если это не имеет значения, и демоны должны символизировать хтонический ужас, то тогда его тоже надо описать как необъяснимый хтонический ужас до того, как герой к ним попадает в лапы.

Солнышко написал(а):

Герой - загадочный тип, который любит вылезать из кустов на помощь прекрасным юным девам и вообще во вторичный канон заведён был с тем, чтобы у некой няшной девы было больше потенциального гарема) Естественно, у него должно было быть трагическое прошлое. А я в таких условиях могу позволить себе не добиваться реализма и не выжигать девочковость стиля огнемётом.

Ух. У героя аж 4 имени, он довольно правдоподобно эгоцентричен, влюблен в высокую цель всей жизни, харизматичен и минует женщин как вторичные цели(что, имхо, и добавляет убедительности образу). Трагическое прошлое намечено смутно. Если всю его жизнь, конечно, или отдельный эпизод с бывшей женой не считать трагичным прошлым. Или считать?
Кстати, о девочковости стиля. Мне не очень нравится тоненькая такая мысль, что недалекая Инес недопоняла и обидела пупсика Тарика, и вы почти совсем ее у меня не вызываете. Будем считать, что мне показалось или что местами во мне просыпается феминизъм, что исключительно моя проблема.

Солнышко написал(а):

- Тарик: второе имя гг, принятое его компашкой в качестве тайного прозвища, прижилось;
    - Анаконда: временное тайное прозвище подруженьки Диты aka Арадиты;
    - (Ара)лия - сестра Диты));
    - Грудинка aka Гордое Сердце: конь, коего гг получил в процессе обучения;
    - Королева Тёмных Горизонтов: легендарная злая владычица, поклонявшаяся Богу Разрушения

Тоже информационный ряд, который для постороннего не играет никакой роли, кроме оформительской. Королева Темных Горизонтов ускользнула от моего внимания даже своей легендарностью. Грудинка как герой не фигурирует, но придает ГГ нужный романтический ореол. Но с таким именем хотелось бы знать больше о коне и о, может быть, о дружбе человека и его питомца, о роли питомца в его судьбе. А то можно было и Плотвой назвать).
Роль прозвищ в жизни героя обыграна подробно, многозначно и психологично. Роль прозвища его подруги, видимо, осталась где-то в сеттинге, который скрыт от читателя.
Типы сокращений имен, в принципе, понятны и без объяснений.

Солнышко написал(а):

К сожалению, много смысла вложить в сие не получается - это такой жирный флешбек, который теоретически должен выводить на содержание основной форумки, где чел страждет на очередную деву, вляпывается прямиком в войну и предположительно погибает.

Нуууу, собственно, вот я снова упираюсь в вопрос - а вы собираетесь оставить это все флешбэком для форумки? Или? Какова цель доработки текста?

+1

19

Круто. Со мною весь список того, что непонятно нифига, и он уже длинн)
По крайней мере, во многом это не те моменты, на которые я подумала бы сама, ибо себе же натуманить - это святое дело.
И ведь мне действительно не нужна фэнтезийная повесть и вообще что-то, что жалко будет задвинуть и забыть, а повесть бы я лучше про что-нибудь другое, но совесть уже не позволит забить. Будет сцуко упражнение, надо же на чём-то учиться.

(...)
Талестра написал(а):

хотелось бы посмотреть на все это, узнать хотя бы легенду об этом, о ее месте в описываемом мире

Originally, кусочек этой инфы был внесён отдельно, поэтому сюдыть такого не включалось. Я подумаю, можно ли повысить информативность. Наличествующие детали сеттинга всё равно утонули в трагических соплях)

Талестра написал(а):

Демоны обозначены в виде э...пиратов? и непонятны. Кто они, зачем они, какова их цель, как в целом обстоит с противостоянием демоноты и человеков.

Вот такое было бы расписано, если бы дело происходило в ориджинале. Канон же на 95% состоит из борьбы людишек с демонотой, которая зло-зло-зло и набегает то вместе, то попеременно, то с эпическим артефактом наголо устраивать локальный конец света.

Талестра написал(а):

он довольно правдоподобно эгоцентричен, влюблен в высокую цель всей жизни, харизматичен и минует женщин как вторичные цели(что, имхо, и добавляет убедительности образу)

Ура! У меня хоть что-то получилось. *_*

Талестра написал(а):

Мне не очень нравится тоненькая такая мысль, что недалекая Инес недопоняла и обидела пупсика Тарика, и вы почти совсем ее у меня не вызываете.

Автор фика не согласен с мнениями действующих лиц. Автор фика, видимо, не сумел выразить достаточную относительность. Также автор фика против всех из них и ни к кому сочувствия не испытывает.

Талестра написал(а):

Нуууу, собственно, вот я снова упираюсь в вопрос - а вы собираетесь оставить это все флешбэком для форумки? Или? Какова цель доработки текста?

Это всё факинг перфекционизм, вследствие которого я буду презирать себя ещё больше, если не достигну максимального доступного мне уровня качества. К тому же, в процессе я уже прочувствовала на практике кое-какие полезные вещи и прокачала генерацию большого текста, а сейчас, с помощью форумчан, тычу себя носом в собственные пороки и недоработки.

0

20

Солнышко,

Солнышко написал(а):

Будет сцуко упражнение, надо же на чём-то учиться.

а для вас это упражнение будет упражнением на отработку чего?
композиции, стиля? последовательного развития событий? прорисовки персов?

Солнышко написал(а):

К тому же, в процессе я уже прочувствовала на практике кое-какие полезные вещи и прокачала генерацию большого текста, а сейчас, с помощью форумчан, тычу себя носом в собственные пороки и недоработки.

но ведь, опять же, недоработки дорабатывать имеет смысл для какой-то конечной цели.
и, боюсь, ни один текст не обходится без недостатков

0

21

Талестра написал(а):

а для вас это упражнение будет упражнением на отработку чего?

Сцуко всего, потому что я сцуко ничего на текущий момент на практике не умею. Ну, или почти ничего. Особенно на таком объёме. Он сцуко большой и страшный. Композицию можно подкрутить, чтобы была менее бонусом и более фичей. Акценты подвинуть. Логические цепочки починить.

Талестра написал(а):

недоработки дорабатывать имеет смысл для какой-то конечной цели

Скажем так, я за собой замечала кое-какие грешки общего плана, а теперь поняла, что они на самом деле жирные, заметные и мешают. Вне зависимости от цели. Если только цель - не "накастовать туман в мозги". Хочу знать, как исправить, а не как бросить и в чём-нибудь другом вляпаться в то же самое.

0

22

Солнышко,

Солнышко написал(а):

Сцуко всего, потому что я сцуко ничего на текущий момент на практике не умею. Ну, или почти ничего. Особенно на таком объёме.

у тебя офигенский стиль и интересные идеи, так что не надо :)
вообще, а что если сделать из этого цикл рассказов? Тогда объём не будет так пугать. Тем более, что историю и впрямь можно разделить на несколько отдельных сюжетов :)

0

23

Ticky, у меня впервые столько букв в одном вордовском документе, не считая курсовика и диссера. Надо пользоваться шансом качнуть всё, что получится. Так-то рассказы - это моя зона комфорта, челленджа мало)
К тому же, эту шню дописать всё равно надо, так или иначе.

0

24

Солнышко, так не рассказ, а цикл рассказов :) впрочем, тебе виднее, что тебя вдохновляет :)

0

25

Ticky написал(а):

вообще, а что если сделать из этого цикл рассказов? Тогда объём не будет так пугать. Тем более, что историю и впрямь можно разделить на несколько отдельных сюжетов

поддерживаю идею.
цикл рассказов со сквозным персонажем или с одним главным персонажем.
структурно они будут формировать историю его жизни. каждый отдельный кусок/глава - отдельный законченный рассказ, с его основным посылом, развитием, кульминацией, что там еще полагается леге артис?
так будет проще обрабатывать текст. так можно экспериментировать с сюжетными ходами.

но решать, конечно, автору.

0

26

Автор решил, что запилит гениальную экспериментальную форму ваще. Иначе зачем. Мвахаха.

0

27

Я обещал, я сделал. Ещё более гениальной и экспериментальной формы чем есть, оно не заслужило. Нет, серию рассказов делать не буду. Пралюбоффь меньше не стало. Кто все эти люди - до сих пор непонятно. Демоны - всё ещё вполне материальная злая раса, так завещал канон. Выглаживать то, что не выгладилось даже на этот раз - смысла нет.
Я свобооооден, словно Кипелов и уточка.

0

28

И где?

0

29

Эмили, а там на верхе три поста без содержимого зря полгода висели?

0

30

О, понятно. Мур. :-)

0

Быстрый ответ

Напишите ваше сообщение и нажмите «Отправить»



Вы здесь » Литературная Ныра » Угол Фанфикшна » Неименуемый драматический фик