Молитва

*
Когда Пашка Ниткин втюрился в Нинку Иголкину, а она в него, мир для них перестал существовать. Они плыли над тротуаром, держась за руки, никого не замечая вокруг. Мы, их одноклассники, поначалу дразнились «тилим тилим тестом», тыкали в них пальцем (облако, окутывавшие их, упруго сжималось и в обратном толчке отталкивало пришельца), и вообще вели себя по-скотски, а потом, так как нас все равно не замечали, забили, и в свою очередь перестали их замечать.
Однажды они парили мне навстречу, я притормозил, чтобы не столкнутся, а они – нет, но мы не столкнулись, Пашка с Нинкой проплыли сквозь меня, я посмотрел им вслед и увидел, что Нинкина аура белая, Пашкина – голубая.
*
-… а вы меньше читайте русский Интернет, особенно на ночь, крепче спать будете, - Черт откинулся в кресле, закинул ногу за ногу, затянулся гавайской сигарой, стряхнул пепел на лысую человеческую голову, выполнявшую роль набалдашника на подлокотнике его кресла. Голова при этом осклабилась в районе рта, а руки, растущие из задницы, интенсивно заработали тряпочкой, усердно натирая чертовы копытца.
*
Я тоже был влюблен, в Верку Коровкину, из десятого «б», но не так как Пашка в Нинку или Нинка в Пашку: у них было другое, непонятное, но – другое. Верка сказала, у них любовь как у нас, а я назвал ее дурой и велел, чтобы нас с ними не сравнивала. Верка обиделась, мне тоже было не по себе от собственного хамства. Я взял ее за руку и повел к Пашке с Нинкой.
- Смотри, – прошептал я, отчего-то рядом с Пашконинкой непроизвольно переходя на шепот, взял Веркину ладонь и дотронулся до окутывавшего Пашку с Нинкой облака, моя рука прошла сквозь него, а Веркину руку облако отвергло.
Пашка с Нинкой уплыли от нас, а я еще долго стоял и смотрел им вслед. Один. Верка растворилась в воздухе. Рука некоторое время светилась чуть голубоватым, а потом погасла.
*
- …так говорите, летают, парят аки аэропланы? - Черт угольками глаз прожигал стукача в районе сердечной мышцы, - Видите ли, любезнейший, сердце – это мыш-ца, повторяю, мыш-ца. Вот, смотрите, - Черт вынул из груди сердце стукача, повертел в руках, - тук-тук, тук-тук, и так бесконечно. Нет ни в сердце, ни в голове, ни в заднице никакой любви. А у некоторых только задница одна и есть, - Черт щелканул по лысой голове, та осклабилась.
*
Верка раньше встречалась с Серегой Шустовым, до него с Андрюхой Рассказовым, а потом, уже в десятом, – со мной. А получилось так, что она пригласила меня домой, отправилась в ванную, и вышла из нее в одном ничего. Я бережно целовал ее, боясь неосторожным движением причинить боль – такой она, казалось, была хрупкой. А губы, Веркины губы, были теплыми и распухшими – мы лобызались до умопомрачения, до крови.
Дыша в ее ухо, я спросил шепотом:
- Я лучше?
Верка заткнула рот поцелуем, убеждая, что других и не было.
Потом она говорила, что надо нагуляться по молодости, а ближе к старости, лет в двадцать пять, удачно выскочить замуж, и иногда позволять себе легкие интрижки на стороне, чтобы не заскучать. Я поддел ее на рога будущего мужа, подбросил в воздух. Верка сделала сальто-мортале и лопнула как мыльный пузырь – пук и все.
*
- … допустим недопустимое, что они летают, что у них эта, – Черт покатал слово на языке, - любовь неземная, что им выстлана дорога при жизни в Рай. - Черт засунул указательный палец левой руки в левую ноздрю, поковырявшись в ней, выудил козюлю, повертел ее в пальцах, отбросил щелчком от себя, - Раздавлю!
*
Верка налетела ураганом и – закружила, завьюжила, приспособилась к уху, зашептала жарко, требовательно:
- Хочу тебя!
Мы уединились в классе биологии. На нас, трахающихся, взирал скелет, качался в такт движениям, щелкал челюстями.
- Фууу, отпустило, - выдохнула Верка, раскрасневшаяся, растрепанная, повернулась, заключила мое лицо в плен ладоней.
- Уууу, ебарь-террорист. А эти, знаешь, чеканутые, больше не летают. Любовь, любовь. Трахались от души вот и летали. Я сейчас вот тоже полечу.
- Вера! Вера! – попытался я достучаться до нее, взял за плечи, отодвинул от себя на расстояние рук - Они летали. Если б ты любила меня как Нинка Пашку, если б я хотя бы попытался любить тебя как Пашка Нинку, мы бы, наверное, тоже полетели.
- А я не хочу летать! Слышишь? Не хочу! – выпалила Верка.
Захотелось ударить ее, рука сделала полукруг и наткнулась на плотный воздух – им стала Верка.
*
Когда Нинка появилась на пороге школы она все еще летала, но с ней за руку парил не Пашка – Пашкина тень. Я пытался прорваться к ней через облако их любви, Нинка встретилась со мной глазами, покачала головой, мол «не надо», печально улыбнулась одними уголками губ, дотронулась до ладони, отчего ладонь засветилась голубоватым: я увидел белую палату, крашенную дверь, Пашку под капельницей, девушку, сидящую на стуле, ее – Нинку. Нинка покачивалась словно в трансе, шептала что-то беззвучное. Пашке, ее Пашке оставалась одна ночь, всего одна ночь.
*
Нинка молилась, держала Пашкину холодеющую руку и молилась, не знала ни одной молитвы, но – молилась, обращаясь к Богу, ангелу, черту, дьяволу, и ко всем им вместе. Ночь, их последняя с Пашкой ночь, была отмолена, отбелена, очищена от скверны и, подходя к концу, начинала течь вновь.
*
Черт примостился в потолочном углу палаты. Молитва, обращенная к нему, порадовала. Он слепил произнесенные Нинкой слова в кукиш проклятья и кинул в Нинку. Кукиш рассыпался над ее головой.
- Беспредел, епт, последней ночи, - разозлился Черт и, копьем бросившись на Нинкину голову, через мгновение больно ударился о невидимое препятствие и стек по нему к Нинке под ноги, а встретившись с ней взглядом, скукожился, вспотел до костей и поспешил удалиться восвояси.
*
Я видел, как над Нинкопашкиной палатой парили ангелы, но Нинка их не замечала, лишь покачивалась в такт своей беззвучной молитве, постепенно выплакивая глаза. Пашкина ночь продолжалась.
*
… А Верке… Верке я сказал, что однажды полечу, хотя летать и страшно, после чего мы расстались, и она, выпорхнув из моей постели, сиганула в постель к Сереге Шустову. Следующий Веркин хахаль уже сидел на лавке в городском парке, лакал пиво, дожидаясь своей очереди. Когда-то «следующим» был я.
*
Рука моя, та что побывала в Нинкопашкином облаке, временами зудит, требуя к себе внимания, словно ждет прикосновения другой руки. Временами мне кажется, что та, другая рука, уже прикасается к моей… еле слышно, едва-едва.