Мне грустно. Мне очень грустно. Я вспоминаю того котёнка, которого не успел подобрать, и пью. Очень красивый котёнок и очень... Вот тут у меня возникают затруднения, но я нахожу решение - очень он мне в душу запал. Голубые глаза, окрас белый с лёгкой дымкой, как у основного цвета сиамцев, но без остальных сиамских признаков. Только хвост полосат, а в остальном однотонный. Я встретил его у армянского магазина, который почти каждый день после работы посещаю, чтобы купить себе сигарет и иногда пива.. Я налил себе еще пива в кружку, сделал несколько грустных глотков, подкинул полено в топку и пошел в парилку. Я один. Я давно один. Год или, может, чуть больше. Не хотел и не хочу заводить себе кота, но этот точно мог бы скрасить моё одиночество. Было бы мне лет десять, я просто сунул бы его за пазуху и утащил домой. Но мне в три раза больше. Я, сука, взрослый! Я, сука, ответственный! Я спросил у хозяина магазина об этом котёнке и, узнав, что он уже три дня там тусуется, решил, что одного вечера мне будет достаточно, что бы всё как следует обдумать и принять столь ответственное решение. На следующий день его там уже не было. Мой русифицированный напарник-таджик утром пошутил, что его скорей всего таджики, что в округе обитаются, сожрали. Весь день с этим козлом после этого не разговаривал. До обеда он еще пытался стебаться надомной на эту тему, но отхватив нехилого леща, понял, что я всерьёз расстроен и извинился. И уже серьёзно добавил, что скорей всего его именно сожрали. Тут надо сказать, что там, где я работаю, действительно очень много темнокожих иностранцев обитается... там они живут, там они ищут временную работу, там они размножаются и охотятся. Я понимаю, что скорей всего он прав.
В парилке очень жарко. Я исступлённо избиваю себя веником и поддаю воды на камни до тех пор, пока от этих поддачь не перестаёт идти пар. Оттуда я буквально вываливаюсь. Бинты на правой руке намокли и сквозь них проступила кровь. Мне плохо. Я отпаиваюсь холодным пивом и ищу, чем перебинтовать поломанную руку. Его действительно убили. Я видел его шкуру. Я сожрал двух таджиков за одного котёнка. Я поймал на кулак биту и теперь у меня есть бита и разбитая правая рука. Костяшки на мизинце и на безымянном пальце раздроблены, но я не пойду к врачу. Не хочу. Не пойду. Само заживёт. Я осторожно распускаю бинты и долго смотрю на свою разбитую руку. Она пульсирует, горит и болит, но это всё успокаивает меня и почти лечит. Я собираюсь подкинуть в печку еще пару поленьев, но слышу, что кто-то громко стучит в мой металлический забор. Я очень хочу хоть с кем-то сейчас пообщаться и я буквально выскакиваю из бани. Даже штаны натянуть на себя не успеваю - так и выскакиваю в одних трусах.
- Пустите, пожалуйста, пустите! - Очень быстро и очень тихо просит девушка что стоит за моей калиткой. Очень худая, вся какая-то изможденная, но интересная. Я машинально отмечаю про себя, что не красива в общепринятом понятии, но очень интересна. Мне такие нравятся. Тонкие и чуть неправильные черты лица, очень много веснушек, слегка курносый носик и чуточку раскосые глаза вкупе с сильно выделяющимися скулами - удар поддых. Давно не видел такого интересного чуда и давно не видел фингала у девушки. Свежий такой, еще не успевший податься в желтизну фингал. И она меня боится. Не знаю, чего или кого она ожидала увидеть, но тридцатипятилетний мужик в поту и в трусах её, похоже, пугает. И, по мне явно видно, что я уже пьян и откровенно зол. Я злой. Даже я сам это чувствую и понимаю, что это видно. Еще рука вся засохшей крови и свисающий почти до земли размотанный бинт, который я так и не смог оторвать. Она отшатывается от меня, но я хватаю её за плечо и буквально затаскиваю внутрь. Она как-то вся обмякла и смирилась - я это вижу и мне становится стыдно за себя. Я на себя злюсь, а она меня боится едва ли не больше того, от чего бежала. Но я всё равно закрываю дверь и накручиваю проволочку на гвоздик. Как могу, я придаю своему лицу хоть немного благожелательное выражение. Думаю, что от меня у неё на плече остались синяки. И думаю, чем бы её накормить. У меня только пиво, сушеная рыба, много арахиса, огурцы, которые растут тут же, на огороде и конфеты. Достаю сигарету и неторопливо раскуриваю. Я не успеваю спросить у неё, что случилось..
- Где ты, сука?! Всё равно найду тварь! - пьяный и очень злой голос, который я слышу, расставляет всё на свои места и отменяет мои вопросы. Слышу удар в забор моего соседа. Смотрю на девушку.
- Спрячься в бане, я разберусь. Не бойся. - Но она всё равно боится. Боится и бегом забегает в открытую дверь. Я жду. Следующий удар уже в мою жестяную дверь. Да такой сильный, что я вижу, как гнутся углы и как калитка прогибается внутрь. Мои ноздри раздуваются, и я рывком открываю дверь. Здоровенный небритый бугай дышит в меня перегаром и ненавистью, я отвечаю ему почти тем же. Отступаю на шаг и улыбаюсь ему улыбкой больше похожей на оскал чем, собственно, на улыбку.
- Зайди внутрь, сучара! - зло произношу я и отступаю еще на шаг. Он и так собирался зайти, но, услышав мои слова, останавливается и явно недоумевает. Мои семьдесят против его девяноста не кажутся ему опасными, но странные слова и мой голос.
- Чоо?
- Хуй в очо! Внутрь, говорю, зайди. Всего шаг вперёд, и ты на моей территории. Сделай его, умоляю. - Он, похоже, не понимает, что я имею ввиду, но именно это его и останавливает. Он озирается по сторонам, а затем очень хмуро смотрит на меня и отступает на шаг назад от моей калитки.
- Ты чо, ёбнутый что ли? - спрашивает он.
- Ага, более чем. Ты только что разъебал мою калитку, и я жду, когда ты зайдёшь внутрь. Сломанная калитка, свидетели, которые слышали, как ты бегаешь, орёшь и грозишься кого-то убить.. и твой труп на моей территории. Зайди, будь добр. - Я улыбаюсь почти искренне, а он пятится назад и мотает головой.
- Где моя...
- Внутрь зайди, сука!!! - Я ору на него и не даю задать вопрос. Он уходит. Очень быстро уходит, а я неторопливо закрываю за ним дверь, достаю еще одну сигарету и прикуриваю от предыдущей. Минуты три я неторопливо курю на лавочке под узеньким окошком бани, а затем иду внутрь. Хочу еще раз на неё посмотреть. Я доволен. Я доволен собой, я доволен ею, я доволен вечером, который обещает стать томным при любом раскладе. Он вернётся, я это чувствую, но это будет не сейчас. А сейчас на улице дождь, я хочу пива, а она забилась на лавочку у стола в предбаннике и роняет на стол шоколадную конфету, когда я вхожу. Я демонстративно этого не замечаю и так же демонстративно натягиваю на себя джинсы и накидываю на голый торс рубаху. Сажусь. Трусы у меня откровенно так себе - гостей я сегодня не ждал, да и её это хоть немного, но успокоит. Так я думаю.
- Чаю хочешь?
Она быстро быстро кивает, и я включаю чайник.
- Серж.
- Катя.
- Котя. - И я смеюсь.
- Извини, - говорю я, отсмеявшись, но вины за свою шутку за собой не чувствую - она робко улыбается и смотрит на меня с надеждой. Я наливаю чай ей и себе, придвигаю к ней тарелку с конфетами, закручиваю крышками бутылку с тёмным пивом и бутылку со светлым пивом. Сегодня я пить больше не буду. Мне нужно хоть немного протрезветь. Она чем-то похожа на Нину. Я рассматриваю её и пытаюсь понять, чем именно. В конце концов, я прихожу к выводу, что только своей худобой, которая вот вот порежет на клочки своими острыми углами её маленькое летнее платье. Весьма потрёпанное, кстати. Мне хочется заплакать от нежности и жалости к ней, но я держу себя в руках. Такое нельзя показывать - может просто не понять. Я вспоминаю Нину - проститутку, которую три года назад вытащил из бизнеса и с которой прожил полтора года. Мне до сих пор её жалко, но я не мог дольше терпеть её постоянных измен. Двенадцать еще одних шансов - это мой предел, как оказалось. Эту я тоже смогу залечить и откормить до нормального состояния, если захочу. Сейчас моя цель не вспугнуть её. Она пьёт чай и медленно сползает по лавочке. Я вижу, что она очень устала и откровенно хочет спать, но страх не позволяет ей даже сказать мне об этом.
- Иди сюда. - Я встаю из-за стола, подхожу к двери, что соседствует с дверью в помывочную, и открываю её. Котя осторожно выползает из-за стола, подходит ко мне и заглядывает внутрь открывшегося помещения. Там видна кровать. Она бледнеет и делает полшага назад. Очень страшные полшага.
- Внутри крючок. Зайди, запрись и ложись спать. Если хочешь, можешь взять с собой конфеты. - Я искренне и очень тепло ей улыбаюсь, едва сдерживая слёзы умиления. Мне так хочется прижать её к себе и погладить, что я вынужден прикусить нижнюю губу, чтобы удержаться от этого. Не сейчас. Сейчас она умрёт от страха, если я это сделаю. Но, бля, как хочется её пожалеть и приласкать. Маленький забитый голодный котёнок... Возьму, пожалуй, его к себе жить.
- Не бойся. Запрись и спи.
Она не берёт конфеты, но послушно запирается изнутри. Я сажусь за стол и наливаю себе еще чаю. Я вспоминаю, куда припрятал трофейную биту и иду за ней. Я пью чай с битой на коленях. Очень тихо. В печке потрескивают берёзовые полешки, в крышу тихонько стучится дождь. Я слышу, как она тихонько касается двери и снимает крючок. Мне приятно думать, что это знак доверия. Я пью чай и жду прихода гостей. Я слышу, как скрипит кровать, когда она в неё ложится. Мою спину осыпают осколки стёкол разбитого камнем окна. Я вижу камень на столе. Я успеваю закрыть дверь на засов. Окно слишком высоко и слишком узкое, чтобы в него смог пролезть человек. Я слышу голоса и понимаю, что их как минимум двое, а то и трое. Я открываю дверь в комнату отдыха и весело ей подмигиваю.
- На столе телефон. Как только я скажу, вызывай скорую и милицию. Набери номер 112. Сможешь объяснить, где мы находимся?
Она испуганно кивает.
- Не бойся. Ничего не бойся - говорю ей я, но вижу, что она всё равно боится.
Окно в помывочной закрыто зеркалом. Я осторожно кладу его на лавку и взламываю это окно. Оно ведёт в огород моих соседей - это меня устраивает. Я вываливаюсь наружу и поудобней перехватываю кочергу. Биту я брать не решился. Один раз она мне уже сломала пальцы - я ей не доверяю. Забраться на гараж с одной рабочей рукой и тремя рабочими пальцами на другой сложно, но я это делаю. Нет, не столько сложно, сколько больно, но я терплю - есть стимул. Гараж вплотную прилегает к бане и позволяет мне увидеть сверху, что происходит перед моей дверью. Двое. Один рубит моим колуном дверь в баню, другой стоит чуть позади и держит в руке короткий пистолет. Похоже, что газовый. Совершенно не разбираюсь в огнестрельном оружии, но такие газовые пистолеты я определённо раньше видел. Где третий? Я почему-то уверен, что должен быть третий. Я осторожно пробираюсь на другой край крыши и осматриваю местность перед моей калиткой. А вот и он, засранец. Стоит на стрёме, падла. Я спрыгиваю прямо ему на спину. Он падет, не успевая даже вскрикнуть. Удар кулаком в висок уже лежащего тела надолго это тело успокаивает. Эти уроды продолжают выламывать дверь в баню колуном. Я слышу, как они это делают, а они не слышат, как я снова забираюсь на крышу. Я не жду, когда они поломают дверь - мне уже достаточно того, что они сделали, чтобы оправдаться. Нет, не перед самим собой. Я спрыгиваю и бью кочергой в голову того, что с пистолетом. Он успевает выстрелить. Меня швыряет назад и размазывает по брёвнам. Я не чувствую своё правое плечо и правую руку. В голову ударяет что-то очень похожее на отупелость помноженную на апатию - совершенно не хочется двигаться. Хочется сползать по стене моей бани, а потом лежать на бетонной дорожке и неторопливо истекать кровью. Тихо так и спокойно истекать, забив на всё. Как ни странно, но сбивший меня на землю удар приводит меня в подобие чувств. Я хочу жить. Я вижу, что один уже лежит с проломленной головой, а второй заносит мой колун у себя над головой. Я зацепляю кочергой его ногу, и он падает...
Уже в машине скорой помощи, крепко держа её за руку, я успеваю подумать, что уж она то не будет мне изменять. И, даже если не сможет полюбить, то уж точно будет уважать. Может не всю жизнь, но долго. Раз сидит здесь, плачет и держит меня за руку - будет. А я буду её любить. А пока мне нужно отключиться и немного отдохнуть - очень устал и очень много крови потерял.
- Котька... Я ненадолго в темноту.. ты подожди меня здесь..