Fly on the wall
В тишине комнаты я слушаю твоё дыхание. Ты спишь, а я рядом – наблюдаю, любуюсь. Ночью, когда я едва могу угадать изгибы твоего тела под стёганым одеялом. Утром, когда солнце, попадая на стену, слепит мне глаза а ты улыбаешься ему, не щурясь. Днём, когда ты работаешь, низко склоняясь над клавиатурой, то и дело заправляя за ухо непослушные пряди волос. Вечером, когда ты куришь в форточку, впуская морозный воздух в квартиру и, теперь уже щурясь, на дым. Я никогда не посмею стать большим, чем наблюдатель для тебя. Но я самый преданный твой наблюдатель, самый искренний и верный. Я знаю о тебе всё, я живу тобой. Я никогда не рискну прикоснуться к твоим волосам, принести тебе кофе утром, прикурить тебе сигарету. Никогда не решусь говорить с тобой или молчать с тобой. Я лишний в твоём уравнении совершенства. Я – просто муха на стене. И меня это полностью устраивает, потому что я люблю и не нуждаюсь в ответном чув...
– Ёбаные мухи, зима ж вроде, – пробормотала она, брезгливо стряхивая трупик с мухобойки.

Картахена
Дождь заливал город вторую неделю. Этот март больше походил на октябрь. Даша сидела на пассажирском сидении, уткнувшись виском в дверное стекло, и равнодушно смотрела на бесконечный хвост пробки, обманчиво быстро пропадавший за горбом моста, но затем продолжавшийся на набережной многие километры.
– Опоздаем, – с уверенной обречённостью сказал Андрей, устало побарабанив пальцами по рулю. – Ну извини, надо было тебе на метро пилить.
– Мне без разницы, – монотонно возразила Даша и отвернулась. Они с Андреем снимали квартиру на двоих, хотя в отношениях не состояли. Точнее, много лет состояли в дружеских отношениях. Пожалуй, они на самом деле любили друг друга. Но Дашка не видела в Андрее мужчину, а Андрей в Даше – женщину. Взаимность была полной. И с личной жизнью у обоих как-то не ладилось. Так что после очередных драм и расставаний со своими половинками, они съехались.
Иногда Андрей подвозил Дашу на работу, если ему было по пути. Иногда это занимало больше времени, чем на метро. Хотя на метро приходилось ехать крюком с пересадкой, а на машине – всего лишь переехать через мост. Но сегодня мост не кончался. Машина впереди мигнула стоп-огнями и снова замерла. Они проехали ещё полметра. Пять минут десятого. Даша опоздала. Рано или поздно они переедут через мост, свернут на набережную и Андрей высадит Дашу. Под проливным дождём она пробежит ровно пять метров до двери конторы, не считая нужным открывать зонт. Выслушает выговор от начальства, поймёт по взглядам коллег, что пяти минут дождю хватило, чтобы испортить ей причёску, и сядет за бесконечные отчёты.
Андрей будет весь день разъезжать по городу, звонить разным людям, заходить в разные места, проверять и предлагать, продавать, продавать, продавать, ругаться на козлов и дур за рулём, ругаться на навигатор, на дождь. А вечером они встретятся дома, Даша напомнит ему, что лампочка в туалете перегорела уже неделю как, а он нарычит на неё и напомнит, что он ей не муж и что она сама может прикрутить лампочку, зато её очередь готовить, а готовить нечего, потому что он забыл заехать в магазин, а Даша что, обязана пешком по дождю по магазинам, с сумками...
Даша закрыла глаза. И тут её осенило.
– Слушай, Андрей, – сказала она, открыла глаза и села прямо. Что-то было в Дашином тоне, заставившее Андрея на неё посмотреть.
– Ты чего, – спросил он. – Укачало? Хочешь, выкину прямо тут, быстрее добежишь?
– Нет, – решительно ответила Даша и повернулась к нему. Машина дёрнулась и проехала ещё полметра. Горб моста ближе не стал. – Как ты смотришь на то, чтобы забить на всё это дерьмище болт и уехать.
– У меня отпуск только через полгода... – начал было Андрей.
– В жопу отпуск, – перебила его Даша. – В жопу работу и этот город. Давай уедем прямо сейчас.
– К-куда? – спросил Андрей.
– В Картахену.
– В Картахену???
Даша кивнула уверенно и легко, как будто речь шла о поездке в пригород.
– Нам вдвоём? Сейчас? В Картахену?
– Да, да и ещё раз да!
– Но почему ж в Картахену? – взмолился Андрей. – Ты хоть знаешь, где она находится?
– Нет, но мы спросим у навигатора.
Она повернула к себе навигатор и набрала на экране: Картахена.
– Так почему именно в Картахену?
– Судя по названию, там должно быть тепло, – она развернула навигатор к растерянному Андрею. Зелёная дорожка в экранном поле тянулась и тянулась извитой змеёй через половину Европы на юг. «Маршрут 3015 км» – обозначилось вверху навигатора.
Андрей несколько долгих секунд смотрел на эту надпись. Потом поднял руку и щёлкнул «Принять». Новый маршрут лёг перед ними, за окном с усердно работающими дворниками, за дождём. Вёл он по прежнему через мост, по набережной. Но теперь это был совершенно другой мост. И неважно, если проезжая мимо своей работы, Дашка передумает и попросит высадить её поближе к двери. И неважно, если Андрей остановится через несколько километров рядом с рестораном «Картахена» и виновато улыбнётся. Сейчас они вдвоём едут в настоящую Картахену, за три тысячи пятнадцать километров, где тепло, море и совершенно точно нет никакого дождя.

Круговорот

-- Мой папа -- сказочный герой, -- безаппеляционно заявила восьмилетняя Рита.
Мать девочки выразительно посмотрела на психолога.
-- Её отец, госпожа Ева, -- с нажимом повторила она, -- пропал без вести полтора года назад.
-- Понятно, -- осторожно ответила Ева и поправила очки. На вид она была совсем молоденькой, скорее всего только что получила диплом -- мать Риты смотрела на неё с враждебным недоверием. Как и на дочь.
-- Госпожа Нина, вы могли бы… мне нужно… нам с Ритой нужно поговорить наедине, вы могли бы подождать в
комнате для гостей?
Мать Риты окинула психолога уничижительным взглядом и вышла, едва не хлопнув дверью -- Ева и Рита одинаково вздрогнули.
-- А герой какой именно сказки твой папа? -- ещё раз поправив очки, спросила Ева. По правде говоря, она не была уверена в том, что Рита, глядя на мать, относится к ней серьёзно.
Рита задумалась.
-- Любой, -- наконец сообщила она важно. -- Я прочитала с ним Пеппи Длинный Чулок… И Винни-Пуха. И Карлсона. А в последний раз он был в Питере Пене.
-- Он был Капитаном Крюком? -- уточнила Ева, делая пометки в блокноте и незаметно листая конспект под столом. Хуже, чем на экзамене.
-- Нет, он был папой, -- пояснила Рита. -- Понимаете, папа решил, что ему лучше в книжках, он читал мне их, читал. Прочитал мне Чипполино и Мерри Поппинс и ещё мы с ним читали всякие стишки, а когда он читал Алису в Зазеркалье, то сказал, что уже забыл, как хорошо в книжках. И всё, он туда ушёл! Во все книжки, понимаете?
Ева не понимала, не была уверена -- шизофрения это или ювенальные галлюцинации. Или просто у Риты слишком живое воображение и она расстроена тем, что отца больше нет рядом.
-- Ты любила папу больше мамы? -- спросила она.
Рита задумалась:
-- Их нельзя сравнивать, -- сделала она вывод. -- Папа -- это папа, а мама -- это мама. Я их обоих люблю.
-- Ты очень скучаешь по папе?
-- Мне бы хотелось, чтобы он жил не в книжках, -- со вздохом призналась Рита. -- Но зато я могу всегда его навещать.
-- Ты не будешь против, если мы с тобой будем встречаться, скажем, по средам? Ты могла бы мне рассказывать, что прочитала о своём папе. Может быть, я найду способ вам помочь, -- Ева очень надеялась, что говорит убедительно. -- Ты ведь не можешь рассказывать об этом маме, правда?
-- Её это расстраивает, -- согласилась помрачневшая Рита.
-- Но поговорить об этом тебе хочется…
-- Хочется.
-- Значит, договорились?
-- Ладно.

***

Папа сидел на дереве и почти сливался с листвой, но Рита его всё равно заметила.
-- Ээээй! -- крикнула она. -- Я пришла!
Отец едва не свалился с дерева от неожиданности.
-- Тебе не кажется, что “Айвенго” -- книжка тебе не по возрасту? -- проворчал он. -- Я не могу спуститься, я в засаде, если хочешь, сама сюда залезай.
-- Меня из-за тебя отвели к психологу, -- с возмущением сказала Рита.
-- Так зачем же ты болтала обо мне?
-- А зачем ты ушёл и никому ничего не сказал?
С соседнего дерева раздался тихий свист. Папа насторожился, поднял лук. Но всё было тихо.
-- Ну и как психолог? Сильно глупый? Меня твоя мама тоже водила к психологам, сплошные идиоты.
-- Нет, она милая и сказала, что поможет мне. И она мне поверила!
Папа с тревогой посмотрел на неё.
-- Значит, она сама чокнутая…
В чаще послышался треск и очень скоро к дереву подскочил Малыш Джон.
-- Юркий, Юркий! Они поехали другим путём, Робин передаёт, что нужно уходить!
Папа легко спрыгнул с дерева, хлопнул Малыша по плечу.
-- Мы их догоним! -- и оглушительно засвистел.
Как бы быстро ни бежал папа по лесу, Рита не отставала от него.
-- Почему ты ушёл? -- требовательно спрашивала она. -- Пойдём домой, мама сегодня приготовила тефтели в томатном соусе, твои любимые.
-- Подумаешь -- тефтели, -- презрительно отозвался папа.
-- Почему ты мне не отвечаешь? Ну почему? Я тебя спрашиваю, а ты никогда не отвечаешь! Почему ты не хочешь вернуться?
-- Вот у вас там сейчас что? Ноябрь? Брррр, а я нашёл свои двери в лето и теперь всегда в нём.
-- А в Хрониках Нарнии вечная зима!
-- А я не хожу в Хроники Нарнии!
Они добежали до какого-то места в лесу, по виду не отличимого от остальных, и папа опять влез на дерево. На этот раз Рита поднялась следом.
-- Тебе не понять, -- продолжил папа шёпотом, он вглядывался в лес. -- Тут я -- герой, я всегда нужен. Даже когда я не герой, я нужен.
-- Но там ты мне нужен, -- в отчаянии сказала Рита. -- И я знаю, что ты герой!
Папа долго молчал, а когда собирался ответить, Риту настиг голос мамы:
-- Оторвись ты уже от книги, вся в отца! Ужин стынет!

Рита вяло жевала тёплую котлету и обдумывала свою встречу с папой. И чем дольше она думала, тем меньше ей нравилось то, что он сказал.

***

-- Но в прошлый раз ты говорила, что твой отец -- сказочный герой…
-- Я врала, -- равнодушно сказала Рита. -- Просто мне было скучно. А на самом деле, папа бросил нас, потому что я ему не нужна. Ему со мной не интересно.
-- Тебе это мама сказала? -- Ева не могла понять, что привело к такому резкому изменению.
-- Я сама догадалась, я же не маленькая…
Ева задала ещё несколько ни к чему не приводящих вопросов. По всему получалось, что терапия завершена успешно. Только вот она ничего для этого не сделала.
Мать Риты, госпожа Нина трясла ей руку и рассыпалась в благодарностях. А Ева смотрела на Риту, и её тревога росла.

***

-- Вы зачем пришли? -- Рита топталась на крыльце школы и явно не знала, как реагировать на появление психолога -- не то место и не то время.
-- Просто я всё время думала, почему… -- Ева торопилась говорить, по крыльцу шли другие ученики с родителями, постоянно толкали их.
-- Давайте отойдём, -- предложила Рита и надела рюкзачок.
Они спустились с людного крыльца и подошли к решетчатой ограде школы.
-- Так вот, я просто забыла сказать тебе очень важную вещь. Может ты её и так знаешь, -- Ева перевела дыхание. -- Но твой папа, где бы он ни был, он тебя очень любит. И всегда будет любить. Пожалуйста, не забывай об этом.
Рита, до этих слов внимательно смотревшая на неё, отвела взгляд и как-то по-взрослому вздохнула.
-- Какая разница, любит или нет, если ему интереснее в другом месте? Не со мной.
Ева не была готова к такому повороту.
-- Но это же разные вещи, -- попыталась возразить она. -- Он может быть где угодно, но любит тебя всё равно.
-- Я не понимаю, -- покачала головой Рита. -- Когда я кого-то люблю, я хочу к нему. К маме, к бабушке и дедушке, к папе. И даже к Мире -- она моя любимая кукла. Как такое может быть, что ты кого-то любишь, но не хочешь быть рядом?
-- Иногда так просто получается, человеку приходится быть далеко, даже если он не хочет.
-- Но у папы не так, он хочет быть там, где он есть!
Ева задумалась.
-- А он никогда не приглашал тебя к себе? Ты ведь говорила, что встречаешься с ним… В книгах… Если бы он не любил тебя, он бы не хотел с тобой видеться, он бы остался в других книгах, взрослых, которые ты не читаешь.
Теперь задумалась Рита.
-- Но он пытается уйти во взрослые книжки, -- с сомнением сказала она, наконец. -- Или в книжки для мальчиков.
-- Но не уходит же.
Рита кивнула, она по-прежнему пребывала в задумчивости. Ева решила, что самое время попрощаться.
-- Если захочешь поговорить, можешь звонить мне в любое время, -- сказала она и сунула в руку Рите свою визитку.

***

Рите казалось, что она всю жизнь решает эту загадку -- любит ли её папа? И по каким признакам определить, что любит? По каким -- что нет? Еву она не забыла. Хотя ни разу не звонила ей. За много лет у неё было желание сделать это, но она так и не решилась. О чём было разговаривать? Долго Рита продолжала сбегать в книги к отцу, когда её доставали школа, домашние проблемы, раздражённая мама. Со временем она стала читать другие книжки -- “Унесённые ветром”, “Поющие в терновнике”, “Сто лет одиночества” -- папа был почти в каждой из них. Рите было интересно -- он заходит, чтобы повидаться с ней, или она выбирает книги, в которых есть папа. В конце концов она никогда не читала книжек про зиму. Когда ей исполнилось пятнадцать, она и вовсе почти перестала читать -- появились другие интересы -- танцы, мальчики, одежда. Да и школа превратилась в череду бесконечных экзаменов -- а в учебниках папа никогда не появлялся. Когда ей исполнилось восемнадцать, она уже не была уверена, что не придумала историю с отцом. Мама вышла замуж второй раз и была счастлива в браке. Рита съехала в отдельную квартиру и тоже была счастлива. Университет. Оживлённые семинары, студенческая жизнь. Диплом. Первая работа. Потом появился Марк… Рита не успела оглянуться, как вышла замуж, а на руках у неё оказался первенец -- Ждан.

-- Маааааам, я не хочу про Винни-Пуха, почитай мне что-нибудь про трансформеров!
-- Может быть про пиратов? -- обречённо спросила Рита. -- Про трансформеров есть только комиксы.
-- Ладно, -- капризно протянул сын. -- Давай про пиратов… Я хочу есть!
…Когда с желаниями поесть, попить и сходить в туалет, а также с маленьким скандалом из-за того, что он сейчас не может посмотреть мультики, было покончено, Рита с облегчением открыла “Питера Пена”... Она вынырнула из книги за полночь -- где-то на середине, сын уже давно и крепко спал.
-- Я уже и забыла, насколько там лучше, -- прошептала она и снова углубилась в чтение.

Утром Ждан проснулся и начал требовать молока, но мама не отзывалась. В комнате только лёгкий ветерок из открытого окна шевелил занавески и перелистывал страницы открытой книги. Да лежал рядом прямоугольный кусочек картона -- визитка.

Туся, спасиб)

Дура
Бум-бум. Анна Андреевна поворочалась в жаркой кровати. Электронные часы зелеными угловатыми цифрами высвечивали половину четвёртого ночи. Бум! Сон ушёл, но осталась дрёма, остатки дневных разговоров крутились в голове туманом.
...От Лизки из седьмой квартиры муж ушёл. Осталась одна с сопляком на руках, дура. Анна Андреевна знала, что так закончится, Лизка такой ходила гулять со своим сынулей, краше на паперти стоят -- дулька вместо причёски, штаны какие-то дырявые, морда помятая… Дура как есть. Конечно Петька сбежал, а кто б не сбежал? Вот она, Анна, со своим Мишенькой до самой его смерти прожила, с неё картины писать можно было в любой момент. А уж как в доме всегда чисто было, какие она ему котлеты готовила… А какой у них Витька умник был… Не то что у этой дуры. У неё и сын до сих пор в подгузнике ходит. Анна Андреевна увидела как наяву пластмассовую большую машину, на которой восседал Лизкин сынок-карапуз (из-под шортиков позорный памперс видно), а вот и сама вялая Лизка с гнездом на голове, которая рассеянно бросает “Здрасьте” Анне Андреевне, статный Петька в костюме, со смесью гадливости и жалости смотрит на жену… Бум-бум! Анна Андреевна снова вынырнула из дремоты, повернулась на спину, почмокала губами. Не встать ли, не попить воды? Но заленилась подниматься, тревожить больные колени…
У Варвары с пятого этажа сантехники пенсию унесли, да ещё шкатулку с золотом, которое ей от матери осталось. Ох и дура она, ох и дура. Это ж надо было золото в квартире хранить! Вот Анна Андреевна всё сразу в банк относит и пенсию и все золото от Витьки… Тут она опять повернулась на бок. А кто ж чужих людей в квартиру зовёт? Сантехники. Вот тебе и сантехники, а потому что попросить некого, мужиков в доме нет. Мужа сгноила, дура проклятая, зачах он с ней, лет десять как помер. Анны Андреевны-то Мишенька только три года назад почил… А Варвара ещё и дочь родила, идиотка. Какой прок-то с девки? Ох дура-дура… И снова замелькали под закрытыми веками картинки - сухие руки Варвары, мелко трясущиеся над её вечной синей юбкой, ходит туда и сюда, бесполезно своими лезет в комод, где давно ничего нет… “Как же… Как же…” Бум! Бум! Бум! Анна Андреевна вздрагивает и открывает глаза. Часы мерцают на четырёх утра. Анна Андреевна зевает и смотрит в окно, там пока темень, только у самого горизонта начинает зеленеть небо.
Отворачивается от окна, скидывает простынь к ногам. Душно. Андреич с первого этажа раком заболел, скоро сковырнётся. Как узнал, всё плакал. Ох и дурак. И жена его дура. Надо было журналы читать про здоровье. Вот Анна Андреевна за всю жизнь ничем не болела, тяжелее насморка. А что колени болят, так это от старости. Мишенька вот только с сердцем… Так тоже дурень, зачем волновался зря? Вот Анна Андреевна ни о чём не волнуется. Дура она что ли, волноваться? Бум!
Всё-таки встала, медленно. Всунула ноги в тапки, поднялась не без труда. Пошла на кухню. Бум! Мимо входной двери. “Знает он, что ли, гадёныш, что я встала? Чует что ли?” Даже не вздрогнула, дошла до кухни, попила водички, перевела дух. Пошла обратно. Бум! Не удержалась, остановилась. Так слышно, что он там орёт, соседи, твари, небось, давно слушают. И шушукаются потом за спиной.
- Мама! Мам! Денег дай! Дай денег, ссссссука!
- Витька, пшёл вон, - кричит Анна Андреевна, прислонив лицо к двери. - Пшёл вон, дурак, милицию вызову!
Маааааам! - переходит он едва не на визг. - Маааам, умираю, дай, ну. Последний раз, они меня убьют. Мама. Мама. Мама.
Бум. Бум. Бум.
Анна Андреевна отходит от двери и снимает трубку с настенного телефона (Мишенька ещё в восьмидесятые расстарался, достал).
Алло, милиция, это Смирнова, Репина сто… Полиция… Ко мне в дверь ломятся… Не опять а выезжайте!
(специально громко говорить).
Стук затихает, Витька прислушивается. Когда она вешает трубку, удары с новой силой обрушиваются на дверь.
- Сука! Сука! Дай денег! Денег дай! Убью суку! Квартиру продам, сука!
Анна Андреевна вдруг случайно натыкается взглядом на зеркало в прихожей, и смотрит на бледную растрёпанную старуху в ночной рубашке, вздрагивающую от каждого нового удара и вопля.
“Дура, -- шепчет она зеркалу. -- Дура. Дура. Дура”.