- ...Достань его и сожми обеими руками у основания так,  чтобы он не дергался и ты мог полностью его контролировать.
- А это не запрещено? И потом,  я никогда не думал,  что буду заниматься этим в первый раз именно в таких обстоятельствах...
- Ничего не бойся, лучше замолчи и сними халат, он мешает и тебе,  и мне. Смотри,  я сгибаюсь в пояснице и облокачиваюсь о столешницу, так всегда удобнее контролировать себя.
Страх быть обнаруженными за запретным занятием будоражил сознание Арсения и только усиливал ощущение  новизны,  а мягкое касание бархата и аккуратные направляющие движения Влада вскоре заставили его забыть об опасениях. 
- Только не совершай резких движений: поначалу это мешает и часто приводит к быстрому завершению, не говоря уж о том,  что ты начинаешь промахиваться; попробуй загнать его сейчас...  О да,  неплохо для первого раза,  продолжай.
Ключ как-то по-особенному недобро  заворочался в замочной скважине, словно осознавая, что дверь нисколько не заперта и все его телодвижения напрасны.
- Гройсман,  Филипенко,  я же предупреждал,  что бильярд в нашей больнице только для врачей!

Тикки стояла в длинной очереди, время от времени нервно поглядывая на часы. Угрюмая очередь в этот раз примерно на две трети состояла из мужчин. Ещё месяц назад такого не было. Дело, к счастью двигалась быстро. Небольшая кабинка, напоминающая телефонную будку смутных времён, споро справлялась с наплывом желающих войти в неё.
Тикки зашла в кабину и бросила в прорезь монетку. «Выберите программу, – прогудел электронный голос».
– Подбадривающие, дружеские, – заказала она. Из стены выдвинулись две мохнатые трубы и обвились вокруг её плеч, похлопали по спине.
– Так-то лучше, – пробормотала Тикки, утыкаясь носом в мягкую обшивку кабины.

– Что-то ты, мать совсем сдала с этой своей машиной, – говорила на кухне Ирка, прихлёбывая чай.
– Сама не знаю, – расстроенно вздыхала Соня, – вроде бы и комфорт и скорость, и в метро это проклятое уже целых два месяца не спускаюсь. А настроение всё хуже и хуже, чего-то не хватает...
– Мужика тебе не хватает, – бесцеременно объяснила Ирка, – тактильных, этих, чувств.
Соня промолчала – мужика и раньше не было, а тактильных чувств, видимо хватало! Тут её осенило.
– Алло, Ирка, не поверишь, всё снова супер, прекрасно, настроение – отличное.
– Неужели кого-то встретила?!
– Ой, я тут в понедельник вечером в метро спустилась, это такой драйв – один мужик меня под рёбра пихнул, тётка какая-то в меня сзади вжалась, как родная, потом на ногу три раза наступили и пять раз за руку схватили по ошибке! Я как заново родилась!

У христиан есть притча о том, как живой человек попал в Ад - две минуты земного времени показались несчастному десятилетиями. Как измерить время, когда ничего нет? Темнота, такая плотная, что не пропускает звук, и я растворился в ней, потеряв ощущения. Давно ничего не чувствую. Давно? Не знаю. Я кричу, или думаю, что кричу, звук голоса оглушает. А что если умереть в Аду? Интересно попробовать...
- Доктор Гробовски, у пациента из камеры сенсорной депривации прервался пульс!

- Эге-гей, Змей Горыныч, выходи, тварь поганая, будем драться не на жизнь, а на смерть! – заорал я со всей дури у подножия хмурого каменного замка, уходящего своими неприступными башнями высоко в небо.
Из окна показалась одна из голов чудища, посмотрела, как я дёргаюсь, пытаясь вытащить неподъёмный меч из ножен, и печально произнесла:
- Ты дурак? Зайди, поговорить надо…
- Ты доколе наши поля выжигать будешь? – чуть позже бесстрашно спросил я, отхлебнув холодной медовухи из деревянного кубка.
- Бабу мне надо, - вздохнула средняя голова Горыныча, - тыщу раз вам говорил.
- Так сожрал ты всех баб наших, поганец  эдакий, маньячина трёхголовая, - от злости я даже стукнул кубком по столу дубовому, не с  размаху, аккуратно, чтоб не расплескать.
- Да, не жрал я их, - отмахнулся Змей, - вон загорают на полянке, живёхоньки, разобиженные  на вас, что отдали их на расправу зверю лютому, и возвращаться не хотят, а я и не гоню, мне они в хозяйстве полезные. Бабу мне надо – такую же, как я, чешуйчатую, большую и ужасную, а от недостатки ласки у меня тактильный голод приключается, я весь киплю внутри и огонь наружу вырывается, понял ты али опять дурака прислали?
- Понял, Горынушка, да найду я тебе бабу под стать, весь свет обойду, а найду, - от переизбытка чувств я заговорил стихами и по-братски обнял ближнюю шею.
Голова на шее дружелюбно подмигнула и, отрыгнув огнём, выдала:
- А ты не фамильярничай, а то я те руку откушу.

Четвертый час - глаза в глаза, зеркаля друг друга, отражаясь друг в друге. Хореография сложная, растяжки еле хватает, связки болят. Шаг навстречу, касание - ах, нет, не касание, даже не касание, легкий поворот - и снова зеркалить, оттачивая, синхронизируя, развивая вложенную мысль и чувство.
Сначала она попыталась все радикально упростить:
- Ну что за авангард, Дима, хочу румбу! - но у него было уже все продумано.
Потом она попыталась хотя бы внести коррективы:
- Может, здесь поддержку? - но у него продумано было действительно все, и минимализм танца таких вольностей не допускал.
- Видишь, начало получаться? - спрашивал он. - Видишь? У тебя даже лицо изменилось, ты искришь вся.
- Все, на сегодня все, - решил он, когда она уже не держалась на ногах. Она протянула ему руку попрощаться, но он только кивнул ей откуда-то из глубин своей застенчивости и комплексов. Когда он вышел, Полина полезла на стену.

я хотел бы напиться, но где найти повод,
сверкает светодиодами праздничный город
голубь вяло курлычит - он холодом скован
он - глупая птица - пожрал и по съебам
я хотел бы напиться, но вроде всё ровно
с моём супе есть мясо, картошка, морковка
в супе мозга напрасно в тенях сидит ловко
мысль о табуретке, мыле, верёвке.
я хотел бы напиться и я нашёл повод.
вот он - инфантильный тактильный голод.

Вечером Толик выпил что-то не то, и утром сидел на кровати с лицом убийцы. На самом же деле он просто мечтал, что кто-нибудь придёт и оторвёт ему голову. Телефонный звонок трижды прошил его мозг пулемётными очередями.
— Ты почему меня не встречаешшшь, сссволочь? — так могла бы истерить кобра, если бы кобры умели истерить. Толик знал хозяйку голоса: вот уже несколько месяцев он дарил ей цветы, поил вином, а за это мог делать с ней всё, что она захочет.
— Я в запое, — честно признался он. "Из-за тебя" он сказать побоялся.
— Через не могу!
Толик застонал и посмотрел на себя в зеркало. "Это ж надо так любить секс", — брезгливо подумал он и быстро начал одеваться.

Вот она я пришла, сонная, уютная, домашняя. Угадай, чего я хочу, если я сама не знаю, чего хочу. Да погладь же меня, потрогай, потискай! Нет, не трогай, я передумала, фуу... Почему ты меня игнорируешь, я соскучилась, хочу к тебе, я так долго была совсем одна, положи ладонь мне на голову, скажи что-нибудь теплое. И сидишь так неудобно, хочу к тебе на колени, подвинься! Не могу к тебе забраться, помоги, нет, не помогай, я сама! Я сильная, независимая, я сама забралась. Теперь не дергайся, не меняй позу, иначе выпущу когти, и помни, это ты меня уговорила, мне вовсе не хотелось. Так уж и быть, гладь меня, по голове, по спинке, потрогай мягкие ушки, я такая хорошая, толстая, пушистая, замурррчательная.