Аммиак короче!

Котики пьяные, эмоциональность притуплена.

Спасибо за комментарий!

Ты мне скажи, читать хоть немного интересно? Или ты так, из чувства долга?

1.7.4 Выпускной

И вот пришёл сам день выпускного. Тут уж одноклассницы отыгрались за банты и гольфы: буйство платьев самых разных фасонов, голые плечи и ноги, сложные причёски, яркий, тщательный макияж. Полный зал красавиц. Мальчики в пиджаках с подложенными плечами смотрелись блёкло на этом пёстром фоне.
-- Нихуя себе Верка твоя дала, – присвистнул у него над ухом Колян. Митька вздрогнул и обнаружил себя стоящим в актовом зале. Здесь должна была пройти официальная часть с родителями и учителями. Верку он заметил не сразу. Пожалуй потому, что не узнал: он ни разу не видел её в выпускном платье – она запретила ему зайти за ней домой и вообще ни разу не пыталась показать платье, чему Митька был даже и рад. Вообще, Митьке казалось, что она отнеслась к выпускному как к маленькой свадьбе, или как к репетиции свадьбы. У неё и платье оказалось белым. Верка прошла прямо к Митьке и встала рядом, провожаемая шелестящими шепотками. При новой причёске, умело наложенном макияже Верка казалась чуть ли не первой красавицей школы. Митька даже слегка обалдел, а потом загордился от того, что это его девушка. Верка, по всей видимости, твёрдо решила сделать этот выпускной своим личным балом. И ей это удавалось.
– Верка, ну ты ваще отпад, – влез Колян, пока Митька молча смотрел на неё и любовался. Вера неожиданно покраснела и отвернулась. Митька потом вспоминал этот момент с отстранённым удивлением – его тогда даже не кольнуло нехорошее предчувствие, хотя должно было.
Торжественная часть хоть и была ужасающе скучной, всё равно несла в себе часть очарования последнего раза. Митька не слушал, что говорят со сцены, он украдкой оглядывался и подсматривал за остальными. У кого-то был совершенно осоловелый вид. «Поди накидались в сортире водярой, олени» – думал Митька. У кого-то в глазах стояли настоящие слёзы (в основном у родителей, конечно). Но самое частое впечатление, которое Митька заметил на лицах было торжественно-предвкушающим. Митька не мог наверняка сказать, что именно предвкушали одноклассники: предстоящий банкет с дискотекой, свободу от школы или новую жизнь, но вот про себя он в эту минуту понял точно – новую жизнь, он предвкушал её. Митька посмотрел на Веру, и она показалась ему в сто раз красивее, чем была ещё несколько минут назад. Он поймал себя на том, что улыбается как полный идиот. Вера была как всегда серьёзна, но необычно возбуждена. Её шея и щёки даже порозовели. Митьке захотелось наклониться и поцеловать её в эту милую розовую шею, а потом в ухо, а потом... Вера, видимо почувствовав его взгляд повернула к нему голову и чуть улыбнулась. С этого момента и до самого следующего утра Митька стал абсолютно, непередаваемо и беспричинно счастлив.
После торжественной части все плавно перетекли во двор, где выпускники отпустили в небо стаю белых воздушных шаров. Митьке было и весело и печально. Потом отправились, наконец, в соседнее кафе на банкет и дискотеку.
В кафе на накрытых столах чопорно и чинно, как дежурные преподаватели по углам, стояли несколько бутылок шампанского. Но даже тоскливый вид этих бутылок и учителей никому не испортил настроение. И они ели и пили и танцевали. Одинокие бутылки шампанского как по волшебству размножились и разбавились пивными и водочными. И учителя ближе к ночи уже не обращали на это никакого внимания. Митька пил только шампанское, оно совсем немного давало в голову, но он и так уже был пьян от самого этого дня и этой ночи. Ближе к полночи выпускники стали сбиваться в группки по нескольку человек и расходиться кто куда – по квартирам, по дачам, а то и просто бродить по городу. Митька, Верка и Колян с половиной класса пошли на квартиру, Митька так и не понял, на чью. В голове его стало пусто и весело и всё спуталось.
Он помнил, что Веру то и дело от него кто-то уводил – то потанцевать (парни), то поговорить (девчонки), то ещё что-то. Пил Митька сперва шампанское, потом вино, а потом сам не разбирал, что пьёт. Нектар радости. Опьянение, музыка, смех, разговоры сливались в нём в ощущение какого-то вселенского счастья и гармонии. Сейчас он любил каждого одноклассника. Даже Коляна. Колян — друг!
И ещё он был почему-то абсолютно уверен, что сегодня у них с Верой состоится «первая брачная ночь». Верка тоже была оживлённая, пьяненькая, с блестящими глазами и горящими щеками. Необыкновенная Верка. Митька любил её в эту минуту больше жизни. Митька ещё запомнил, как они с Верой целовались. Губы её – горячие, сладкие от шампанского, её руки вокруг его шеи. Но потом мир вокруг начал крутиться быстрее и быстрее...
И Митька очнулся от головной боли и от солнечного луча, который бил ему прямо в лицо весело и безжалостно. Это было первое и последнее в его жизни похмелье. Голова у него до сих пор кружилась, но теперь это вызывало тошноту, а не приятность. Он сел, огляделся: спали вповалку, кто где. Рядом с ним на диване лежало ещё пятеро тел — все какие-то одинаково помятые. Кто-то храпел. В комнате едко пахло прокисшей рвотой.
Митьку вдруг кольнуло беспокойство. Кольнуло прежде, чем он понял, в чём его причина. Где Вера? Её не было рядом, среди спящих в зале Митька её не видел. Беспокойство выросло. Нависло над Митькой дрожащим вопросительным знаком. Где же она? Митька кое-как перебрался через спящие тела и слез с дивана. Перешагивая через лежащих, пошёл на кухню – вдруг она уже там, сидит и пьёт чай и ждёт, когда Митька проснётся. Так было, когда он болел.
Пока Митька добрался до коридора, к беспокойству примешалось ещё и разочарование: все смутные, манящие обещания вчерашней ночи кончились не просто ничем, они кончились вот этим – перегарным чадом, тошнотой и чьей-то полузасохшей блевотиной на ковре.
В коридоре он заметил ещё одну приоткрытую дверь в другую комнату. И что-то заставило Митьку заглянуть в неё. Комната была спальней. На довольно широкой кровати, составленной из двух полуторок лежали только двое. Колян и Верка. Одеяло сползло, сбилось к ногам, солнце нагло ложилось на их постель широкими ломтями, высвечивая складки мятых простыней, изгибы полуприкрытых тел. Митькин мозг забуксовал, затормозил, пытаясь восстановить события и объяснить это. Но не было никаких других объяснений. Верка обнимала Коляна во сне. Её бедро было закинуто на его ногу. Её грудь прижималась к его груди. Колян спал, приоткрыв рот. Митька передёрнулся. Он не успел поймать себя. Только что внутри него была напряжённая мутная пустота, и вот её уже за один миг до краёв наполнила гремящая ярость. Всё его существо ненавидело Коляна и Верку. Желало им смерти. По-настоящему. Митька задышал тяжело, потянулся рукой к комоду на котором стояла бронзовая пепельница, стиснул пальцы на ней. Сделал шаг к кровати. Разбить им головы. Убить их. Ненависть сладко поднялась в груди. Митька чувствовал, как стремительно растёт родинка.
Верка открыла глаза. Глуповато моргала, глядя на Митьку. Потом судорожно потянулась за одеялом, чтобы прикрыться.
– Митя, – начала она.
Статуэтка вывалилась из его пальцев. Митька почувствовал, что проигрывает, что родинка его поймала. Ему стало страшно. Он замотал головой, отступая из комнаты.
– Митя! – настойчиво крикнула Верка, поднимаясь.
Митька развернулся и выскочил в прихожую, сунул ноги в ботинки, кое-как справился с чужим замком и пулей вылетел на улицу. На улице было пусто и солнечно. И Митька понял, что сейчас вся его жизнь висит на волоске. И он побежал, несмотря на тошноту и головную боль, он побежал так быстро, как никогда не бегал. На крышу. Его больше ничто не могло спасти. Но дядя Миша что-то придумает. Солнце следило за ним. Оно видело его насквозь – Митька чувствовал. Нет ему спасения.
На крышу он взлетел в шесть шагов, так ему показалось. Обернулся в ужасе – никто не гонится. Но дядя Миши наверху не было. Не было. И буржуйка не дымилась. Некому было помочь. Всё осталось при нём. Всё внутри него – не сбежать. Верка, обнимающая Коляна. Приоткрытый рот его, по которому он мечтал врезать бронзовой пепельницей. Я за тебя пааааррррву, Митяй. Как будто его изо всей силы стукнуло в грудь. Митька рухнул на колени, опёрся руками на крышу. Теперь один на один. Или он, или его. Успокоиться... Как она его обнимала. Дышать ровно, быть непоколебимым... Они его предали! Дядя Миша тоже! Будь высоко, где тебя ничто не тревожит. Пусть они оба сдохнут! Сдохнут! Сдохнут! Как было бы хорошо, если бы они умерли – все, кто был в той квартире! Все!
И началась схватка. Он не хотел позволять слепящей ярости превратиться в черноту и заволочь его всего. Он боролся с каждым миллиметром. Но родинка тронулась в рост как почка, выпустила множество ростков, которые заполнили Митьку. Которые успокоили его, которые терзали его. Митька замер внутри, замолчали все голоса в его голове, отмерли все мысли и чувства, осталась одна воля. Так он стоял на коленях неподвижно до самого вечера. А когда солнце скрылось за зубчатым горизонтом города, он выпрямился, поднялся на ноги, подошёл к краю крыши. Ему пришла в голову другая идея. Хотя он больше ничего не чувствовал. Он встал на парапет, бестрепетно посмотрел на квадрат двора внизу и шагнул. В тот же момент родинка дошла до конца и прорезалась из его лопаток парой исчерна-синих крыльев, и Митька взлетел в небо, встал на ветер. Ему не позволили уйти от ответа. Долг был уплачен сполна.
Митька так и не заметил своё неподвижное тело, лежавшее в самом центре дворика.

Эмили, 

1.8.4. Кролик

Попробуй прислушаться к этому Знанию. Огромен искус в Сидпа Бардо. В остроте чувств, со способностью перемещаться мгновенно по желанию, даже если при жизни был согбен и немощен, ты можешь захлебнуться от радости. Удержись. Ты - в Сидпа Бардо. Осознай это! Отдай в том отчет и осади волнения.

Первая странность заключалась в том, как изменилось освещение в комнате. Ленка была чувствительна к таким вещам, поэтому, открыв глаза и заметив это уже не смогла отмахнуться и продолжить спать. Света в комнате не прибавилось и не убавилось, но Ленка могла бы поспорить, что её комната была теперь не полностью её – она стала больше, длиннее, выше.
Это и было второй странностью. Тот угол, в котором стоял диванчик Ленки – с его светлыми обоями и несколькими рисунками на стенах, со стопками книг на полу и белым носком на самой границе поддивания остался прежним. Но приблизительно с середины – с компьютерного стола – комната непостижимым образом искажалась и перетекала в какое-то подобие земляной пещеры – из неровных стен и потолка торчали корни каких-то растений, пахло плесенью и дождевыми червями.
Там, среди груд невнятного хлама, ещё носившего остаточные признаки Ленкиных вещей, шевелилась третья странность. Странность была одета в старый и рваный байковый халат. Ленка села на диване, побаиваясь спускать ноги на пол. Тем временем существо в халате, повозившись, зажгло свечу или керосиновую лампу. В её свете Ленка хорошо разглядела его. Существо создавало впечатление ужасающей замусоленности, сальности и старости. Было оно облезлым, в комьях свалявшейся шерсти, которая свисала с разных участков его костлявых лап и головы. Проплешины были похожи на вытертую обивку плюшевого кресла. Существо грузно, с натугой совершило тяжёлый скачок в сторону Ленки. Ленка инстинктивно шарахнулась назад и треснулась затылком о стену. Было очень больно, Ленка схватилась за голову и зажмурилась, слёзы брызнули из глаз.
– Ой, блин, – всхлипнула она.
– Кролики мы, – укоризненным басом, напоминающим голос Поли, ответило на это существо. Оно стояло у стола, на котором вместо компьютера ровными рядами стояло около полусотни разнокалиберных флаконов. Дрожащими лапами кролик накапал в большой грязный чайник какой-то жидкости из одного из них. Залил капли водой из кувшина, расплескав не меньше половины, присосался к носику чайника, пару раз стукнувшись о него передними резцами, и жадно начал пить.
– Что вы сделали с нашей квартирой? – Ленка хотела, чтобы её голос звучал твёрдо и сурово, но вышло это довольно жалко. Особенно её беспокоило, что земляная пещера оказалась на месте двери в коридор. Может быть это только её угол унесло в неизвестную вселенную, а может быть, пещера заменила остальную часть квартиры, в том числе комнату, где спал Локки и зал, где обычно ночевал Джек.
– Ты пришла к нам во сне, – прохрипел кролик, задумчиво поскрёб подбородок когтистой лапкой. – То, значит, ты пришла, потому что мы вообще-та не спим с некоторых пор.
– Значит, вы мне снитесь? – с некоторым облегчением уточнила Ленка.
– То, значит, не значит, – проскрежетал кролик. – Как эта мы тебе снимся, ежели сами не спим? Э?
Ленка сочла за лучшее прекратить расспросы. Кролик крепко сбивал её с толку.
– Мы существуем непрерывно! – торжественно воскликнул тем временем кролик. – То есть, значит, потому что мы спать завязали. Мы – суть настоящее, а ты – суть спящее, потому ты нам снишься.
– Я ничего не понимаю, – жалобно пискнула Ленка.
– Тогда выпей, – настоятельно посоветовал кролик и широким жестом обвёл свои склянки.
Ленка, отважно слезла с кровати, сунула ноги в тапочки (с кроликами) и подошла к столу. На каждой склянке тут же обнаружилась сияющая надпись: «Выпей меня, детка». На кролике тоже. Следуя основным правилам здравого смысла, который редко изменял Ленке, ей совершенно точно нельзя было пить ничего из того, что так щедро себя предлагало. Но в кроличьей норе явно действовали иные законы. Поэтому Ленка собрала своё мужество в кулак и сказала:
– Я буду то же, что и вы.
Все надписи разочарованно мигнули и погасли. Кролик, выпячивающий свой ярлык на груди, сник и пожал костлявыми плечами. Он без колебаний выбрал флакон непроницаемо-зелёного стекла и плеснул себе в чайник, а Ленке в какое-то подобие аптекарской ступки.
– Будем, – пробасил он. – За понимание!
И залпом выпил. Ленка, не глядя в ступку, попыталась совершить такой же подвиг.
-- Не пошло? – заботливо просипел кролик, глядя с естествоиспытательским любопытством на закашлявшуюся Ленку. Она задыхалась, из глаз лились слёзы, горло горело. Кролик, не отрывая взгляда красных раскосых глаз от Ленки, достал из складок халата гигантскую папиросную бумажку и принялся творить самокрутку. Ленка потихоньку приходила в себя. Пойло, которое они пили, напоминало неразбавленный антифриз. Ленка его никогда не пробовала, но интуиция подсказала, что именно таков он на вкус и есть – антифриз неразбавленный.
– В другой раз на чужое рот не разевай, сама выбирай, – поучительно изрёк Кролик, доворачивая самокрутку.
Ленка на всякий случай отодвинулась от стола и флаконов подальше. Уж больше она ни к одному не притронется.
– Так вот, о чём мы говорили? – Кролик всунул самокрутку между нижними и верхними резцами и задумчиво прикурил от одного из флаконов. Дым самокрутки оказался поразительно обильным и вонючим, Ленка закашлялась до слёз. «Если бы я спала, сейчас бы точно проснулась, – подумала она с мучительным чувством неизбежности».
– Мы говорили о том, что я вам снюсь... Или вы мне, – прокашлявшись, подсказала Ленка.
– Ага, – значительно отозвался Кролик. – Значит так, для наглядности... Ты в шахматы как, ходить умеешь?
Ленка неуверенно пожала плечами. Ходить она умела, а вот играть не так чтобы очень. В период увлечения Локки шахматным клубом, классе этак в пятом, он усаживал Ленку за партии, чтобы отрабатывать на ней защиты, стратегии и тактики из методической книжки. Ленке было скучно, но она послушно помогала брату, потому что была уверена, долго он не протянет. Так и получилось.
– Значит и в это сможешь, – заключил Кролик и махом скинул со стола все пузырьки и бутылочки. Поверхность стола оказалась покрыта шахматными клетками, которые неприятно напомнили Ленке о Коридоре. Кролик залез под стол и зашуршал там, скоро он вынырнул, крепко приложившись головой о столешницу, матернулся вполголоса и выложил на поверхность стола продолговатый футляр, обтянутый вытертым бархатом. Ленка молча наблюдала за ним с растущим беспокойством. Кролик перекатил самокрутку в угол рта и открыл футляр. Внутри него, каждая в своей ячейке, лежали фигуры. С одной стороны футляра – белые, с другой – чёрные. На шахматные фигуры они походили мало. Все они были антропоморфными, тонкой работы, только на месте лиц были гладкие, пустые овалы. Кролик неспешно принялся расставлять их на столе-доске. Ленка передёрнулась – безликие фигуры производили на неё тягостное впечатление. Как только фигуры были расставлены по местам, на месте овалов стали явственно проступать лица. Ленка присмотрелась к чёрным и оторопела – из-под поднятого забрала чёрного рыцаря на неё бесстрастно и пусто смотрел Митька. Все фигуры обрели лица её знакомых: на троне чёрного короля дремал усталый Джек в своей смешной шапке вместо короны; две ладьи по краям оказались Гришкой и Артёмом, офицером королевы был Сашка; на местах коней стояли Локки и Лиличка. У Пешек не было лиц, но платья их были выполнены в виде купола зонта, что живо напомнило Ленке об Анюте. Королевой, к удивлению и смущению Ленки, оказалась она сама.
Кролик зашёлся в приступе чахоточного кашля, а может быть и смеха. Ленка вздрогнула, оторвавшись от рассматривания чёрных фигур и взгляд её упал на фигуры кролика.
-- Ты играешь чёрными, -- категорично выразил свою волю кролик. -- А мы играем белыми.
Ленка не стала возражать. Её поразило то, что у некоторых белых тоже были лица – те же самые. У пешек Кролика не было зонтообразных платьев, зато было лицо Анюты, друг на против друга, как в зеркальном отражении стояли фигуры с лицами Лилички, Артёма, Локки и Сашки. Чёрный король, Гришкина ладья, офицер Митьки и Королева Ленки остались без двойников.
Без дальнейших прелюдий Кролик сделал первый ход Е2-Е4, и Ленка лихорадочно принялась вспоминать то, что когда-то узнала от Локки о всяких там сицилийских защитах, гамбитах и форточках.
Они ушли в игру. Кролик пил за каждый удачный с его точки зрения ход. Ленку же пугало и мучило неизбежное приближение момента, когда кто-то должен будет «съесть» фигуру с лицом. И что тогда случится? Вдруг это как-то повлияет на реальность?  Кроме того ей мерещился алчный блеск в глазах Кролика, когда он замечал пусть даже защищенную фигуру под сруб. Из-за попыток Ленки увести из-под сруба любую фигуру игра затягивалась. Ленка боялась двигать фигуры вперёд, боялась контратаковать, жертвовала только безликими пешками. Стратегия Кролика же напротив была направлена на то, чтобы беречь пешки и двигать их к восьмой линии, безрассудно жертвуя фигурами, начиная с короля.
-- Так ты ни за что не победишь нас, – заявил кролик, потирая когтистые лапки. – Сдавайся без боя, три мои пешки уже на линии. Я первым проведу пешку в королевы.
Ленка не сразу поняла, что он имеет в виду.
– Игра заканчивается, когда пешка становится королевой? – осторожно уточнила она.
– То есть так, – подтвердил кролик, остервенело почесавшись. – Короля пугать – ни-ни, ещё проснётся. И што тогда? Тогда што мы вас спрашиваем?
Ленка понятия не имела «што тогда» и поэтому промолчала. Она посмотрела на доску свежим взглядом и поняла, что при нынешнем расположении фигур шансов на победу у неё почти нет. Кролик тем временем продолжал вещать:
– Одна королева на восьмой линии, другая – в сброс.
– Это же карточный термин, – нервно сказала Ленка, поглядывая на себя-королеву.
– Без разницы, – равнодушно отозвался Кролик и смахнул с доски очередную чёрную пешку. – Вы-то, ребятишки, считаете, что играете в карты... О чём бишь мы? А! Королеву старую, значить, с доски долой, королева новая на линии восьмой – вот тебе и победа.
«Кто бы сомневался» – печально подумала Ленка. Кто бы дал ей остаться королевой, ну конечно. Если она королева, то только для того, чтобы пожертвовать собой ради победы в чужой игре. А что будет с ней, если даже она выиграет? Что значит этот «сброс». «Ничего с тобой не случится, – твёрдо сказала она себе. – Во-первых, это сон, во-вторых, это просто игра.» Но она чувствовала, что лжёт себе. Может быть, лучше проиграть? Тогда она останется цела. Пока она думала о себе, пропустила гамбит, разыгранный кроликом, и очнулась только когда белая ладья-Артём стряхнул с доски чёрного коня-Локки. Ленка так и обмерла. Конь упал за пределы стола... и появился на другом конце доски. Он стал белым. Теперь у кролика было три белых коня.
– Что будет, если я проиграю? – спросила она кролика, не отрывая глаз от двух Локки.
– Когда ты проиграешь, – с упором на первое слово ответил кролик, – вас не станет. Как и тех, кто пытался до вас. И до них. И до них. И до...
– Я поняла, – оборвала его Ленка, делая ход. Локки у неё был под защитой Сашки. Белая ладья стала чёрной. Кролик не остался в долгу и срубил офицером-Сашкой ещё одну пешку. Предпоследнюю. Ленка напала на офицера своим офицером-Сашкой и её рука не дрогнула, хотя в голове вихрем пронёсся целый ворох панических мыслей о том, к чему это может привести в реальности. Но произошло неожиданное –  её чёрный офицер сменил цвет на белый. Ленка ойкнула, кролик злорадно расхохотался.
– Себя рубить нельзя, – азартно крикнул он и тяжело запрыгал вверх и вниз.
– А много было таких ...как мы? – попыталась отвлечь его Ленка, лихорадочно продумывая варианты ходов. Их было немного.
– Миллионы. Миллиарды, – бормотал кролик, наливая себе в чайник едучей жидкости.
– Миллиарды? – ахнула Ленка. – Как такое может быть?
– Время вмещает в себя больше чем ты, девочка, воображаешь, – высокомерно объяснил кролик.
– Мир был заново воссоздан уже шестнадцать раз. И миллионы раз его пытались пересоздать. И миллиарды раз, когда игрушки не успевали даже ступить на доску. Игрушкам не победить игрока. Копия не сравнится с оригиналом...
– Но тем не менее, шестнадцать раз это произошло, – напомнила Ленка.
– Лучше бы это не происходило, – сказал кролик и как-то странно покривился и исказился.
Слезли остатки кроличьей шерсти, вывалились торчащие резцы, отвалились уши, кусками опал с его тела ветхий халат. Под личиной кролика оказался странный мужчина, Ленке совершенно незнакомый, узкоплечий, мелкокостный. У него было подёргивающееся лицо, которое будто всё не могло решить, как именно ему выглядеть и какое выражение принять. Запомнить его было невозможно.
– Лучше бы это не происходило вовсе, – повторил мужчина с некоторым трудом, как будто ему приходилось подбирать слова и ломать язык. – Тебе надлежит совершить твой ход, – сухо добавил он. – Я посоветовал бы тебе тщательно раздумать над тем, чтобы ты собиралась совершить.
Хотя мужчина даже сидя выглядел гораздо ниже Ленки, казался хрупким и слабым, он всё равно пугал её, как могут пугать животных покойники.
– К-кто вы? – выдавила она.
– Мы – ваш друг, – ответил мужчина и его лицо задёргалось сильнее. – Мы есть ваш предупреждатель. Мы желаем вам добра. Вы обречены чтобы проиграть, но мы можем сделать нашу партию вместе так, что никто не пострадает. Игроки будут поражены через меня вашими руками.
– Вы игрок? – спросила Ленка. Её начинало подташнивать, то ли от страха, то ли от ряби на лице незнакомого доброжелателя.
– Я не играю с очень давнишнего времени, – ответил мужчина. – У меня отсутствуют персонажи. Следует то, что я не могу явиться игроком. Делай ход. Время проистекает. Дай мне победить партию. Не отказывайся от помощи меня.
Ленка в панике посмотрела на доску. Сейчас у неё была возможность провести свою пешку на восьмую линию, но она могла и позволить лже-кролику провести его пешку. Только вот что из этого будет правильным?
-- Время! Время! – гаркнул мужчина, поднимаясь на ноги. Над их головой открылся рукав Коридора, подняв ужасный ветер, в вое которого тонули и крики мужчины и даже мысли самой Ленки.
Решительность никогда не была её сильной стороной. Для решительности и выбора у неё был Локки. Она попыталась рассуждать логически, хотя это было сложно под крики страшного незнакомца и вой лабиринта. Если она выигрывает, то жертвует собой; если проигрывает, то собой не жертвует... Или жертвует всеми? Простой математический расчёт безжалостно намекал на приемлемость только первого варианта. Ленка набрала в грудь воздуха, как будто перед прыжком в воду и подвинула свою последнюю пешку за восьмую линию. Она-королева немедленно упала с доски, не устояв под очередным порывом ветра.
Мужчина неожиданно взялся за край шахматного стола и с грохотом перевернул его. Ленка испуганно отскочила и в этот момент ветер оторвал её саму от пола и закружил по пещере.
– Я был терпелив! – кричал мужчина. – Но кроме тебя есть ещё восемь, хотя бы один окажется умнее!
Рукав Коридора разрастался, превращаясь во вращающуюся шахматную дыру в потолке. Ленка закрыла глаза и сжалась. Флаконы и шахматные фигурки, летевшие вместе с ней и мимо неё больно ударяли её то по голове, то по пальцам.
– Отруби себе голову! Отруби себе голову! – услышала она голос кролика и упала в дыру на потолке.
**
Открыла глаза она уже на крыше. И увидела там Митьку.
-- Привет, – сказал он сумрачно и отвёл глаза.
– Он вернулся, правда круто! – подлетел с другой стороны Джек. – А ты как тут оказалась?
– Я упала, – жалобно ответила Ленка. – Мне срочно нужно домой... Вы тут Локки не видели?
Оба отрицательно покачали головами.

Глава 1.8.6. Не такой, как я

Сон начинался необычайно хорошо. Локки бежал по крышам гротескного чёрно-белого, контрастного до рези в глазах пустого города. И хотя на буксире у него болтался мальчишка лет десяти, Локки практически летел, безупречно выполняя все, даже самые сложные элементы и прыжки. Сложнейший маршрут он прошёл шутя, легко и изящно, не заработав ни синяка, ни царапины. «Ну до чего же я охуенен, – умилительно думал Локки и хохотал от удовольствия и ощущения небывалой силы». Мальчишка вообще-то мог бы тоже восхититься, но только безучастно парил метрах в десяти над Локки, пристёгнутый к его поясу верёвкой с карабином.
«Вот олень, – недовольно подумал Локки, поправляя кепку, и посмотрел в сторону финиша». До финиша было ещё далеко, но Локки это только радовало – чем дольше путь, тем больше возможностей себя показать. Хотя показывать себя здесь было как будто некому, Локки был уверен, что за ним наблюдают. Ну как минимум этот пацан на привязи. Вдруг на абсолютно чёрный и беззвёздный до того небосвод взошла небывалых размеров полная луна. Эта луна Локки не понравилась. Отчего-то он точно знал, что не стоит выходить под её серебристое сияние, касаться белых пятен света, которые она бросала на город.
Мальчику на верёвке она, очевидно, не нравилась тоже. Он в страхе закрыл лицо руками и съёжился. Локки споро подтянул его к себе и с ним под мышкой прыгнул в ближайший чердачный провал.
– Не бойся, ты мой, – утешил он пацана. Но тот никак не отреагировал. Теперь способ прохождения маршрута стал совсем иным. Но так было даже интереснее, был определённый азарт в том, чтобы не попасться луне. Наверху им приходилось перепрыгивать, цепляться, отталкиваться и бежать, внизу же – переползать, перекатываться, протискиваться и пробираться. Ни разу за весь путь ни один серебристый луч не упал на них. Продвигались к финишу они очень быстро.
– Ха! Ну до чего ж я крут! – приговаривал Локки после каждого прохода. – Просто невероятно крут, ага?
– Наверное, – апатично отвечал мальчик, чем ужасно бесил Локки. Тем не менее, Луне он его отдавать не собирался. Пусть выкусит, жирная очкастая сука.
Пока им пришлось бежать по относительно лёгкому и безопасному (а потому скучному) месту – какому-то ангару без окон и с целой крышей без отверстий, мальчик начал задавать вопросы, Локки жизнерадостно отвечал на них:
– А куда мы идём?
– Вперёд.
– Зачем?
– За шкафом.
– Почему мы прячемся?
– Чтоб было веселее.
Вопросы мальчишки докучали ему. Были они липкими, неприятными и отвлекали от радости маршрута. Они могли заставить тебя застрять на месте, стоило только задуматься над ними. Мальчишка, очевидно, считал себя очень умным. Локки зло хмыкнул при этой мысли и едва не выскочил на алчущий серебристый луч пухлой луны.
– Всего пяток километров, – ободряюще сказал он мальчишке. – Пока ты можешь помолчать.
Но тот и не думал умолкать. Первое время Локки отбивал его вопросы как мячики, как очередную помеху на маршруте проходил, но под конец эти вопросы начали доводить его до исступления. Однако, когда Локки решил мальчишку игнорировать, тот стал отвечать на собственные вопросы сам – и это оказалось ещё хуже.
– Зачем я вообще тебе нужен? – печально спрашивал мальчишка, болтаясь под мышкой Локки неудобной куклой. – Неужели Лиля правду говорила? Ты на самом деле дружишь со мной только из-за очков? Да, наверное, так и есть. Ведь на самом деле я тебе совсем не нравлюсь. И Артём тебе не нравится. Даже Ленка тебе не нравится. Тебе нравишься только ты сам.
Локки хотел было узнать, о ком это он говорит, но сдержался.
– Нас всех для тебя как бы не существует, – горько продолжал мальчик. – Существуешь только ты один...
– Ну нет! – вырвалось у Локки. – Ещё есть эта бледножопая зараза!
Он бросил раздражённый взгляд в сторону заколоченных окон, в которых нитками серебрились под луной щели.
– Ты как будто играешь, а остальное для тебя просто декорации, – продолжал мальчик. – Как в театре. Всё невзаправду. И поэтому тебе никого не жалко, кроме себя.
– Философ, родители от тебя вешаются, да? – перебил его Локки.
– Тебе всё равно, – тихо ответил мальчик. – Всё равно.
– А что в этом плохого? – удивился Локки. – Почему мне не должно быть всё равно? Чего ты мне такого сделал, чтоб мне было на тебя не плевать?
К радости Локки после этого мальчик замолчал. Возможно, обиделся. Когда Локки уже забыл о их разговорах, прицеливаясь пролезть через очередной завал, мальчик сообщил:
– Просто тогда ты рано или поздно останешься один. А для тебя это страшно – никто не будет тебя любить, восхищаться тобой, смотреть на тебя.
Локки фыркнул:
– Больно надо... Ладно, мы пришли.
В стене, в которую они упёрлись, была странная для этого места дверь – как будто выдернутая из совершенно другого куска реальности – деревянная дверь со стёклами, которая обычно разделяет комнаты в квартирах новостроек.
-- Тебе туда, – любезно сообщил Локки, поставил его на ноги и подтолкнул к двери. Где-то неподалёку раздался волчий вой. Локки и мальчишка синхронно вздрогнули. Локки подёргал ручку двери. Заперто!
Он едва сам не взвыл с досады.
– У тебя есть ключ? – требовательно спросил он. Мальчишка не ответил. Локки дико заозирался по сторонам.
– Ключ-ключ-ключ, – бормотал он, – ключ-ключ-ключ, блядский ключ...
Вдруг он заметил какую-то горку тряпья, бросился к ней, волоча на буксире мальчишку. Горка оказалась ещё одним мальчишкой, постарше – он, скрючившись, спал в тени полуразрушенной стены. Поза была такая, как будто у него что-то сильно болит, но лицо было безмятежным.
– Эй, – Локки потряс второго за плечо. – Слышь, чувак, ты тут ключа не видел? Эй!
Скрюченный не просыпался.
– Джек спит, не нужно его будить, – с беспокойством сказал сверху мальчишка.
Какое-то странное чувство – как холодом в затылке кольнуло и в пот бросило – остановило Локки от дальнейших попыток разбудить его. В руке спящего что-то блеснуло под полоской лунного света. Локки отскочил, потом жадно кинулся и выхватил из полусжатой ладони спящего ключ. Наверняка он подойдёт. Он снова бросился к двери, подтащил к себе мальчишку.
– Давай-давай, – озабоченно повторил он и подпихнул того к двери. – Пока белая сука тебя не нашла.
Мальчишка упирался.
– Ну и что если она меня найдёт? – отчаянно крикнул он. – Ну и что такого?
– Как что, она победит! – гаркнул Локки. Он крепко схватил мальчишку за локоть и поволок к двери.
– Мне больно! Не надо!
Вой раздался ближе. Локки сноровисто отстегнул карабин с верёвкой мальчишки от своего пояса, рванул дверь за ручку и почти вышвырнул его в четырёхугольный провал, не озаботясь посмотреть на то, что было внутри.
Уже после он разглядел за дверью тёмную сонную комнату с кроватью в центре. Окно было не зашторено. Стоило мальчишке оказаться внутри, как в окне взошла Луна, осветив кровать и спящего на ней злорадным ярким светом. Прежде, чем Локки успел рвануться внутрь, дверь захлопнулась перед его носом. Локки с рёвом бросился на неё всем телом. Дверь беззвучно распахнулась и он полетел в чёрно-белую вращающуюся пустоту.
Мало-помалу ощущение падения сменилось тем, что он сидит на корточках, привалившись спиной к холодной, неровной, каменной на ощупь стене.
В помещении царил сырой полумрак, какой бывает глубоко под землёй. Темнота этого места была качественно иная, чем темнота контрастного города – она была живее, рельефнее и... реальнее. В темноте этой было много разных звуков, шумов – падающие на камень капли, шорохи, позвякивание металла, стук маленьких коготков, шипение, писки и что-то вроде присвистывания больших кузнечных мехов, мерно работающих неподалёку. Через минуту Локки сообразил, что это не кузнечные меха – это дыхание великана.
Он различил, что находится рядом с каким-то странным возвышением, то ли столом, то ли огромным ложем. И на этом ложе лежал кто-то гигантский.
– Отличная шутка! – прогрохотал под сводами пещеры голос, глубокий как тысяча обрывов. – Они этого заслуживают.
Локки нахмурился. Здесь его голова работала яснее, чем в городе, там он спал, здесь – как будто бодрствовал.
– Ты кто? – спросил он с опаской, пытаясь рассмотреть, где здесь выход, через который можно смотаться.
-- Тот же, кто и ты, – разорвался голос хохотом. Прямо перед Локки шевельнулось то, что он посчитал грудой камней – огромная рука переместилась, звякнув цепями.
– Ты – игрок? – с сомнением в голосе уточнил Локки.
– Мужам не подобает играть в игры.
Локки поднялся на ноги, опираясь спиной о стену.
– Ты должен исполнять волю своего народа.
Пещера внезапно наводнилась множеством существ, они пели, плясали, пищали и рычали вокруг Локки, они вытолкнули его на возвышение, прямо на грудь лежащего великана.
– Наше дитя, наше дитя! – пели они. Локки не мог их рассмотреть, только какие-то общие формы, части тел – большинство из них было маленького росту, кто-то косматый, кто-то лысый, искажённые, изломанные, страшноватые. Их глаза светились в темноте, их зубы блестели.
– Да не ваше я дитя! – крикнул Локки, брезгливо отшатываясь то в одну, то в другую сторону, когда твари задевали его своими лапами, пальцами и патлами.
– Наше, наше, – хором пели они. – Наш сын! Мы отдали тебя людям, чтобы ты набирался сил, чтобы ты ел их еду и пил их питьё, чтобы ты крал их силы и заставлял их служить нам.
Локки топтался по широкой груди великана, которая мерно вздымалась и опускалась, его бросало то в жар, то в холод. Неужели это правда? Он не человек? Гришка говорил об этом? Да ведь они все не люди, если верить Джеку – они Боги.
– Человеческие создания тебе не ровня, – скрипели существа, состоящие из веток и прутьев. – Люди – наши враги, они загнали нас под землю, они заточили нас холодным железом. Топчи их, ходи по ним, возвысься через них, используй их, встань во главе их. Брось их всех в костёр!
– Нет! – рявкнул Локки, не выдержав, когда очередная деревянная морда сунулась вплотную к его лицу. – Нет! Я не один из вас, я не такой как вы! Не буду я никого бросать в костёр! Я их люблю...
– Но они тебя не любят, – заговорил до того молчавший великан. – Они чувствуют, что ты чужак. Стоит тебе отвернуться от них, как они тебя предадут. Перестанешь зачаровывать их, станешь слабее и они отвернутся. И он отвернётся первым.
– Нет! – заорал Локки. – Нет! Нет! Не верю!
Вопли нечисти вокруг взвились под самые своды пещеры и стихли. Поднялся сильнейший ветер, который закрутил Локки и понёс неведомо куда.
-- Вот и ты, – услышал он странно искажённый голос, когда кручение отступило. Ветер остался, он дул сразу со всех сторон и сбивал с ног, выворачивал губы и веки, забивал нос и уши, мешал дышать. Локки с трудом смог открыть глаза и увидеть огненно-рыжего худого человека в деловом франтоватом костюме. Человек рассматривал его, склонив голову набок. Локки отчего-то страшно затошнило при одном взгляде на него – человек казался ему многомерной картинкой-переливашкой, которая постоянно меняла объём и положение при малейшем движении глаз. Локки зажмурился. Образ мужчины отдавался головной болью, как будто не вмещался в мозг.
– Чем ты, собственно, недоволен, джокер мой ненаглядный? – продолжал рыжий с каким-то весёлым раздражением. – Ты же у меня по всем фронтам в золоте и брульянтах, куда ни плюнь – всё у тебя получается, везде тебе везёт, все тебя любят и рукоплещут. А некоторые ещё и рукоблудят. Скажешь, нет?
Локки с трудом воспринимал слова мужчины из-за нарастающей тошноты и головной боли.
– Так что тебе ещё нужно? Зачем это всё ломать? Так, как я, никто тебе подыгрывать не будет, учти.
Локки молчал, ему казалось, что в голове начали рваться сосуды, сгорать нервные клетки. Что ещё немного и он навсегда станет слабоумным или просто умрёт. Но он сумел разлепить губы и почти беззвучно сказать одно слово:
– Скучно.
– Неблагодарная скотина, весь в меня – ласково заметил рыжий и довольно расхохотался. – К слову, всё, что ты услышал в пещере – святая правда. Почему бы и нет? Значит, слушай сюда, джокер, мешать я тебе не буду, потому что ты мой любимчик. Но и помогать тебе не буду. Разве что вот один совет – следи за Седьмой... за другом своим следи. Внимааааательно следи, он у вас самое слабое звено, на него Тей первым прыгнет.
Локки понял, что ещё мгновение и он потеряет сознание.
– Наверное, ты хочешь спросить, почему я так долго тебя мучаю? – лукаво спросил мужчина. – Ну, думаю, я немножечко садист. Или не немножечко. – он снова рассмеялся. – Так что мой тебе подарок оставлю, чтобы уравновесить совет.
Тьма рухнула на Локки, последнее, что он слышал, прежде чем его мозг разлетелся на атомы и его сознание померкло, был пронзительный нечеловеческий крик.

1.8.7 Спамер

Ночью Лиличка предпочитала не спать, а читать, сёрфить в интернете и играть в игрушки. На самом деле днём у неё просто не было на это всё времени, родители тщательно планировали её досуг и работу. Лиличка скрипела зубами, но терпела. Егорыч с его крышей и его сестрой были просто даром свыше, это было три часа свободы в день. Если бы Лиличка могла, она бы тратила их в другом месте. Но маячок джи-пи-эс в её телефоне, каждые четверть часа докладывающий родителям о её местонахождении, этого не позволял. Лиличка умела довольствоваться тем, что есть.
На сон времени оставалось мало, но спать Лиличка любила ещё меньше, чем есть. Впрочем, по утрам, часов до двух, она была бы совсем не против поспать. Но это было невозможно. Всеобщая порабощённость световым днём бесила Лиличку едва ли не сильнее, чем зависимость от еды. «Дискриминация по ритму жизни» – копировала она в один из пяти своих блогов понравившееся выражение. Этой ночью она не читала и не играла, а неустанно обновляла дискуссионные ветки разных тредов, бложила и комментировала френдов. Ни один из пяти её блогов не имел ничего общего с её текущей действительностью. Три из пяти пользовались среди юзеров популярностью – в одном она изображала семнадцатилетнего мальчика-гея, который постоянно подвергается тяготам и лишениям в школе и во дворе; во втором – фрилансера-путешественницу двадцати пяти лет, обладающую вольным нравом и едким словом; в третьем занималась бурной литературной деятельностью, преимущественно заключавшейся в поливанием отборными помоями разнообразных авторов и текстов сети.
Как на зло именно сегодня и в комментариях и в дискуссиях было удручающе пусто и вяло. Споры не разгорались, провокации не удавались, сеть как будто вымерла оффлайном. От нечего делать Лиличка даже забрела в один из двух своих малоизвестных аккаунтов, в который записывала малоинтересные для широкой публики рассуждения и наблюдения. Она задумалась над тем, во что его можно превратить: можно было создать дневник циничного журналиста и прекрасно вбрасывать провокационными и дерзкими постами, на подобии: «Что плохого в поедании плаценты», «Заговор разумных котов раскрыт» или «Почему женщину нельзя считать человеком». А можно было повести религиозную ветку и вбрасывать уже на другие темы: «Почему те, кто держатся на людях за руки должны гореть в аду», «Почему Бог ненавидит гомосексуалистов», «Школы как орудие дьявола». Лиличка любила мыслить заголовками в сетевом пространстве. И всё же это было уже немного топорно и скучно для её уровня. Тут в голову ей пришла новая отличная идея – вести блог от имени смертельно больной девочки. Но для этого нужно было хорошо владеть информацией. Лиличка немного погуглила касательно болезней и остановилась на раке крови. Недавно она лежала в больнице на обследовании и ухватила кое-какие интересные детали, которые можно было использовать. Пока она продумывала анамнез, счётчик личных сообщений сменился с 0 на 1.
Лиличка с любопытством щёлкнула на икноку почты, хотя была почти уверена, что это какой-то незадачливый спамер... В коридоре послышались грузные шаркающие шаги. Лиличка немедленно юркнула под одеяло, погасив экран телефона. Отец с матерью имели неприятную привычку смотреть, как она спит. И если застукивали за сёрфингом, отнимали у неё планшет и смартфон на всю неделю.

Шаги прошаркали мимо её комнаты на кухню. Лиличка лежала мышью. Она слышала, как хлопнула дверца холодильника. Папочка решил перекусить. Лилька скорчила в темноте гримасу. Через недолго время шаги прошаркали в обратную сторону. Лиличке даже казалось, что они стали более грузными. У её двери шарканье замерло. Замерла и Лиличка. Дверь тихонько скрипнула. Пять бесконечных секунд папа стоял на пороге, потом пошаркал к себе, притворив снова скрипнувшую дверь. Лиличка перевела дух, выждала ещё секунд двадцать для верности и дрожащими от нетерпения пальцами включила смартфон и скорее тыкнула в сообщение. Пока у неё не было возможности посмотреть письмо, она убедила себя в том, что это никакая не спам-рассылка.
Сообщение было от незнакомого юзера с романтичным ником Theo.
“Приветствую, – писал он, – обратил внимание на Вашу потрясающую и исключительную способность влиять на реальность. Хотите узнать об этом больше?»
Лиличка была разочарована, хотя слова о «потрясающей и исключительной способности» ей польстили. В остальном письмо сильно напоминало спам-приглашение на сомнительный треннинг. После недолгих размышлений, Лиличка решила повалять дурака со спамером. Тем более он был таким вежливым. Она ответила так:
«В каком смысле «влиять на реальность»?»
«В прямом, – незамедлительно пришёл ответ. – У Вас есть Дар, но без надлежащего развития он зачахнет. Я могу научить Вас им пользоваться».
Лиличка снова задумалась. Очень это всё напоминало ей её собственные фантазии на подобную тему. И оттого она не торопилась доверять спамеру. Несмотря на юный возраст и почти круглосуточный контроль родителей она была довольно опытным пользователем интернета.
«И за это мне нужно просто прислать Вам тыщу рублей на телефон, – написала она, добавив скептический смайлик».
«Мне не нужны деньги. Вы можете просто пригласить меня, если согласны. Если Вы согласны, просто напишите, что приглашаете меня».
«Приглашаю, – написала Лиличка с глумливым смайликом». Она, разумеется, не собиралась сообщать неизвестному своего адреса. Предчувствуя нескучный час, в течение которого она собиралась как следует поводить за нос неудачливого спамера, Лиличка даже подумала, не сбегать ли ей на кухню за сухариками – единственной едой, которую она признавала как удовольствие. «Затроллю до смерти, – думала она с предвкушением и поглядывала на счётчик сообщений». Ответ, который пришёл через минуту, её огорошил, если не сказать, что напугал: «Благодарю за приглашение. Я у Вас в зеркале».
В комнате Лилички было одно зеркало – ростовое, встроенное в дверцу шкафа-купе. Сейчас она никак не могла заставить себя встать и посмотреть на него. «Неужели тупо на слабо разводит, а сам за мной как-нибудь следит? – мучительно размышляла она». В её сетевой практике такого троллинга пока не встречалось.
Счётчик сообщений был пуст. На всех форумах по прежнему была тишина, отвлечься было не на что. Минуты шли за минутами, а Лиличка так и не могла ни на что решится – ни уснуть, ни написать спамеру издевательское сообщение, ни подойти к зеркалу. Зеркало тускло и ртутно светилось в полутьме комнаты, отражая часть окна. «Дура, сцыкуха, – подначивала она себя. – Идиотка тупорылая, чего сидишь, овца конченая? Иди и посмотри, потом напишешь этому петуху». Наконец она достаточно разозлилась для того, чтобы соскочить с кровати и хотя бы посмотреть на зеркало. В зеркале кто-то стоял. Не Лиличка, кто-то ещё. Она стиснула зубы, чтобы не взвизгнуть – родители прибегут и прощай интернет!
Покрутила головой. В комнате, кроме неё никого не было. Силуэт в зеркале оставался недвижим. Лиличка не выдержала щёлкнула кнопкой ночника. Свет не загорелся.
– Нам возможно помешает, чтобы было освещение, – раздался голос из зеркала. – Оно только затмевает ваше сияние. Подойдите, прошу вас.
Лиличке это не понравилось. Она напомнила себе, что всё-таки в любой момент сможет позвать папу и маму, несмотря на цену этой помощи. Кроме того, она не собиралась демонстрировать этому странному уроду свой страх. Лиличка сунула ноги в пушистые тапки с заячьими ушами и прошлёпала к зеркалу. Вблизи силуэт не внушал особого трепета: чуть выше неё ростом, узкий в плечах. Лиличка бы подумала, что это мальчишка, но голос был низкий, взрослый.
– Чего вам? – высокомерно бросила она. – Вообще-то невежливо приходить в гости по ночам.
– Вы меня пригласили по самостоятельной воле, – напомнил спамер. – Готовы? Я научу вас. С вашим талантом это было бы несложно.
Лиличку снова захватила волна тщеславия, которая изрядно притушила страх.
– Если сюда зайдёт папа, он вас из-под земли достанет, – предупредила она как бы между прочим и скрестила руки на груди. – И ещё, вы иногда неправильно говорите. Вы что, иностранец?
– Нам не возможно чтобы помешать, не волнуйтесь, – коротко ответил голос, игнорируя вопрос. – Этому я тоже вас буду научить.
Перспектива научиться тому, чтобы никто ей не мешал, Лиличку очень заинтересовала.
– Вы есть мастер Отражения и Искажения, – продолжил спамер, подходя вплотную к стеклу. Лиличка невольно повторила его движения.
– Это значит то, чтобы вы не только имеете способность искажать волю, судьбу и историю человеков. Не создавать, но искажать то, что существующее – это важно. Кроме этого у вас имеется такая способность чтобы перемещать тени из одного мира в другой. Вы управляете тенями и передатчик через границы миров.
– Что такое тени? – спросила Лиличка, силясь понять спамера.
– Я покажу, – повторил он. – Тень не может быть в одном мире с телом, потому таков закон. Но вы можете нарушать закон.
– Нарушать закон, – повторила Лиличка, пробуя на вкус это словосочетание. Звучало ужасно привлекательно, как будто Лиличка знаменитая преступница, крутая как тысяча бонни-и-клайдов.
– Желаете, чтобы попробовать и испытать? – спросил спамер.
– Хочу, – ответила Лиличка, подслеповато щурясь на его тёмный силуэт.
– Хорошо, – кивнул он. – Первое, что надлежит сделать вам – перетянуть меня в из-за зеркальной плоскости. Дайте мне руку, пройдите ею через стекло и возьмите меня за руку.
У Лилички возникли сомнения на этот счёт. Втаскивать в свою комнату незнакомца?
– А вдруг вы извращенец? – с подозрением спросила она. – Почему я должна вам верить?
– Вы не должны бояться, я вам друг, – сказал спамер, очевидно читая её мысли. – Я не хочу причинять вреда, я хочу ваш талант, чтобы он был в расцвете. Вы станете многосильны, вы – драгоценность, уникальность. Кроме вас нет никого, кто мог бы. Я буду учить вас. Стоит вам согласиться.
Лиличкины колебания были почти сломлены, она тыкнула пальцем в холодное стекло.
– Что-то не получается, – капризно сказала она. – Плохо учите!
– Воспримите чтобы это не зеркало, а дверь, – посоветовал спамер. – Думайте как о двери, о проходе, о вашем желании, чтобы это так было. Как вы делаете это для про людей. И закрыть глаза, чтобы они не мешали.
Лиличка поняла, что спамер имеет в виду. И начала усердно «думать дверь». Через десяток секунд она совершенно была уверена, что зеркало стало дверью. Закрыла глаза, подняла руку и осторожно протянула её вперёд. На задворках мозга ещё сидела мысль, что она сейчас снова наткнётся на стекло, но вместо этого рука её ухватила ткань. Рукав спамера! Лиличка потянула его на себя. Тянулся он медленно, как будто из вязкого холодного клея. В какой-то момент в лицо ей ударил порыв сильного ветра, такого сильного, что она задохнулась и отпустила рукав. Ветер тут же стих.
– Всё прекрасно, всё хорошо, вы талантливый гений, – услышала она рядом. Открыла один глаз. Силуэт спамера сидел рядом с ней. Он казался чёрным пятном, двумерным, плоским. Его не стало видно лучше, хотя глаза Лилички привыкли к темноте.
Внезапно, прямо у неё на глазах, двумерная его фигура стала наливаться объёмом и плотью. И всё же его лица Лиличка различить не могла. Она невольно попятилась от зазеркального пришельца.
– Не стоит бояться, – поднял он руку, потом встал, медленно огляделся. – Хорошо, теперь я научу вас. Хотите, чтобы поменять некоторые тени мирами?
– Звучит интересно, – нехотя согласилась Лиличка. Спамер шагнул к ней за спину и мягко подтолкнул к зеркалу, когда Лиличка подошла вплотную к стеклу, он положил ей на виски руки.
– Не боишься, – негромко предупредил он. – Смотришь.
Лиличка вгляделась в зеркало, близоруко щурясь.
– Подумай о ком хотелось бы.
В голову сам собой прыгнул Гришка – бестолковый и лохматый. Тьма сгустилась в зеркале только затем, чтобы разойтись и показать чью-то чужую комнату. Лиличка как будто заглядывала в неё через окно, от зеркала в комнату падал серебристый свет, так что видно было довольно неплохо.
– Думаешь его, – приказал Спамер. – Думаешь, кто он есть.
Лиличка прищурилась, закусила губу. Кто он есть? Да никто, Гришка и есть Гришка. Мальчик на кровати сел, не открывая глаз. И в то же время остался лежать.
– Превосходно, – прошептал позади гость. – Теперь позволь, чтобы я его подсёк.
– А как? – почему-то шёпотом спросила Лиличка.
– Вернуть меня в зеркало. Быстрее!
Он шагнул из-за её спины и Лиличка снова чуть не взвизгнула: из странноватой, но вполне человеческой фигуры спамер превратился в огромного волка на задних лапах. Волк протянул лапу Лиличке, она прикусила язык, и молча пихнула его в зеркало. С трудом, но Волк оказался внутри. Лиличка видела, как он посадил второго Гришку (Тень Гришки?) в свой мешок, и снова оказался перед зеркалом. Уже человеком. Протянул руку. Снова Лиличка втянула его в комнату. Она начинала уставать от этого. Он открыл мешок о показал ей банку с чем-то маленьким, светящимся и очень красивым.
– Это Гришка? – изумилась Лиличка.
– Это Тень, – ответил спамер. – Теперь она при нас, мы можем иметь возможность её укрыть, затем добавить к другим. Очень сильная и чистая тень.
Лиличка постучала по стеклу, тень залучилась.
– Похоже на мини-звезду, – наконец, резюмировала Лиличка. – Прячь-ка её, светит, как фонарь.
Спамер затолкал банку в карман своего чёрного бесформенного пальто.
– Ещё? – спросил он. Лиличка зевнула.
– Последний раз на сегодня, – строго пробормотала она. – У меня завтра семь уроков с первой смены.
И снова спамер встал у неё за спиной и положил руки ей на виски. И снова зеркало показало чужую тёмную комнату, залитую лунным светом. Но Лиличка не выбирала видеть этого человека. Лежащий на кровати был ей совершенно незнаком.
– Молчишь, – предупредил её вопрос спамер.
Лиличка молча рассматривала через зеркало лежащего парня. Над его кровать, на гвозде висела капельница – значит, он болеет, подумала Лиличка. Выглядел тот действительно неважно. Бледный, с запавшими глазами, резко очерченными скулами. «Может даже умирает, – сладко подумалось Лиличке». Она была неравнодушна к трагедиям и трагическим смертям.
– Думаешь его, – услышала она позади. Но спамеру не было нужды просить – Лиличка думала на всю катушку. Она уже почти сочинила ему брата-близнеца, который в тайне медленно отравлял его, а все вокруг думали, что это просто непонятная болезнь, когда парень исчез из постели. Без хлопка или ещё каких-нибудь эффектов. Просто растворился в пустоте.
Лиличка так и вылупила глаза.
Спамер издал то ли стон, то ли хищный клекот.
– Плохо! – отчаянно воскликнул он. – Очень плохо! Скорее, верни меня обратно.
Он подскочил к зеркалу.
– Сейчас он может пропасть где везде угодно!
– Тише вы, – прошипела Лиличка, хватая его за руку. Она была уязвлена. – Что не так-то я сделала?
– Не ваша вина, нет, – успокоил её спамер. – Немедленно, мне надлежит чтобы исправить. Толкаешь!
И Лиличка пихнула его в зеркало. К её удивлению на этот раз потребовалось немало сил, чтобы спамер протиснулся через стекло, Лиличка нажала посильнее и вдруг сама ухнула в зеркало, за которым оказалась пустота. Лиличка полетела вниз головой в эту пустоту, отчаянно визжа.

1.8.8. Кукольный мир

Одиночество пахло железнодорожным мазутом и дымом. Одиночество имело форму и вид зонта, который распластался на потолке купе чёрной дырой. Поезд ехал по бесконечному чёрному тоннелю, за окном стояла непроглядная темнота. Ноющая боль неуловимой кошкой скользила в груди, то и дело запуская коготки куда-то под диафрагму. Аня привыкла к ней, как привыкла к этому купе, к этой вечной темноте за окном, к монотонному перестуку колёс.  Больше ничего в её мире не было. Иногда Аня вспоминала какие-то обрывки событий, каких-то людей, лица, голоса. Но она никогда не фокусировалась на этих воспоминаниях – в них всё равно не было толку. Аня не помнила, когда и зачем она в это купе села, куда она едет и сколько времени. Она не помнила даже, откуда поселилась в ней эта кошка-боль. Чтобы не давать кошке повода впиваться когтями в её внутренности, Аня старалась двигаться как можно меньше.  Иногда ей казалось, что она начинает каменеть, замерзать – ее ресницы покрываются инеем, а губы тонким, ломким налетом льда. Словно вся она застывает, коченеет и падает вверх — в чернильный зев зонта... Единственное, что скрашивало её поездку без начала и конца – это отражение в большом зеркале на двери купе. Она всегда могла посмотреть на своё отражение и убедиться в том, что как минимум – она, это всё ещё она. И даже вполне владеет собой — руки и ноги её слушаются, она себе хозяйка. Хотя, на самом деле, в глубине души она понимала, что ею безраздельно владеют две вещи – одиночество и зонт. Это они её хозяева. Тем не менее, зонт ей нравился, вызывал безотчётное чувство доверия и теплоты, и если бы он вдруг исчез, Ане стало бы страшно.
Однажды, он действительно исчез. Просто так, без всякого предупреждения, без видимых причин. Впрочем, прямо перед этим случилось кое-что странное: из зонта в купе вылетела крупная белая птица, она пыталась лететь, но места было слишком мало, она побилась крыльями о полки и затихла на верхней. Аня вскочила, чтобы посмотреть на неё и в этот момент – зонт исчез. Как будто закрылся сам в себя. Аня забеспокоилась, заглянула по привычке в зеркало, но там – о ужас! – больше не было отражения. Аня ощупала и оглядела себя – по крайней мере на первый взгляд она была на месте и оставалась прежней. Хорошей новостью было и то, что кошка-боль свернулась клубком где-то внутри и больше не пыталась поточить когти об Аню.
Когда она в другой раз посмотрела в зеркало, надеясь, что отражение вернулось, то увидела там молодого человека. Он сидел напротив пустоты, которой стала в зеркале Аня, и не открывал глаз. Похоже было, что он безмятежно спит.
Аня вздрогнула и оглянулась на салон купе.
-- Здравствуйте? – неуверенно сказала она, всматриваясь в темноту. На сидении напротив никого не было. В зеркале отражение молодого человека дёрнулось и открыло глаза. Он растерянно оглянулся по сторонам и почесал взлохмаченный затылок. Взгляд его упал на зеркало.
– Привет, Анюта, – сказал он и улыбнулся. – Где это мы?
-- Откуда вы меня знаете? – тревожно спросила Аня, отступая к окну. Молодой человек поднялся и с наслаждением потянулся:
– Ты мне уже много раз снилась, – объяснил он. – Люблю такие сны... Ноги действуют.
Он с видимым удовольствием потоптался по крошечному проходу и подошёл вплотную к зеркалу. – Я – Илья, – представился он. – Какой странный поезд, купе стёклами отделены.
– Это не стекло, – объяснила Аня, запинаясь. – Это зеркало. Ты – в зеркале. А меня в нём нет... Это очень... Странно.
-- А может быть, наоборот – это ты в зеркале? – дурашливо возразил Илья.
– Это не имеет значения, по-моему, – вздохнула Аня.
Илья постучал по стеклу.
– А что, если открыть дверь?
Аня со страхом покачала головой:
– Вдруг я или ты исчезнем?..
– Не исключено, – согласился Илья и обернулся на чёрный провал окна. – Кажется, поезд останавливается.
Аня, с замиранием сердца прислушалась к стуку колёс – да, она тоже почувствовала, что поезд замедляет ход. Через несколько минут, он остановился полностью. Наступила тишина. Ане стало жутко.
– Кажется, мы приехали на станцию. Теперь одному из нас точно придётся открыть дверь, – сочувственным тоном заметил Илья. – Давай ты.
Аня только испуганно покачала головой.
– Тогда давай, я попробую к тебе попасть? Дай мне руку?
– Как ты собираешься пройти сквозь стекло? – спросила Аня, но подошла ближе и прислонила ладонь к холодной поверхности зеркала.
– Как Алиса, – улыбнулся Илья. – Вдруг получится, во сне всякое случается.
Но Аня не считала, что она спит. Ни один сон не может длиться так долго.
В этот момент, чайка с верхней полки снова решила полетать. Она крикнула и забилась под потолком. Отражение чайки сделало тоже самое на половине Ильи.
– Ого, – весело сказал он, пригибаясь. – У нас тут птицы...
Чайки с разных сторон врезались в зеркало и... Одна единственная птица оказалась рядом с Ильёй, она метнулась к окну и пропала в чернильной тьме.
– У неё получилось, – заметил Илья. – Значит, и у нас может получиться.
Он приложил ладони с той стороны стекла, прямо напротив Ани. И она вдруг почувствовала, тепло его рук, а потом и вовсе поняла, что касается не зеркала, а его кожи. Илья сжал пальцы в замок и потянул Аню на себя. Аня сделала шаг, другой и оказалась зазеркальном купе. Она тут же обернулась: в её купе больше не было никого.
– Теперь можно открыть дверь, – весело сообщил Илья. Аню с одной стороны раздражало, что он так уверен в нереальности происходящего, с другой стороны – он вселял в неё надежду, ей уже не было страшно. Она сочла Илью подходящей заменой зонту.
Она крепко держала его за руку, пока он брался за дверь купе:
– Готова? – спросил он. – Раз, два...
И дёрнул дверь вбок. Та бесшумно и легко отъехала в сторону. Аня закрыла глаза. Почему-то она была уверена, что они оба исчезнут.
– Ого, – услышала она голос Ильи. – Тут что, всегда так?
Аня осмелилась снова посмотреть на мир. За дверью купе не было обычного вагонного коридора – только странный проход в шахматную клетку. Внутренности прохода вращались в разных плоскостях, у Анюты закружилась голова.
– Я не знаю, – неуверенно сказала она, сжимая руку Ильи крепче. – Я не помню, чтобы я выходила из купе раньше.
– Ну, другого пути у нас нет, – оптимистично заметил он и потянул Аню за собой. – Идём, попробуем выйти через эту... Штуку.
И они шагнули в шахматную пустоту. Ане показалось, что они медленно падают мимо шахматных клеток, постепенно она разглядела, что на каждой клетке имелась дверь. Двери эти были разными – простые деревянные, железные, резные, маленькие, большие, красивые, уродливые, крашеные и голые. Падали Илья с Аней недолго: внезапно одна из клеток встала прямо напротив них. Илья протянул руку и подёргал дверь:
– Заперто, – констатировал он. – Жалко, а то мне тут почему-то не нравится. А тебе?
Аня кивнула и поёжилась. Илья наклонился к ручке:
– Слушай, тут замочная скважина. У тебя случайно нет ключа?
Аня покачала головой. Илья обернулся к ней:
– А что это у тебя на шее?
Аня инстинктивно приложила руку к горлу, пальцы наткнулись на тонкую тесёмку. Она не была уверена, что та раньше была здесь. Потянула – на тесёмке висел маленький ключ. Ключа Аня не помнила совершенно точно.
Вдруг откуда-то подул ветер такой силы, что едва не сбил их обоих с ног, он чуть не вырвал из пальцев Ани ключ, потащил её куда-то проч. Но Илья удержал её. С большим трудом им вместе удалось всунуть ключ в скважину и повернуть. Ветер выл вокруг них, как зверь и хватал их за руки, ноги и волосы. Дверь открылась, и они буквально ввалились внутрь. Здесь ветра не было.
Место, в котором они оказались, было тёмным и пыльным, пахло здесь чуланом, вообще оно и напоминало больше всего гигантский чулан. Потолка не было видно, стен тоже, хотя и то и другое интуитивно угадывалось во мраке. Освещалось место едва-едва, каким-то неопределимым источником. Пол был усеян пыльным хламом, который издавал деревянный стук, стоило его задеть ногой.
Илья, брезгливо разворошил носком кеда груду какого-то тряпья.
-- Странно тут, но лучше, чем рядом с тем ветром, – заметил он. – Мне показалось, он живой и хочет тебя сожрать.
– Почему меня? – удивилась Аня.
– Потому что он именно на тебя нападал, – объяснил Илья, – пытался унести тебя куда-то. Мне доставалось только вскользь. Интересно, что это было?
Ане не было интересно, она боялась думать о ветре.
Вдруг она присела на корточки и вытащила из кучи хлама куклу-марионетку. Кукла была сломана, одета в порванное тускло блестевшее серебром платье, её руки и ноги, оплетённые нитками, болтались безжизненно и безвольно. Первое воспоминание прошило её голову:
-- У меня такая была, --  с волнением сказала Аня. – Я вспомнила. Я её помню! Мама её выбросила очень давно.
Она присмотрелась и добавила:
--  Да это она и есть. Моя кукла, та самая, -- Аня показала Илье обожжённую ногу куклы:
-- Видишь, это мы с двоюродной сестрой сделали...
Аня замолчала и прикрыла глаза, воспоминания нахлынули волнами, ей было сложно не потеряться среди них. Но главного воспоминания – о том, как она оказалась в вагоне – не было.
– Я ведь ничего не помнила, – беспомощно объяснила она терпеливо стоящему рядом Илье. – Понимаешь, вообще ничего, а сейчас вспоминаю...
– Это же отлично, – серьёзно сказал он. – Пойдём. Никогда раньше не выбирался из снов, но нужно же попробовать, правда?
– Смотри, тут везде куклы, – сказала Аня, прижимая к себе игрушку.
Только сейчас она различила в полумраке, что деревянный и тряпичный хлам на полу представлял собой множество разнообразных марионеток. Кого здесь только не было. Аня присела на корточки, в куче кукол она нашла красивого арлекина, правда без одной ноги, потом весёлого зайца с обломанным ухом. Все игрушки были с изъяном, старые, пыльные, сломанные. И всё же они завораживали. Илья не заинтересовался куклами. Он вглядывался во мрак, видимо, пытаясь выбрать направление хоть по какому-то ориентиру.
-- Там что-то движется, -- сказал Илья через некоторое время. Аня тоже постаралась всмотреться в блеклую темноту. Но раньше, чем она что-то увидела, неподалёку раздался стук множества деревянных каблучков, шорох одежды и тихие напевы, то и дело прерываемые взрывами тоненького смеха. Илья снова взял поднявшуюся Аню за руку. Но сейчас ей почему-то не было страшно, у неё появилось странное предчувствие, ощущение, что она уже здесь была, что здесь находится что-то для неё важное, близкое ей. Как зонт. Наконец, в неверном рассеянном свете, они оба увидели, что к ним уверенно движется странная процессия, состоящая из кукол-марионеток. Эти куклы были целыми, нарядными, в пышных бальных платьях, в ярких костюмах, их нитки тянулись высоко вверх и исчезали в темноте. Очень скоро они оказались рядом с Ильёй и Аней, пение и разговоры смолкли. Куклы окружили их плотным кольцом. Куклы, изображавшие мужчин, церемонно поклонились, куклы, изображавшие дам, сделали книксены. Аня поклонилась им в ответ почти против своей воли. Илья растерянно вертел головой, явно чувствуя себя крайне неуютно в этом оцеплении.
Куклы выпрямились, взялись за руки и начали водить хоровод вокруг Ильи и Ани.
-- Сестра! Сестра! --  слышалось то тут, то там в хороводе. Голоса у них были тоненькие, скрипучие, интонация восторженной и благоговейной: --  Останься с нами, сестра!... Игра снаружи глупа и жестока. Здесь мы сами делаем себе игры! Наш Мастер мудр и велик, он не оставит нас в опасности! Мы так долго тебя не видели... Мы так тебя любим... Останься с нами, тебе здесь будет лучше всего!...
Аня слушала их со смешанным чувством, она была уверена, что куклы обращаются к ней, и никакого особого отторжения их слова у неё не вызывали. Илья слушал их с недоверием и тревогой, потом заговорил спокойно и громко:
-- Она с вами не пойдёт, она не ваша сестра. Вы — куклы, а она — человек.
Аня покосилась на него с удивлением.
-- Куклы... хи-хи-хи... человек... -- раздалось отовсюду, как будто Илья сказал что-то смешное или глупое. -- Мы не куклы, мы никакие не куклы! Мы такие же куклы как и вы, хи-хи. Только вы играете в плохой игре, ваш Мастер вас бросил, а наш заботится о нас, он играет с нами. Ваши нитки давно запутались, ваши суставы давно запылились, никто вас не любит, никто вами не играет, --  пропели куклы. Аня невольно взглянула на своё запястье. Никаких следов ниток, как у марионеток. Илья тоже посмотрел на руки.
-- Ничего подобного, --  твёрдо возразил он, -- никаких ниток нет, смотрите лучше.
-- Твои нитки давно обрезаны, глупая кукла, сломанная кукла, -- пели они, -- Ты нам не нужен, пусть с нами остаётся наша красивая, наша прекрасная сестра, Мастер перевязал её нитки, Мастер забрал её из глупой чужой игры, теперь она будет с нами. Зачем ты вынул её из коробки? Безногий, сломанный урод!
Аня заметила, как Илья изменился в лице.
– Прекратите! – крикнула она, неожиданно для себя. – Не смейте его обзывать! Если у вашего Мастера всё так хорошо, почему здесь так много поломанных и пыльных ваших Братьев и Сестёр?
-- Это испорченные куклы, --  печально запели они, -- Они не подходят для игры. Они такие же как твой урод. Это не куклы нашего Мастера, он просто забирает их из чужой игры, когда они приходят в негодность. Но он выбирает только лучших для своих игр – взгляни на нас, сестра, какие мы нарядные, какие мы красивые, какие у нас прочные нитки! Сестра, будь среди нас! Ты сможешь чинить этих уродов и делать их красивыми, ты сможешь брать их в игру Мастера.
Аня уже набрала в грудь воздуха, чтобы отказаться, но вдруг ей показалось ужасно заманчивым остаться в этом мире с куклами, она была готова с удовольствием чинить и чистить сломанных и грязных, возится с порванными крошечными одёжками.
--  Аня... --  Илья заглянул ей в лицо, и она вздрогнула: а что они сделают с Ильёй? – Ань, ты же человек, ты не кукла, не нужно... Ты хочешь снова увидеть своих родных? Нам нужно идти.
– Я человек... – с сомнением повторила она. – Хочу снова увидеть родных...
-- Глупая! Порченая! -- хором закричали куклы. --  Не хочешь играть с нами, будь как урод! Будь негодной как урод!
--  Пошли прочь! --  рявкнул Илья, не зная, как загородить собой Аню — куклы были везде. Они поднялись в воздух на своих нитках и принялись делать такие движения, как будто резали и рвали над головой Ани что-то невидимое. Спустя несколько секунд куклы снова были на земле, а Аня молча рухнула как подкошенная, игрушка выскользнула из её пальцев — Илья успел подхватить Аню на руки:
-- Что вы с ней сделали?! -- крикнул он, прижимая её к себе.
-- Отрезали нитки! Отрезали нитки! Она их не достойна! -- пропищали куклы, выстраиваясь прежним порядком, чтобы идти назад. -- Глупая, негодная, неблагодарная уродка! А твой Мастер тебя бросил, глупый урод, у тебя нет ниток, никто тобой не поиграет.
-- Стойте... верните всё как было, -- беспомощно крикнул им в спины Илья. Но куклы не ответили, они затянули свою песенку и неторопливо прошествовали обратно, в темноту.
--  Аня? --  позвал Илья, растерянно оглядываясь в поисках места, куда можно её уложить: вокруг всё выглядело одинаково — всюду только пыль и рухлядь, рухлядь и пыль.
--  Я жива, --  услышал он слабый голос Ани, -- не могу двигаться... совсем... Положи меня на землю, ничего страшного.
--  Нет, --  отозвался Илья, с явным облегчением от того, что она в сознании, -- не хочу здесь оставаться, вдруг они вернутся и ...ещё что-нибудь сделают.
Аня не видела смысла куда-то идти, она была уверена, что ничего страшнее с ней сотворить невозможно, а Илью, если не тронули в тот раз, не тронут вообще, но промолчала. Илья подхватил её на руки и медленно двинулся вперёд, в темноту.
Долгое время они шли молча. Изредка тишину и покой чулана нарушали падающие откуда-то сверху куклы. К этим куклам немедленно устремлялись процессии на подобии той, которая встретила Илью и Анюту. Илья обходил их по широкой дуге и шёл дальше. Иногда их обгоняли нарядные куклы, несущие на крошечных носилках своих потрёпанных жизнью, сломанных собратьев. На бредущего с Анютой на руках Илью куклы внимания больше не обращали.
-- Где-то должен быть выход из этого места, я уверен, -- заговорил он, когда их миновали третьи или четвёртые по счёту носилки. Аня не была в этом так уверена. Но она была слишком ошарашена, оглушена внезапной неподвижностью, чтобы ответить, возразить, чтобы думать о чём-то другом. Она как-будто не видела того, что происходило вокруг... Ане тяжко давалась полная неспособность контролировать своё тело. Это чувство привело к ней ещё одно воспоминание. Воспоминание, которое она бы не хотела возвращать. Воспоминание об апрельской ночи, в которую на неё напал подонок. Кажется, это из-за этого воспоминания её одолевала боль. Но теперь Аня не чувствовала ничего, совсем ничего. Время от времени на неё наваливалась чёрная, парализующая мысль — что если это навсегда. Аня смаргивала подступающие слёзы и убеждала себя не раскисать.
-- Ничего, --  мягко сказал Илья, через несколько шагов, --  всё образуется, как-нибудь... Ты сейчас можешь подумать — легко ему говорить, он не знает каково это. Я знаю. Куклы правы, я безногий. То есть парализован... там, -- он мотнул головой, как-будто это «там» осталось позади, у них за спиной. -- Врачи ничего не могли сделать, я два года лежал как колода, --  он тихо засмеялся, Аня почувствовала укол совести. Куда подевалось её собственное мужество? Ане понравился его смех.
-- Ужасно, -- сказала она наконец, собравшись силами. Илья покачал головой.
-- Ничего, зато сны стали сниться интересные, – он улыбнулся, потом помолчал и добавил. – Знаешь, место действительно странное... Я тоже начинаю что-то вспоминать... Чего я вообще не знал.
-- Что? --  спросила Аня, стараясь отвлечься от ужаса обездвиженности.
Илья покачал головой:
Сам толком не знаю, – признался он. – Трудно выразить... Но вот эти их слова про игры... Мастера...  Кажется, я понимаю, о чём они говорили...
Он перехватил Аню поудобнее. От этого движения её безвольные руки и ноги закачались сильнее. Ей стало тошно:
-- Отдохни, -- предложила она, -- Ты уже очень долго меня несёшь.
-- Там какой-то свет, -- щурясь, объявил Илья, --  дойду до него, а там посмотрим, может быть и отдохнём.
Кругом стояла  пыльная темнота, и слышны были только мерные шаги Ильи по деревяшкам. Не было больше ни процессий, ни носилок. Куклы не падали сверху. Вообще ничего не менялось, как будто Илья топтался на одном месте — в полумраке, среди хлама и запахов чулана. Свет как будто двигался вместе с ними, уводя всё дальше и дальше.
Вдруг Илья остановился.
-- Это... это что, твоя кукла? --  безжизненно спросил он и опустился на колени, придерживая Аню. Он поднял старую куклу с обожжённой ногой и показал ей.
--  Да, --  сказала Аня, -- это она. Мы прошли по кругу.
Илья даже застонал от досады. Аня не успела подумать, чем им это грозит, как прямо под коленями Ильи распахнулся коридор — он едва успел отшатнуться с Анютой на руках, чтобы не провалиться туда. В тот же миг они оба сощурились от яркого света, такого, как-будто открыли дверь в солнечную комнату.
-- Вот где вы есть! Сюда, скорее! -- позвал их кто-то из света низким голосом. Илья поднялся с Анютой на руках и заторопился на этот голос.
Они оказались в квадратной комнате из свежеоструганных, плохо пригнанных друг к другу досок. В щели между ними и лился тот самый яркий свет, от которого они по-началу зажмурились. Окон в комнате не было — только четыре некрашеные и прочные на вид двери.
В центре комнаты стоял, опираясь на Анин зонт, незнакомый мужчина. Невысокий, одетый в бесформенное серое пальто, сутулый почти до горбатости, он молча, спокойно рассматривал их. Лицо его было странным: оно могло принадлежать и подростку и старику. Оно находилось в постоянном, нервном движении: не таком при котором меняется собственно выражение лица, а таком, какое могло бы возникнуть на мозаике, части которой старались как можно плотнее и правильнее расположиться на своём месте. При малейшей смене освещения менялось и лицо. Запомнить его было невозможно. Илья отдышался и сказал:
-- Спасибо большое... Кто вы?
-- Я друг, -- сказал мужчина и улыбнулся. Улыбка у него была такая же подвижная и нервная, как всё лицо.
Аня узнала свой зонт и тихо охнула. Мужчина посмотрел на неё с состраданием и нежно улыбнулся.
-- Дай сейчас её мне, -- обратился он к Илье.
-- Зачем? --  спросил Илья. Он говорил спокойно, без вызова, но в его голосе чувствовалась напряжённость.
-- Затем так, чтобы она снова могла двигаться, конечно, --  вежливо объяснил мужчина.
-- Илья... -- заговорила Аня, -- какой у нас выбор? Вдруг он поможет... У него мой зонт... Я думала, он пропал.
Илья кивнул ей и с явной неохотой подошёл к мужчине. Тот бережно одной рукой подхватил Аню под лопатки, а другой рукой раскрыл над ней зонт.
Неуловимо тонкие, почти невидимые нити спустились из зонта и пристали к рукам и ногам Ани. Она медленно выпрямилась и, всё ещё придерживаемая странным человеком, встала.
Из глаз у неё покатились слёзы — сами собой, без всхлипов и рыданий. Илья настороженно следил за ними.
-- Всё в порядке, -- успокаивающе сказал мужчина Ане, -- всё будет в порядке. Главное только, не закрывай больше зонт. И не оставляй его нигде. Он — твоя защита, помнишь?
Аня с трудом кивнула и утёрла слёзы. Мужчина передал ей зонт. Аня покорно приняла его.
-- Теперь ты,  -- обратился мужчина к Илье. -- Тебе время пора просыпаться.
Илья мотнул головой в неопределённом жесте — то ли отрицая необходимость просыпаться, то ли признавая её.
-- Тебе в такую дверь, --  он указал на одну из грубо оструганных дверей, ничем не отличавшуюся от остальных. -- Ступай.
Он сам подошёл к двери, сильно хромая, и распахнул её. За дверью ничего не было видно, кроме слепящего света.
Илья зачем-то потоптался на месте, взглянул на мужчину, хмуря брови.
– Я помню, – тихо сказал он. – Не думай, что ты владеешь игрой, Второй, – заговорил он вдруг другим голосом. Его правый глаз будто сам собой закрылся. Аня вздрогнула – чувство было такое, что в Илью вселился кто-то ещё: – Ты ошибся и теперь проиграешь. У меня ещё есть силы сыграть в партию. 
Он прошагал к распахнутой двери. На пороге обернулся и неловко махнул Ане рукой.
-- Я вернусь за тобой, – пообещал Илья. Аня стояла неподвижно под своим чёрным зонтом и смотрела на него. Илья сделал шаг вперёд и растворился в свете. Мужчина захлопнул за ним дверь. Лицо его задёргалось ещё сильнее.
– Это я ещё тебе посмотрю, – бормотал он, роясь в карманах своего бесформенного пальто. -- Я тебе ещё посмотрю, Первый. Неловкая Луна и ничего больше. Просто неловкая Луна. Но больше так не повторится. Я её обучу хорошо чтобы.
Аня стояла неподвижно и безмолвно как изваяние. Наконец мужчина достал ключ и протянул его Ане.
– Пора возвращаться домой, – ласково сказал он. Аня приняла ключ.
-- Как ты себя воспринимаешь? – спросил он вглядываясь в лицо Ани и сжимая её руку. В его голосе звучало неподдельное беспокойство. Мозаика его лица стала почти неподвижной, теперь он казался Аниным ровесником.
– Сейчас гораздо лучше, – сказала она, подавляя в себе желание постоянно проверять, точно ли её теперь слушаются руки и ноги.
– Ты меня помнишь? – спросил он, пытливо вглядываясь в её лицо.
Аня покачала головой.
– Я – Тей, хозяин зонта, а зонт – твоя защита, – пояснил он. –  Меня привёл зонт. Ты очутилась в беде и он меня призвал. 
-- Они говорили, что я кукла, – Аня передёрнулась, в её голосе неожиданно прорезалась обида.
Мужчина успокаивающе пожал её ладонь.
– Я там Мастер. Там было безопасно, но только со мной, а не с Первым. Этот мальчишка – игрушка Первого. Все куклы сломаны, негодные, дурацкие. Первый больше не любит играть. Остальные играют в чушь! С куклами, в которые они играют, не случается ничего хорошего.
– Но мы же не куклы, – прошептала Анюта.
-- Вы игрушки,-- склонил голову мужчина. – В руках других. Но в моём мире вы сами себе мастера. Я уберегаю тебя от участи сломанных. Придётся сидеть в коробке.
Анюта посмотрела на зонт, потом снова на Второго:
– В купе? – прошептала она. – Но... я не хочу... Я всё вспомнила.
Тей покачал головой.
– Не всё, и там безопасно. Больше нет зеркала. Есть зонт. Будь там, прошу. Я заберу тебя, когда будет время нужно. Поверь мне, я помощник.
Аня склонила голову:
– Выбора нет, так ведь?
– Не теряй зонта, это главное, – тихо сказал он ей на прощание и указал на дверь. В его голосе скорее послышался приказ, чем просьба. Он проводил её к двери.
– Выход вот тут здесь, – объяснил он.

Купе было тёмным, как и прежде. Оно мерно качалось, бесшумно делая свой путь через мрак. Но больше не было зеркало и кошки-боли не было тоже. Вместо неё в груди Ани белой чайкой поселилась надежда.

227930, это он самый и есть.