1.1.4
Записка

Артём ходил по кухне полуодетым, с незажжённой сигаретой в зубах и говорил по телефону, одновременно пытаясь приготовить себе завтрак, хотя уже давно перевалило за полдень. Пушистый красавец-сибиряк Кузьма Василич возлежал на подоконнике, на самом солнце, и с высокомерным презрением наблюдал за хозяином.
— Допустим... Мы заинтересовались... И сколько они просят за детали?... — отрывисто бросал он в трубку, щурясь на весеннее солнце, которое беспардонно лезло в его кухню, минуя занавески, слепило глаза и не позволяло определить, загорелся ли газ на плите.
— Нет, в гараж вообще никак, я сегодня обещал к маме заехать... ты там ржёшь что ли, долбонавт, я не понял? Ничего смешного не замечаю...
Он довольно ловко отправил на жарку одно за другим четыре яйца, разбивая их о край сковороды.
— А вечером в институт. Заседание кафедры... Да без вариантов пропустить...Затем мне это нужно, что я молодой энтузиаст, мля, Сеня, кончай тупить, я тебе сто раз объяснял, зачем мне кандидатская.
Он несколько раз встряхнул сковородку, чтобы яичница не пригорела, и выключил огонь.
— Что? Нотариалка на право собственности? Да, должна быть у меня, я посмотрю...
Он перешёл в комнату, пожёвывая фильтр сигареты:
— Смотрю, — сказал он в трубку и отпер маленьким ключиком ящик стола. В ящике, в идеальном порядке, лежало несколько аккуратно подписанных карандашом папок разного цвета, накладные на детали, пережатые бумагодержателем, счета под скрепками. И неопознанная бумажка, исписанная изумрудно-зелёным фломастером.
В детстве Артём любил игру «Что не так в картинке». И вот сейчас он не успел осознать, что было не так, но чувство тревоги, занозы в пальце пришло моментально. Тёма чуть не подавился сигаретой.
— Перезвоню, — буркнул он в трубку и, не дожидаясь ответа, нажал «отбой». Он вынул из ящика бумажку, поднял брови и перекатил сигарету из одного уголка губ в другой.
Определенно в любой записке, как таковой, есть нечто таинственное. И уж тем более в записке найденной в запертом ящике стола, стоящего в запертой однокомнатной квартире, принадлежащей одному человеку. Нет, Артём эту записку в стол не клал. Ярким фломастером детским корявым почерком в записке было написано следующее: «Артёму. Севодня в семь на крыше. И главнае не ежай по Ленинскай». Бумажка была сложена вчетверо, и данное послание занимало только одну восьмую листа. Артём тщательно осмотрел бумажку. Остальные семь восьмых были чистыми. Артём сел на пол, и, рассеянно взяв со стола зажигалку в виде пистолета, закурил. Курить в квартире было не в его правилах. Последний раз он делал это в день смерти отца, лет семь назад. Кузьма Василич, сунувшийся было следом за хозяином, неодобрительно взмякнул на сигаретный дым и удалился обратно на кухню.
Артём перечитал записку ещё раз, силой мысли стараясь заставить её сознаться, откуда она взялась. Но сколько бы он ни медитировал, записка глумливо зеленела буквами и не сознавалась.
— Бред, — процедил сквозь зубы Артём и метко плюнул окурок в урну. Взгляд его упал на настенные часы. Артём подскочил, как ужаленный — времени в обрез! Надо обязательно успеть к маме до кафедрального, он обещал!
Забытая яичница сиротливо остывала на сковородке, пока Артём лихорадочно собирался.
Пяти минут не прошло, а он уже гнал по улице, выжимая последнее из своей гордости — старинной Волги, собранной практически самостоятельно. (Мама, конечно, смертельно боялась, что он попадёт на ней в аварию, а тут и подушки безопасности нет).
Артем мимолётно подосадовал на то, что переехал в отдельную квартиру. Из-за переезда он постоянно чувствовал себя немного виноватым. Особенно после того, как у мамы случился первый приступ год назад. Как она энергично убеждала его тогда не возвращаться обратно, кричала, что она прекрасно отдохнет одна, а ему до работы близко со съёмной квартиры, и не нужно каждый день ездить, а то у нее сердце не на месте — как он гоняет, да еще и передачи эти про автокатастрофы… Конечно, он понимал, что мама делает это для него, а сама-то совсем не хочет, чтобы её Артёмка жил отдельно. И дело было даже не в её здоровье. Он эти её фокусы научился просекать еще с пятого класса. Просекать-то научился, а вот противостоять соблазну — черта с два. После пары часов жаркого спора он «сдался», «уговорился». Закрыл глаза в очередной раз на мамины наивные психологические трюки. В четверть века хочется уже жить отдельно от родителей… Да и такая удобная квартира на съём пропала бы… Он утешал себя тем, что, по крайней мере, исправно навещает маму.
Артём нагло подрезал вольво и перестроился в крайний ряд — решил срезать через Ленинскую и сэкономить пару минут.
На лобовое стекло ветер бросил и прижал бумажку. Артем резко затормозил. Ехавший сзади чудом не врезался в него, улицу разорвало матерящимися автомобильными гудками. Тёме было все равно. Его прошиб пот. "Нисмей по Ленинскай, каму сказала!!!" категорично заявляла намертво прилипшая к лобовому записка. Та самая. Которую он дома оставил... В смысле — почерк-то тот же... И фломастер... Артем запретил себе сходить с ума. Он глубоко и медленно сделал пару вдохов-выдохов, включил дворники, смёл бумажку с окна и, стиснув зубы, поехал давать крюка по Октябристов. И уже ни о чем не думал вообще. В такой ситуации это было по меньшей мере опасно. Наконец показался его старый дом. Подъезжая, он мельком отметил на соседней улице толпу народа и пару скорых..."Авария что ли," подумал Тема и сделал еще пару дыхательных упражнений, продолжая яростно подавлять все мыслительные процессы и проезжая мимо загроможденной людьми и машинами Ленинской улицы.
Домой он вернулся гораздо раньше чем рассчитывал. Кот закрутился у его ног, всячески показывая свою невероятную любовь и преданность. Артём запнулся о него, ругнулся, кот сбежал. Успел Артём везде, и заседание вдобавок отменили, потом позвонил Сеня и загрузил ему работой мозги так, что про записки, аварии и прочую мистику он и помнить забыл. Не разуваясь, прошел в комнату и принялся перебирать бумаги в столе — найти наконец эту чёртову нотариалку. Тут снова запиликал телефон. Тёма так и подскочил:
— Да, — рявкнул он в трубку. — Сеня, ты меня реально достал сегодня... Нет, не нашёл ещё... Кто?.. Почём?... Диктуй...
Он взял из стакана один из безупречно отточенных карандашей и записал номер на четвертинке подвернувшейся под руку бумаги.
— Да, конечно, позвоню. До завтра.
Он нажал на сброс звонка. Помассировал переносицу пальцами. С голодным спазмом в желудке вспомнил о покинутой утром яичнице. Да и обиженный Кузьма Василич не кормленный. Но прежде чем отправиться на кухню, Артём взял со стола бумажку с номером, чтобы перебить его в мобильник. И тут случайно посмотрел на её обратную строну, слегка похолодев — он записал телефон поставщика на той самой фломастерной записке. Теперь надпись гласила: «Ты чо делаиш? Ты где пишиш? Пиняй на сибя!!!». Тёма вздрогнул и выронил бумажку из пальцев.
Но вместо того, чтобы, согласно законам физики, упасть на пол, бумажка зависла в воздухе — на уровне его груди. Кузьма Василич выгнул спину и страшно зашипел на бумажку. Тёма оторопело отступил на шаг назад. Записка двинулась на него. Тёма отступил ещё. Краем сознания отметив только, что путь к двери ему отрезают шкаф и стол. Записка сделала резкий рывок к нему, и Тёма шарахнулся, врезавшись спиной в стену. Секунды три ему понадобилось на то, чтобы осознать, что его рука ушла куда-то в бетон, который стал тягучим и податливым, и обратно не выдёргивается, более того, тянет его за собой. Записка зависла напротив и воинственно затрепетала. Вспомнив поговорку про ноготок и птичку, Тёма сжал зубы и сделал то, чего его своеобразный противник явно не ожидал — резко выбросив вперёд свободную руку, поймал чёртову записку в кулак, как крупную бабочку. После этого стена принялась всасывать его в себя с утроенной скоростью. Тёма зажмурился и набрал воздуха в лёгкие, как перед погружением и... Упал, пребольно ударившись задницей о что-то твёрдое.
Народ на крыше Артему удивился меньше, чем Артем крыше и народу. Он с десяток секунд пребывал в ступоре, таращась на присутствующих. Пока, наконец, стоявший ближе всех смуглый парень с разбитым лицом не протянул ему руку, помогая встать и совмещая это с рукопожатием.
— Я — Локки, — представился он, сверкнув сочувственной улыбкой. — Не вникай. Ты пиво будешь?
Артём открыл рот, однако вместо него заговорил самый младший по виду, в компании парнишка.
— Это Артём. — в голосе его слышалось облегчение.
— Реально, не вникай, — покачал головой Локки.
— Ага, — нашёл в себе силы ответить Тёма сразу на всё и обалдело посмотрел на смявшуюся в ладони записку.
«Маладец!» — объявляла она.

Завтра 

Я просто тут замечания по делу потеряю.

Главное быдло книги XD

Вампука, ах это записка виновата 

Эмили, а ты про неё ничего не знаешь 

Эмили, скажи в личку)

1.1.6

Новые Боги

Солнце уже начало клонится к зубчатому горизонту города, а на крыше их по прежнему было семеро. Джек волновался.
— Ещё двое, — умолял он. — Ещё немного, я уверен, они придут.
— Может начнёшь суть излагать? — предложил Локки нетерпеливо: пиво они с Артёмом выдули в два счёта и теперь скучали по добавке. — Опоздавшие въедут по ходу.
— На этой хрени было написано в семь, — недовольно подтвердил Артём, тыкая бумажкой в воздух. — А щас уже полвосьмого.
— Л-ладно, — запнувшись сказал Джек и полез в карманы куртки.
Ленка слушала их в пол уха. Она была поглощена тем, что разглядывала собравшихся. Украдкой, конечно. Для Ленки было характерно «залипать» взглядом — на людей, на предметы, на пейзажи. Она бы и зарисовывать начала, но для этого нужно было получить разрешение, а она стеснялась спрашивать.
Сперва Ленка не могла отвести взгляд от Анюты. Она никогда не видела таких красивых людей в жизни. Причём было заметно, что свою красоту Анюта несла не как крест и не как знамя — а просто, естественно, зная о ней, но не придавая особого значения. Ленка метнула быстрый взгляд на Локки, который редко пропускал мимо себя красивых девушек, но он на Анюту не смотрел.
Тем временем Джек извлёк из карманов потрёпанную тетрадку и откашлялся.
— Суть в том, — начал он дрожащим от волнения голосом, — что, в общем, я случайно узнал... Что группа из определённых девяти человек способна составить Бога...
Он быстро вскинул взгляд на стоявших и сидевших перед ним. Пока никто не засмеялся.
— И... Создать собственный мир, короче. Я тут всё записал, чтобы не забыть...
Локки перебил:
— Стопэ, и как ты определяешь этих людей?
Джек захлопал глазами:
— Ну просто мы же тут все собрались... Одновременно. Значит, всё правильно. Только двоих нет, но может быть их в городе нет... Или ещё что-то помешало.
Он нервно пролистал несколько страниц тетради.
— Мы их найдём, — пообещал он.
А Ленка всё смотрела. Рядом с Анютой сидел на бетонном перекрытии, сунув руки в карманы куртки Сашка. Он казался... подходящим для Анюты. Как деталь паззла. Хотя он, как раз не был красавцем. Самый обычный мальчик... Вот только взгляд — тоскливый и далёкий, как у поэта. Было у них с Анютой что-то общее, Ленка никак не могла уловить — что именно. Они оба будто смотрели на мир из-за невидимого, но очень прочного стекла. Из неотсюда. Зачарованные.
У Ленки уже руки зудели порисовать. Она старалась смотреть на обоих как можно дольше и чаще, чтобы потом попытаться нарисовать по памяти.
— Наш проект — семнадцатый, Боги-17, — говорил тем временем Джек. — В этом наборе всем богам по семнадцать лет.
— Да тут семнадцать, поди, только тебе, — зевнув, заметил Артём. Тёма был самым “нормальным” и обыденным в собравшейся компании. Да ещё и самым старшим на вид. Ленке он не очень понравился — из-за упрямого подбородка и наглого взгляда. Коренастый, невысокий, коротко стриженный, он был похож на бандита или «гопника». Такой возьмёт своё везде и всегда, любыми способами — так ей показалось. А вот с Локки у них возник какой-то непостижимый, мгновенный резонанс. Ленка хорошо знала, что брат легко привлекает к себе людей, но редко видела обратную ситуацию. Это было любопытно.
Митька, стоявший в стороне и как-то боком ко всем, до сих пор молча, вдруг заговорил.
— Он имеет в виду, по ходу, что когда тебе было семнадцать, произошло что-то особенное, и, типа, время остановилось.
Артём нахмурился. Джек с восторгом и благодарностью посмотрел на Митьку. Но Митька по-прежнему равнодушно глядел с крыши вдаль.
В Митькином лице было что-то отрешённое, это что-то ещё сильнее заостряло и без того резкие черты его лица. Сложенные крылья напоминали грязный и рваный плащ всевозможных оттенков лилового, чёрного, серого. Распахиваясь же,становились устрашающими, как свинцовая туча со скрытой грозой. У Ленки сладко и жутко замирало сердце, когда она смотрела на Митьку.
— У меня ничо не было, — возразил Локки. — А если считать, что родаки смотали за границу, тогда у Ленки ничего не случилось.
— Случилось, — вмешалась вдруг Ленка. — Я поступила... Не туда.
Все посмотрели на неё. Она почувствовала, что краснеет и замолчала.
— Не обязательно об этом говорить, — с беспокойством поглядывая на всех, сказал Джек. — Не все могут... Хотеть вспоминать.
Анюта и Сашка синхронно опустили головы, Митька начал теребить пуговицу на воротнике. Артём пожал плечами.
А Ленка опять погрузилась в наблюдение:
Джек казался куда младше своих лет. Хрупкое тело в мешковатой, словно с чужого плеча одежде, полосатая оранжево-зелёная шапка, натянутая чуть не на нос. Лицо круглое, но болезненное, кожа изжелта-бледная, глаза запавшие. Глаза Джека были самой живой и здоровой частью — глубокие, карие, обычно широко и наивно распахнутые. В те редкие минуты, когда Джек на что-то или кого-то смотрел пристально, сузив глаза в узкие чёрные щёлки, лицо его менялось разительно. Ленка верила, что кто-кто, а Джек может и быть Богом.
Она чётко поняла, что никогда не сможет нарисовать Джека, даже если очень сильно захочет. Эти глаза — предел её возможностей как рисовальщицы.

— Понимаете, — продолжал Джек, — нынешний-то Бог... Неважно, как его называют, Создатель всего, короче. Так вот, он сейчас не особенно и следит за миром. Шанс очень удобный, чтобы самим собраться и сделать новое.
— А со старым что? — спросил Артём.
Джек озадаченно замолчал и уткнулся носом в записи.
— Старый... Ну, в принципе... Это как пузырь в пузыре... Новый мир его... Как бы разорвёт. Но мы отсюда туда всех переместим. И ещё кого захотим.
— Ну допустим, — заговорил Локки: — Допустим, я тебе верю. Но. На хрена нам нужно быть Богами? Что нам это даст? Новый мир этот?
— Да свой же мир, — торопливо ответил Джек, поочередно глядя на каждого. Понимания, однако он не встретил ни у кого.
— Да нафига? — снова спросил Локки.
— Так свой мир, понимаете? Совсем свой, со своими правилами и законами и всем таким.Такой мир, понимаешь, например, чтобы никому не нужно было умирать, — сказал Джек очень тихо. — Никогда. Чтобы никаких разлук больше не было. Мир Без Разлук.
Над крышей повисло гробовое безмолвие. Артём и Митька заметно изменились в лице. У Ленки быстрее забилось сердце. Анюта и Сашка, впрочем, слова Джека восприняли довольно равнодушно.
— И чтобы не стареть, — мечтательно добавил Локки, — И летать... Можно суперспособности?
— Я же говорю — наш собственный, абсолютно любой мир, — почти шёпотом повторил Джек.

Ыыыыыыы. Запомните про записку.

В начале книга состояла из коротких законченных рассказиков, которые пересекались между собой персонажами, видимо, шлейф остался.

Ты -- потрясающий читатель.

Согласна про реакцию, там дальше будет про это.

1.1.7 Последствия

Ленка плохо помнила, как вернулась домой. На этот раз всё получилось: они с Локки спустились с чердака и оказались в родном подъезде. Ленка чуть не плакала от облегчения, открывая дверь. Локки молча ушёл в комнату и спустя десять минут появился в прихожей, переодетый в чистое. Он присел зашнуровать кроссовки.
— И что ты об этом думаешь? — спросила Ленка, которая немного пришла в себя.
— Этот Артём ничего, — улыбнулся Локки и щёлкнул себя по серьге в ухе. Ленка закатила глаза:
— Ты сто лет её не надевал.
— Никогда не говори никогда, — подмигнул Локки. — Пойду, пройдусь по маршруту.
— Опять этот твой шур-мур? — пробормотала Ленка.
— Паркур, тундра. Не жди, не знаю, когда буду.
— Но по ночам же нельзя бегать, сам говорил.
Локки только ещё раз улыбнулся и выскочил за дверь.
Ленка ушла на кухню пить чай. Собрание закончилось ничем. Девятого и восьмого членов компании они так и не дождались. Джек умолил их придти завтра ещё раз сюда же, в это же время. Ленку передёргивало от одной мысли о том, что они снова не смогут вернуться домой. А вдруг что-то не сработает. На крышу она не хотела подниматься больше никогда в жизни... Невольно она задумалась о том, что услышала: Джек сказал — свой мир, какой они только захотят. Мир без смерти, старости, насилия, злости, зависти, глупости и трусости... Что говорить, всякому ясно что этот мир далеко не совершенен. Если то, что говорил и обещал Джек — бредни сумасшедшего, то Ленке бы хотелось в них верить. Зато теперь можно было порисовать, наконец-то! И тут Ленка обнаружила страшное — блокнот с зарисовками исчез. Внутри у неё всё так и упало. У многих есть нечто, без чего никак не обойтись — без чего ты не просто как без рук, а как без души и памяти: у кого сумка, у кого телефон или ноутбук, личный дневник. А у Ленки вот — блокнот с рисунками.
Сначала она перерыла всё в зале, потом у себя в комнате, в прихожей и даже в комнате Локки. Блокнота не было. Под ложечкой противно ныло при мысли, что блокнот потерялся на улице, что кто-то нашёл его и теперь разглядывает рисунки, а то и рвёт на самолётики, жжёт, если это какой-нибудь бестолковый ребёнок. Или вообще блокнот мокнет сейчас где-нибудь на асфальте, затоптанный. Ленка почувствовала подступающие слёзы, в сердцах обозвала себя растяпой и дурищей. Второе по вероятности место нахождения блокнота было, разумеется, крышей, где они проторчали сегодня весь вечер.
Пришлось скрепить сердце и подняться на туда, куда она только что клялась себе ни за что и никогда больше не ходить.
Оказалось, Митька ещё не ушёл. Стоял к ней спиной и по прежнему смотрел на город. Ленка подавила в себе желание поискать блокнот бесшумно, чтобы Митька её не заметил и не обернулся, но всё-таки решила, что это не вежливо и окликнула его:
— Привет, а я думала все разошлись.
Митька медленно обернулся:
— Я, как видишь, не разошёлся. Тебе чего тут надо?— Голос его, как и опасалась Ленка, был недружелюбным.
"Хам" — огорчённо подумала она, но вслух жалобно сказала:
— Я потеряла блокнот, ты его тут не видел?
Митька не торопился с ответом, глядя на неё с другого конца крыши. У Ленки и так зрение было неважное, а в сумерках ещё сильнее садилось, так что лица Митькиного она разглядеть не могла. Зато была уверена на все сто процентов, что он её видит отлично.
— Так ты художница. — Он не спрашивал, он констатировал. — По тебе сразу видно. Ты на всех так смотрела...
«Как он заметил, он-то совсем на нас не смотрел!» — подумала Ленка и снова почувствовала, как в лицо бросается краска.
— Я на врача учусь, — мстительно отозвалась она. Эти "я так и подумал", "ты просто вылитая художница" всегда были как чечётка на больной мозоли.
Митька фыркнул.
— Как сказал наш новый приятель Женя: "Одно другому не мешает".
— Много ты понимаешь, "не мешает", знаешь, сколько времени учёба ест?
— Значит, ты дура, — хладнокровно известил её Митька.
— А ты — хам, — задохнулась от возмущения Ленка. — И вообще, ты даже рисунков не видел, почему сразу "дура"? Может, наоборот, я правильно на врача пошла, а рисование — не моё.
— Да хоть бы и видел, — пожал плечами Митька. — Я в живописи как свинья в апельсинах. Ты на себя посмотри, как будто не блокнот потеряла, а последнюю стипендию. Было б это "не твоё" ты б так не тряслась.
— А ты сам-то чем занимаешься? — растерявшись, спросила Ленка.
— Да ничем, — ответил Митька, снова поворачиваясь к ней спиной.
— Не учишься и не работаешь? — Дотошно уточнила Ленка, которая не очень уважала бездельников.
— Не учусь и не работаю, — подтвердил Митька высокомерно: — Демоны не работают и не учатся.
— И что же они делают? — прохладно спросила Ленка.
— Испытывают муки ада. По поводу того, что в институт не поступили и в армию не годны, — объяснил Митька, по прежнему не поворачиваясь.
Ленка хмыкнула. Потом вздохнула и начала искать блокнот. К её удивлению, Митька скоро присоединился. Некоторое время они вдвоём молча шастали по крыше в сгущающихся сумерках.
— Значит, ты и завтра тут будешь? — спросила Ленка, нарушая довольно неловкую тишину.
— Угу, — рассеянно отозвался Митька. — Буду тут напару с Женей-психом.
— Думаешь, больше никто не придёт?
— Чё тут думать. Хотя, может, ещё те двое притащатся. Парочка с зонтиком.
На это Ленка не ответила ничего. Она задумалась над тем, хочет ли сама придти сюда завтра на второе собрание "секты". Теперь ей было не так страшно, что она не вернётся домой. Один раз же вернулась.
Совместные поиски не дали результата. Ленка кусала губы, отчаянно стараясь сдержать слёзы.
— Может, ты сюда уже без него пришла, — наконец, сказал Митька, сострадательно глядя на неё.
Ленка задумалась, потом что-то вспомнила и звонко хлопнула себя по лбу.
— Я его, наверное, оставила в том дворе, где Локи побили! Точно!
Митька смотрел на неё подозрительно:
— Ты собралась туда прям щас идти?
— Конечно! — Ленка, уже направилась ко входу в чердак.
— Больная что ли? Ночью по подворотням шастать.
— Ой, папочка, тебя не спросила, — сухо отзвалась Ленка и тут же с раздражением ощутила, что ей в самом деле становится страшновато идти одной. Но блокнот!
— Пойдём вместе, — обречённым тоном выдавил из себя Митька.
— Одолжений мне делать не нужно.
— Это не одолжение, — промямлил Митька, — То есть это ты мне одолжение сделаешь, если позволишь... Короче, — он разозлился, — просто, давай пойдём вместе.
Ленка растерянно захлопала глазами.
— Ну давай. С одолжениями потом разберёмся.
И она снова двинулась к чердаку.
— М... Я вот тут подумал, — протянул Митька неуверенно. — А как нам нужно идти, чтобы потом нормально вернуться, я про фокусы со стройкой и жилым домом, — уточнил он.
Ленка остановилась.
— Просто спустимся так, чтобы я шла первой. Как там этот Джек говорил — кто первый идёт, в того мир и попадаешь... Потом вернёмся, сначала я зайду домой, а потом ты на крышу... Потом спустишься сам... Думаешь, есть разница? Уверен, что что-то произойдёт?
— Да ни в чём я не уверен, — хмуро сказал Митька. — Не хочу гулять по городу в котором моя стройка - это чей-то дом. Кто его знает, что там ещё изменено... Но, я, кажется, кое-что придумал.
Последнее предложение он сказал медленно, одновременно додумывая идею.
Через мгновение он уже стоял вплотную к Ленке — она была высокой девочкой, но Митька оказался заметно выше. Ленка подняла голову и удивлённо приоткрыла рот. Митька, не говоря ни слова,  наклонился и подхватил её на руки. Ленка онемела от удивления и смущения. "Я же вешу как корова», — мелькнуло у неё в голове, захотелось сжаться. И было страшно, что Митька её уронит. А он между тем, легко прошагал с ней к краю крыши и встал на бортик.
— Я орать буду, — вцепившись в его пиджак и боясь шевельнуться, чтобы он не потерял равновесие, тихо-претихо предупредила Ленка.
— Зачем?! — изумился Митька. — Щас спустимся, держись.
И к ужасу Ленки, он сделал шаг вперёд, в густую, синюю пустоту вокруг крыши.

Эмили, что?

А, да.