Поезд ворвался в ночь так быстро, что Ульяна даже не заметила, как это произошло. Не успела она попить чаю, как красно-фиолетовый закат залило чернилами, и остались только черные силуэты деревьев на черном небе, засыпанном мерцающими звездами. И еще луна, от которой откусили большой кусок, никак не хотела отставать и летела вслед, щерясь в окно улыбкой чеширского кота. Ульяна впервые ехала поездом, и ей сразу все понравилось: копошение с чемоданами, мягкие, словно надутые, сиденья, маленький столик, и белье в пакетах, и чай не в чашке, а в стаканах, которые стояли в узорчатых подстаканниках, и голоса за стенкой, и ритм, который выбивали колеса, и проводник в форме. А еще то, что ехала она к морю, на котором никогда не была. Кроме папы и мамы в купе ехала бабушка, которая угостила Ульяну яблоком и сразу, застелив постель, легла спать.
Родители говорили о чем-то своем, взрослом, а Ульяна просто смотрела в окно, за которым бежали деревья, дома, столбы, реки, озера, облака. Но когда стемнело, стало не так интересно, от теплого чая с печеньем стало клонить в сон. Мама укрыла Ульяну одеялом, поцеловала в лоб, и они с отцом исчезли на верхних полках. Девочка закрыла глаза и стала мечтать о море. Мечты превратились в сон, купе исчезло и вместо него появились синие волны, желтый пляж, розовое небо и белые чайки, все, как на картинках, которые показывала мама.

Ульяна проснулась от того, что кто-то пел. Даже не кто-то один, а целый хор, под аккомпанемент оркестра. Где-то далеко, но музыку было слышно, слов она не могла разобрать, а, возможно, и не было никаких слов, только удивительные голоса тянули мелодию, то сливаясь в унисон, то распадаясь на собственные партии, гудел орган, взлетали скрипки и виолончели, лились трубы, кларнеты и гобои. Все было настолько гармонично и красиво, что Ульяна сначала даже не задумывалась, откуда берутся эти сказочные звуки. Музыка завораживала, мягко обволакивала спокойствием и каким-то теплом. Девочка лежала, смотрела в темноту и слушала этот концерт, затаив дыхание. Но неожиданно мелодия стала разваливаться, инструменты зафальшивили, голоса стали сбиваться, превращаясь в вокзальный шум.

И вдруг чудо исчезло, превратившись в ритмичный стук колес, в урчание металлических частей вагонных потрохов, в сопение гидравлических кишок. Поезд пел свою монотонную песню, скучную и усыпляющую. Ульяна разочарованно закрыла глаза и уснула. Уже без всяких снов.

***
Поезд летел сквозь ночь, среди далеких огней дремлющих сел, между ароматов лугов и густой тишины, на мгновение нарушая идиллию грохотом своих железных суставов. Словно прорываясь через черничный кисель, который сразу слипался в единое целое, будто ничего его не беспокоило. В вагонах почти все спали, завернутые в белые железнодорожные простыни. Даже проводники могли отдохнуть на длинном перегоне.

На крыше поезда начали понемногу собираться ангелы-хранители тех пассажиров, которых взяли под свои крылья Хронос, Гипнос и Дрема. Они выбирались наверх, немного отдохнуть от дневных хлопот. Они уже знали, что с их подопечными ничего плохого не случится, что доедут они благополучно и можно было расслабиться, поговорить друг с другом, полюбоваться видами и далекими звездами, среди которых, возможно, жил такой далекий Бог.

Кто-то просто сидел, кто-то лежал, глядя в бездну Вселенной, кто-то парил над поездом, развернув крылья, онемевшие от сидения на третьих полках, спускались ниже, и заглядывали в темные окна, махали другим ангелам, которые также выбрались из домов насладиться летней ночью.

И вдруг в начале поезда запели. Песню подхватили, она была без слов, но слова и не были нужны. Голоса усиливались, сливались в стройную мелодию, наполненную сразу и любовью, и грустью, и радостью, и другими, ангельскими, неизвестными простым смертным, чувствами. Это сразу была и молитва неизвестному Богу, и гимном, и романсом, и колыбельной. Каждый певец добавлял свое личное, о чем не скажешь словами. Сначала пели а капелла, но то тут, то там начали появляться в руках инструменты, зазвенели арфы, скрипки, виолы, забили литавры, барабаны и дарбуки, влились в мелодию горны, флейты, фаготы, зурны и даже забубнила туба. Песня неслась вслед за поездом, оставляя за собой удивительный шлейф, который еще долго висел в воздухе.

Ангел, который сидел на крыше железнодорожной будки, радостно помахивая вслед, а когда поезд исчез в ночи, еще долго насвистывал мелодию, завидуя, что кто-то летит к морю, а он застрял здесь, и уже столько лет не видит ничего, кроме этой будки и хромого дядьки, который только и знает, что спит и выпивает между теми редкими моментами, когда нужно помахать поезду какой лопаткой.

Эту песню слышали деревья и травы, лесные и полевые звери, ночные бабочки и лягушки на озерах, и лесные лешие, и болотные кикиморы, и речные мавки. Только у людей не было такого дара - слышать голоса ангелов. Хотя иногда некоторые люди могли, но они не понимали, откуда доносятся эти голоса, трясли головой и думали, что им послышалось.

И вот один из ангелов почувствовал, что его подопечная, маленькая девочка, проснулась, и лежит тихонько, слушая ангельский хор. Он отложил виолу, спустился в купе, сел рядом с Ульяной и положил ей на лоб ладонь. «Спи, родная, спи, то тебе мерещится, это колеса стучать, это песня поезда, спи». Ульянка еще полежала, глядя в темноту, затем ее веки закрылись, дыхание стало ровным и легким, и она заснула. Ангел еще немного подержал руку, и убедившись, что она спит, поднялся к потолку, просочился наверх, к звездному небу. Сел на крыше, свесив ноги и сложив крылья так, чтобы их не очень трепал встречный ветер.

- Ну что, спит? - спросил его сосед.

Ангел кивнул, взял виолу и смычок, и его музыка и голос слились с другими.